Ленон и Гаузен: Два клевых чужака (СИ) - Кочетов Сергей Николаевич. Страница 46

Тут заключенный обратился к другому юноше:

— Ладно, Арчи, я и тебе помогу! Мне только дай повод этому колбаснику просроченному в овсянку плюнуть.

Весь оставшийся день Гаузен болтал с зэком и Арчи. На пьяницу же никто не обращал внимания. Гаузен многое узнал об окружающем мире и даже чему-то научился у матерого уголовника. Зэк даже объяснил, почему его так зовут:

— Я в юности, когда первый срок отсиживал, то книжку прочитал, как ее там… «Униженные», кажется. Или нет, «униженных» Федя написал, а мой любимый автор Витя…

— Витя в тигровой шкуре… — подал с пола голос пьяница.

— А вам не кажется, что ваше мнение в данном вопросе не существенно? — желчно поинтересовался Волжанин, и все еще не протрезвевший сокамерник испуганно замолк.

— В какой еще тигровой? Он что, как Гомер, на каменных табличках наощупь писал? — вступился за любимого классика бывалый узник. — Это ж Виктор Гюго! И книжка у него есть… Ну, в общем, у него там герой, он прям как я! Где его не носило, куда его не мотало! И в тюрьме был, и в монастыре, и в канализации! Мне эта книга так в душу запала, что я даже документы себе новые сделал! Но сам понимаешь, имя французское, привлекает внимание… И я немного его подредактировал! Так я и стал Иван Волжанин!

Но я лучше другую его историю расскажу, покороче. Там тоже сплошная уголовщина! Как же она называется… Сумбур какой-то матери! — и зэк увлеченно, будто в первый раз, начал сбивчиво пересказывать суть событий:

Жила в Париже одна цыганка и звали ее Смиральда. Смиральда — это потому, что смирительная рубашка по ней плакала. И был у нее козел. А может и козлиха, но определить это было затруднительно, потому что когда кто-то лез проверять, эта скотина била копытом прямо в лобешник. В общем, по повадкам был козел самый настоящий. А занималась эта козлиная шкура вместе со Смиральдой тем, чем легавые постоянно угрожают. Била в бубен, то есть. А то, что высыпалось, они пропивали и проедали. И жила эта Помиральда с козлом, пока не запал на нее один священник.

Фроло его звали, или Фродо, но не тот, что в печку золотишко выкидывал. Был он совсем бритый на голову, как и все ихние священники. А жену ему иметь не полагалось, как и всем католико-попам, но хотелось до зарезу.

Ну, он к Помиральде подходит и говорит: Пойдем ко мне в келью, исповедоваться, я ведь священник, от меня ничего скрывать нельзя, даже панталоны. А она ему: Ты что, опять ладана нанюхался? Сам себе плешь проел, а мои кудри я проесть тебе не позволю! И в рясу ему высморкалась. И уж очень Фролка обиделся от подобного маневра. А был у этого священнослужителя звонарь колокольный. И звали его Козья Морда, потому что красота у него была ну очень специфическая. И в спине он был ну очень мускулистый! Правда, глухой он был, как Герасим, и звонил от этого что попало. Такую дребедень раззванивал, что никто не мог никак врубиться, по ком это звонит колокол? Ну да кто же ему с такой мордой пошел бы жаловаться?! А еще он на ногу хромал, отчего его так и звали — Хромео. Впрочем, Хромео, кажется, в другом деле замешан был…

И попросил, значит, Фродо у Горбатого: Утащи, типа, мне эту Помиральду, а то я сам без нее помираю. Может и клал Козья Морда на все это дело с колокольни, но приказ начальства. Делать нечего — надо исполнять. И вот Горбатый караулит Помиральду в темном углу. Всю дорогу ей перегородил. И она ему и вякнет: Чего встал как пизанская башня? Дай пройти!

А Горбатый в темноте по губам читает плохо, вот и подумал, что она его на свидание приглашает. Как схватит он ее, посадит на спину, и ну тащить в ближайшую забегаловку. Помиральда, естественно, завизжит, а тут как раз поручик с отрядом мимо проходил. Стройный такой, с бакенбардами. Вебом его звали. За то, что всегда во все места сразу поспевал. Он это непотребство увидел, да толком не разглядел. Ну, говорит, Помиральда, раскормила ты своего козла. А она ему — это не козел, а горбун Козьемордо. А он ей: Тудыть, его в качель, не распознал я твоего конька-горбунка. В общем, отряду приказал схватить Горбатого, а сам схватил Помиральду, благо она была не против. А то весь день ей мужики разные непристойные приложения делают, и хоть бы один пристойный мужик попался. А тут как раз вот. С сабелькой и бакенбардами.

Ну и стали они жить вместе, месяц живут, два живут. А священнослужитель этот Фроллер все это время за занавеской прятался и подглядывал, как Полоний за Гамлетом. Интересно же, а то на исповедь все больше вдовы пожилые ходят разной степени престарелости. Ну и на третий месяц Помиральда задумываться начала. Выходи, говорит, ты за меня Веб замуж. Ну, тут поручик, конечно, замешкался, и Помиральда тоже начинает понимать, что поторопила события: Ну не замуж, так давай хоть сапоги почищу, говорит. А он ей возражает: Зачем сапоги, вон занавеска запылилась. А за занавеской Фроло. Тут Фролка это услышал и смекнул, что по Вильяму-то Шекспиру тех, кто за занавеской, убивают не спрашивая. И Фроло, как Хан Соло, решил вдарить первым. Выскочил и тюкнул Веба, а Веб-то и упал. А свалили все на Помиральду. И вот ее казнят уже, вешают, а у Фроло с колокольни зрелище не очень. И просит он своего Горбатого приподнять, чтобы было лучше видно. А тот угол подъема не рассчитал. Свалился, в общем, католик этот вдребезги. Тут толпа обернулась, не каждый день священники с колоколен шарахаются. В общем, было уже не до цыганки, так что Помиральда сделала ноги без особого шухера…

Хотя все в камере, включая пьяницу, в отсутствие телевизора слушали эту историю развесив уши, размышления Гаузена были совсем о другом:

— Выберусь отсюда, найду Лин, и вместе мы вернемся. И Салочке лекарство найдем. Теперь им меня так просто не поймать.

Юноша надеялся, что Лин все еще не видно поблизости оттого, что она сейчас добывает лекарство Салочке и верит в то, что Гаузен выберется самостоятельно. Тут к нему закралась мысль, что она специально не выручает его из плена, чтобы он не мешался под ногами.

— Освобожусь отсюда и покажу ей, на что я способен, — отмел эти мысли юноша. — Еще неизвестно кто кого будет спасать в следующий раз.

Глава IV

На следующий день Гаузена снова повели на допрос. На этот раз вместе с ним взяли Арчи. Уходя, заключенный Волжанин пожелал им обоим удачи. Наверное, в милиции считали, что вид допроса одного подозреваемого действует на другого угнетающе и побуждает его к сотрудничеству. А, может быть, там просто торопились поскорей управиться с делами. Так или иначе, первым начали допрашивать Арчи, а Гаузена опять посадили в угол.

— Сознавайся! Зачем ты хотел взорвать рынок? — как всегда неистовствовал Петя.

— У вас нет права обвинять меня! У меня есть доказательства собственной невиновности! — упорствовал Арчи, наученный заключенным со стажем.

— Видали мы их! Пикард твои доказательства съел! — заявил Петя. На его лице промелькнула победная улыбка, и Арчи растерялся.

— Тебе ничего не остается, как написать признательную, Арчи, — продолжил наступление недобросовестный милиционер. На лице смуглого юноши появилось жалобное выражение. Чувствовалось, что он от страха все позабыл, и если продолжить давить на него, то он подпишет все что угодно. Гаузен решил выручить товарища по несчастью. Познавая чужой мир из тюрьмы, он внимательно слушал наставления бывалого уголовника, так что помнил немного и из дела Арчи.

— Экспертиза… Взрывчатка, — начал нашептывать замысловатые термины Гаузен.

— Молчать! А не то не только наручники — кляп в рот затолкаю! — рассердился Петя, но было уже поздно. Арчи вспомнил нужные слова, которые заучивал всю ночь.

— Тогда доказательство в собаке! — выпалил Арчи.

— Как это? — насторожился Петя.

— Если собака съела взрывчатку, то она сама должна быть взрывоопасной! — упорствовал Арчи. — Собаку надо сбросить с большой высоты или поджечь. И если она не взорвется, значит, взрывчатки не было.

— Да ты что, совсем очумел, изверг? — сорвался Петя. — Убери свои мохнатые руки от Пикарда! Другого Пикарда у нас нет! Да я тебя за жестокое обращение с животными привлеку!