Маг и его кошка - Лис Алина. Страница 79

Он подмигивает:

— У нас все еще есть Джанис, сеньорита. Будьте лапушкой, проводите гостей в их покои и распорядитесь насчет ванной. — И, не слушая больше моих слов, поднимается по лестнице, тяжело опираясь о стену.

Ну вот, что ты будешь с ним делать!

Элвин стучится в мою дверь за полчаса до рассвета.

Я с трудом продираю глаза — за окном еще темно, в комнате и того темнее. Зевая, бреду открывать. Не откроешь — сам войдет и спрашивать не станет.

Он с любопытством осматривает меня в ночной рубашке. Можно подумать, ему в новинку это зрелище. Не насмотрелся за все время, что мы путешествовали? Я мгновенно завожусь от раздевающего взгляда и одобрительной ухмылки. Скрещиваю руки на груди, цежу сквозь зубы:

— Что вам угодно, мой лорд?

— Не злитесь, сеньорита. Одевайтесь и пойдем. Впереди похороны.

— Похороны?

— Дочь Ринглуса. Она погибла вчера.

Конечно, мне никто ничего не удосужился рассказать. Кто станет делиться наболевшим с рабыней?

Вчера гости были слишком измучены, я побоялась надоедать им с расспросами. Показала комнаты, приказала брауни наполнить ванну и подать ужин. Потом появился Джанис, было много суеты, все собрались в гостевых покоях и что-то обсуждали.

Все, кроме меня. Меня никто не позвал. Я же прислуга.

Я так обиделась на это пренебрежение, что обернулась кошкой и пошла подслушивать у двери. И совесть меня не мучила совершенно!

Узнать удалось не так уж и много. Сначала Джанис всех лечил магией. Потом Элвин захотел немедленно отправиться «потрошить подвалы Ордена», а Джанис возражал и говорил, что как врач после всего произошедшего категорически настаивает на отдыхе. И еще что-то про тень, которой нужно время на адаптацию. Элвин отвечал, что тень привычная и вообще она отлично себя чувствует, как и сам Элвин.

Они ругались, пока Элвин не начал зевать, а потом задремал на полуслове. Тильда разбудила его, маг сонно пробормотал «Твоя взяла, умник. Завтра так завтра» и отправился в свою комнату.

Я еле успела отпрыгнуть от двери, когда он вышел.

— Это не обязательно, — говорит Элвин. — Только если хочешь.

— Я хочу.

— Тогда одевайся теплее. У реки холодно.

Насколько нелишним было это предупреждение, я понимаю всего десять минут спустя. Стоит густой, липкий туман, тянет от реки бледные пальцы. Резкие порывы ветра рвут в клочья его кисею, пробираются под плащ, выдувая остатки тепла. Черные развалины дворца в туманном молоке, как спины притаившихся хищных чудовищ.

Мы доходим до излучины реки и встаем над обрывом. Как раз там, где Темес делает крутой поворот, изгибаясь петлей. Всего в двух футах от меня кончается берег — высокий, чуть присыпанный снежной крошкой. Где-то внизу плещет темная вода. От нее тянет промозглой сыростью. Над головой рваный туманный плащ, в дырах мелькает обложенное тучами небо — все оттенки ультрамарина.

Оба наших гостя в одежде с чужого плеча. Костюм Элвина болтается на Тильде. Костюм Джаниса безбожно велик Ринглусу. Но только дурак или полный циник смог бы посмеяться над их бедственным видом.

Я не знаю, что довелось пережить Тильде и Ринглусу, но догадываюсь, что перед их злоключениями моя собственная история покажется доброй сказкой.

Лицо бородача непроницаемо — безжизненная алебастровая маска. В руках он держит завернутый в алую ткань тюк, и мое сердце сжимается от странной тоски, когда я понимаю, что находится внутри.

Смерть… перед ней равно беспомощен каждый.

— Здесь, — командует Элвин.

Все так же молча — я не помнила, чтобы за все время пребывания в нашем доме он произнес хоть слово, — Ринглус опускает свою ношу на мерзлую землю и отступает.

Ни поминальных молебнов, ни торжественных речей. Маг сводит руки, и пламя вспыхивает, гудит, разгоняя туманную сырость. Огонь ослепляет, меня окатывает волной жара, и я невольно делаю шаг назад. Ярко-оранжевое пламя горит без дров, почти не дымя. Я боялась тошнотворного запаха паленого мяса, но его нет. Только смолистый и крепкий дух, что дают, сгорая, еловые ветви.

Элвин достает окованную серебром чашу и наливает в нее из фляги тягучей, почти черной жидкости.

Она темна, но чуть отливает в красный, как венозная кровь. Запах рябины смешивается с запахом костра.

Маг отпивает глоток, отдает мне чашу, жестами показывая, что надо пригубить напиток и передать дальше, по кругу. Я стесняюсь спросить, что это за жидкость. Страшно нарушить рисунок незнакомого ритуала.

Она почти нестерпимо терпкая. Сладкая и горькая одновременно. И неожиданно крепкая. Чаша проходит круг и снова отправляется в странствие. Еще дважды она оказывается в моих ладонях, пока догорает костер, превращая тело незнакомки в пепел. От алкоголя становится теплее. Я чувствую, что согрелась и даже чуть захмелела.

Пламя прогорает и опадает. По щелчку пальцев Элвина поднимается ветер, хватает пепел горстями, выносит на излучину реки, чтобы рассеять над Темесом, попутно разметав остатки белесого тумана. Мы смотрим, как ветер гуляет над водой, а в разрывах облаков наливается кармином и пурпуром начало нового дня.

Я не протестую, когда Элвин обнимает меня сзади. Покорно приникаю к нему, не пытаясь вырваться. Мертвенный холод этого утра, горечь и сладость рябины на губах, безмолвное отчаяние на лице гостя взывают к теплу чужих рук. И не так важно, друг или враг подарит это тепло. Кто угодно, лишь бы он смог отогнать бесприютное одиночество, что слышится в вое ветра меж черных обглоданных временем развалин дворца.

Мы возвращаемся в башню в молчании.

Глава 9. О пользе компромисса

Франческа

— Ты возлюбленная лорда-Стража? — спрашивает Тильда.

Я не понимаю вопроса, и тогда она поясняет:

— Ты — возлюбленная Элвина? Или его жена?

О боги! Она что — издевается?

Но на лице женщины нет насмешки, только вежливый интерес. Привычным жестом поправляю ошейник — как можно было его не заметить? Или, заметив, не сделать верных выводов?

— Нет. Я его собственность.

Она скептически хмыкает в ответ на мое признание и бросает одно-единственное: «Идиот!»

— Кто?

— Не важно.

Мы остались наедине. Сразу после похорон Элвин уехал в город, Джанис пошел «досыпать», как он сам сказал. А Ринглус просто убрел куда-то вдоль берега Темеса. Тильда порывалась пойти с ним, но он довольно резко попросил ее остаться.

Смотреть на лицо Тильды неловко. Джанис исцелил ее раны, но остались уродливые багровые шрамы. И глаз…

Среди воинов моего отца был лейтенант Липпи — кривой на один глаз ветеран. Вместо того чтобы носить повязку, он заказал марунским стеклодувам стеклянный глаз. Очень похожий на настоящий, но страшный, неживой. Я помню, как при разговоре дергалась щека лейтенанта в нервном тике, шрам через пол-лица шевелился точно живой, а глаз сидел в глазнице недвижно, замерший в одной точке, и всегда смотрел сквозь собеседника, словно пытался разглядеть что-то недоступное простым людям. Он ярко отблескивал в солнечный день, и огонь факела рождал в его глубине кровавые блики.

Липпи в Кастелло ди Нава многие побаивались. Поговаривали, что он не чужд колдовству.

Черный и пустой зрачок Тильды заставляет вспомнить о лейтенанте.

Даже если забыть о шрамах, в чертах лица гостьи есть неуловимая неправильность. В глазах ли, слегка раскосых, вытянутых к вискам, в высоких скулах или остром подбородке с ямочкой — ощущается что-то инакое.

И волосы странного фиолетового цвета. Я никогда не слышала о людях с фиолетовыми волосами.

— Скажи, — нерешительно начинаю я, — откуда ты родом?

— Хансинор, — говорит она с явной гордостью. — Двор Льдов и Туманов. Мой род уже пять поколений служит великому князю Трудгельмиру.

Для меня все, кроме названия столицы Ундланда, звучит полнейшей тарабарщиной, и она, видно, понимает это по моему растерянному лицу: