Маг и его кошка - Лис Алина. Страница 84

Бессилие перед неизбежным финалом — одна из причин, по которым я не был настойчив в попытках сделать ее своей. Правильней всего было бы отпустить девчонку. Прервать эту мучительную для нее и обреченную для меня связь, пока не стало слишком поздно и слишком больно. Но я не хотел.

Боялся сближаться и не мог отпустить. Я нуждался в ней. Не как в воде или воздухе, но присутствие Франчески делало жизнь ярче. Я готов был расстаться с ней не больше, чем балованный ребенок, получивший новую, желанную игрушку.

Глава 10. Волчонок

Intermedius

Умберто Рино

— Забудь. Твоя сестра мертва.

Наследник мотнул лохматой головой, и на его лице Умберто Рино словно в зеркале увидел выражение фамильного упрямства.

— Это не так, мой сеньор и отец. Поверенный, — юноша сверился с письмом в руке, — Бакерсон пишет из Рондомиона, что в городе видели девушку, похожую на Франческу.

Презрительное выражение лица Риккардо контрастировало с почтительным тоном.

«Ты отдал Франческу. Ты запер меня, не дал проститься с сестрой, но теперь ты не сможешь запретить мне искать ее», — говорил яростный взгляд юноши.

Герцог отвел глаза.

За прошедшие два месяца наследник Рино изменился как-то резко и сразу. Ушел, растворился в серой, полной пепла хмари, встрепанный птенец, мальчишка в теле взрослого. Вышел вместе с рыданиями по потерянной сестре.

Риккардо повзрослел в одночасье, утратив уважение и страх. Он больше не искал одобрения отца и не боялся спорить с ним, не стесняясь и посторонних.

За это маг тоже должен будет заплатить.

— Забудь, — тяжело повторил Умберто Рино. — Ее не вернуть, все равно что мертва.

Он избегал называть дочь по имени даже мысленно. Слишком тяжело становилось на душе.

Эта тяжесть была с ним всегда с того хмурого утра. Крик «Отец!», надменная ухмылка мага и горечь бессильного унижения.

А после пришло отвращение к самому себе. Словно измазался в нечистотах, а теперь уже не отмыться. Он убеждал себя, что иначе было нельзя, но отвращение не проходило.

Герцог Рино умел не колебаться, принимая сложные решения. Его совесть была покладиста, она понимала слова «надо» и «для блага герцогства».

Но сейчас эта сука второй месяц не желала замолкать, и герцог не знал, как ее успокоить.

Прощальный взгляд Франчески — похожа, боги, как же похожа на Камиллу, прощальный поклон того, кто выдавал себя за Эйстера, так и стояли перед глазами.

Умберто Рино не привык сожалеть о сделанном.

Риккардо мотнул головой, и герцог понял — не забудет. Значит, надо связаться с этим Бакерсоном, пока не поздно. Надавить, заставить отписаться, что обознался.

Очередная подлость, не сделать которую невозможно. Он не может лишиться последнего сына.

— Осмелюсь заметить, отец, что хоронить заживо — варварский обычай.

— Остришь? — зло спросил Умберто. — У Эйстера понабрался?

Риккардо побледнел, словно от оскорбления, и вскочил.

Умберто Рино вставать не стал. Сидел, рассматривая наследника, пока тот сжимал кулаки в попытках обуздать свое возмущение.

Долгожданный первенец, ребенок Камиллы — младшей дочери герцога Мантерро, прекрасной, избалованной и взбалмошной, она так и осталась его любимой женой…

Щенок. Пока еще щенок. Лелеет придуманные обиды, мечтает перегрызть горло вожаку. Силен, пусть пока сам не знает своей силы. Отважен, не то, что жалкий трус — его брат, но слишком порывист.

И глуповат.

Нанял поверенных во всех крупных городах, разослал описание Франчески. Представляет себя спасителем из романов, не иначе. А как он будет отбирать сестру у чародея, способного за час уничтожить армию, — об этом Риккардо подумал?

— Иди, — велел герцог. — И забудь про Франческу.

Наследник от души стукнул дверью на прощанье.

Франческа

Я запуталась.

Знаю, что должна ненавидеть своего тюремщика, но пламя ненависти нужно кормить, иначе оно гаснет.

Элвин не делает ничего, чтобы поддержать мою ярость. Мне иногда даже хочется, чтобы он был груб — накричал, применил силу. Начни он меня сечь розгой, как грозился, я бы знала, что чувствовать.

Наверное, я заслуживаю презрения со стороны более стойких духом. Так быстро сломалась, уступила. Стоило бы проявить выдержку и непримиримость — не отвечать ему, надменно отворачиваться, встречая улыбку, всячески показывать, как мне противно его общество.

Стоило бы. Но я так не могу.

С ужасом вспоминаю первые недели в Рондомионе — одиночество, озлобленность, беспросветная тоска. Я хотела наказать Элвина, но наказала и себя не меньше.

Не хочу повторения. Презираю себя за слабость, но я слишком люблю жизнь. Между гордостью и радостью я выбираю радость.

«Мудрое решение, — сказал как-то Джанис. — В компромиссе нет унижения».

Поэтому я разговариваю с тем, кто надел на меня ошейник. Смеюсь его шуткам. Еду с ним встречать рассветы Изнанки на горбатом мостике.

Кованое кружево перил над замерзшей речушкой, небо в оттенках апельсина и сирени.

Театр, концерты, конные и пешие прогулки…

И он больше не пользуется властью, что дает ему ошейник.

Ему так неинтересно. Сам признавался. Нет азарта.

«Какой смысл играть, если проигрыш невозможен?» — его слова.

Для него все — игра. И он редко проигрывает. Слишком редко.

Бывает, что мы ругаемся. Например, когда я пытаюсь настоять на своем. Точнее, это я ругаюсь и возмущаюсь, а он в ответ зубоскалит, как всегда. А когда ему надоедает, приказывает мыть полы или дает иную унизительную работу.

Он никогда меня не слушает! Почти как мой отец. Кажется, во всем мире для Элвина существуют только его желания, а мои не значат ничего.

Мужчины… с ними невозможно спорить.

Но когда мы не ссоримся, мне с ним так невероятно легко, хорошо и интересно!

С ним.

С нелюдем, который убил моего мужа и купил меня у моего отца. Надел ошейник, чтобы превратить в животное. Держит в плену и не собирается отпускать.

Я перебираю свои унижения и обиды, как скупец сокровища, вспоминаю каждое злое слово, каждый оскорбительный жест. Не помогает. С каждым днем выпавшие мне тяготы тускнеют, теряют убедительность и кажутся все мельче. Время размывает память, как вода — песчаный берег.

Элвин

Пожалуй, можно было сказать, что Франческа меня отвлекала. Сознаю, что приложил бы куда больше усилий, чтобы найти таинственного лорда-командора, если бы дома меня не ждала сероглазая пленница.

Нет, я, конечно, опросил друзей и родственников погибших культистов. Но вяло, без огонька. Никто ничего не знал или делал вид, что не знал. Я поверил на слово, не стал прибегать к пыткам. Так, попугал немного.

Еще была зацепка с университетом. По-хорошему, следовало уехать в Фельсину на пару недель, чтобы как следует потрясти профессуру и студентов. Шансов мало, но вдруг что да выплывет.

Но я не хотел оставлять сеньориту надолго одну. И тем более не хотел брать с собой, тем самым подвергая опасностям и тяготам долгого пути.

Оставался Рондомион. И здесь неожиданно полезным оказался Ринглус, которого я неосмотрительно поспешил записать в идиоты.

А он идиотом вовсе не был. Ни идиотом, ни балластом. Проницательный и опасный, несмотря на свою миниатюрность, парень. С множеством любопытных знакомств.

Я не задавал лишних вопросов, но готов поспорить — в той своей прежней жизни Ринглус занимал не последнее место в иерархии преступного дна Рондомиона. Сутенеры, шлюхи и скупщики краденого с легкостью принимали его за своего и делились ценной информацией. Пару раз я слышал, как они называли монгрела по кличке «Штукарь» и поминали воровского барона.

Ну, и трудно было забыть, как ловко мой гость умеет обращаться с замками.