Завещание профессора Яворского. Плата по старым долгам - Ростовцев Эдуард Исаакович. Страница 22

- Есть у меня на примете один делец, некий Рубашкин. Когда-то он по вашей епархии проходил: был вором, имел две или три судимости. Помнить этот период его жизни вы не должны, потому что вот уже лет десять, как он переквалифицировался в дельца, занялся спекуляцией книгами, за что заработал еще одну судимость. Делец он мелкотравчатый, собственного товара у него на грош, в основном работает как посредник. Но последнее время за ним стоит кто-то из крупных спекулянтов.

- Боков?

- С учетом и того, что вы рассказали, можно думать и о Бокове. Но Боков, имейте в виду, крепкий орешек и ключи к нему надо без ошибки подобрать.

Мандзюк напомнил о средневековых лечебниках, спросил, не появились ли они на рынке.

- Инкунабулы на рынок не выносят. Это все равно, что продавать на барахолке подлинные полотна Репина или Куинджи. Вы представляете себе эти лечебники хотя бы внешне?

- Что-то наподобие Библии дореволюционного издания. Эдакие тяжеловесные фолианты в толстых изъеденных тараканами переплетах. Пожелтевшая ломкая бумага с истрепанными углами...

- Алексей Алексеевич, библиофил из вас не получится! В двенадцатом веке в Европе бумага ценилась на вес золота. Эти лечебники напечатаны на пергаменте с наборных форм, их переплетные крышки сработаны из серебряных пластин, корешки из кожи, крытой муаром. Это абсолютно точное описание интересующих вас книг. А теперь попробуйте угадать их цену.

- Что-то на уровне "Картинок"?

Чопей рассмеялся:

- Простите, Алексей Алексеевич, вы наивный человек! К сумме, за которую были проданы "Картинки", припишите справа еще один ноль. Именно столько предложил профессору Яворскому за эти лечебники пять лет назад некий американский турист. Причем дал понять, что названную сумму не считает предельной. Но Яворский отклонил его предложение.

- Откуда сведения?

- Об этой истории местные библиофилы до сих пор судачат на разные лады.

- Ваш "лад" - один из них?

- Обижаете, Алексей Алексеевич! В серьезных разговорах я оперирую только достоверными данными. Есть у меня знакомый старичок-боровичок, который в курсе всех более или менее значительных событий в книжном мире. Имя у него непритязательное: Иван Иванович. Книголюбы называют его Патриархом, дельцы - Книжным червем, я - Ходячей Букинистической Энциклопедией. К нему обращаются за консультациями и любители, и дельцы. Он никому не отказывает, но при этом блюдет свой интерес.

- А какой его интерес?

- Знать все, что делается в мире книг, - улыбнулся Чопей. - Я к нему обращаюсь нечасто, но мои просьбы он всегда уваживает. Вот сегодня утром, после разговора с вами, я посетил его, озадачил. А уже к обеду он передал мне информацию, полученную из надежных источников, что должна заинтересовать вас...

Если верить источникам Ивана Ивановича, в конце дня 28 июня на книжном базаре произошло событие, которое не было сочтено из ряда вон выходящим, а потому не привлекло особого внимания очевидцев. Где-то около пяти часов на базаре появился Толик-Переплетчик, хорошо известный как любителям, так и дельцам. Толик появился на базаре без определенной цели: книг для продажи или обмена у него при себе не было, а покупает он редко, так как свободными деньгами не располагает. Откуда у учащегося ПТУ свободные деньги! Чаще всего он меняет. Обмен для книголюба - процесс творческий и увлекательный сам по себе. Допустим, ты хочешь заполучить однотомник Бабеля, но его владелец меняет книгу только на Эжена Сю, у тебя Сю нет, но есть лишний Эдгар По, к которому уже давно приглядывается третий книголюб. У него тоже нет Сю, но он знает четвертого любителя, который готов отдать Сю за Булгакова... Опять не получается? Тогда ищи, у кого есть Булгаков... Сложно? А вы думали быть книголюбом просто! На одной любви далеко не уедешь - тут соображать надо. Так вот Толик уже умел решать такие ребусы... На этот раз он тоже стал приглядываться к какой-то книге, которую владелец - шофер 3-го таксопарка Габа менял на рассказы Зощенко. Толик обратился за содействием к знакомым любителям, но ему ничем не могли помочь: Зощенко ни у кого не было. Как раз в это время к Толику подошел Рубашкин и предложил заказ на кожаный переплет с медной застежкой. Толик отмахнулся от него, дельцов он не уважал и старался держаться от них подальше. Но Рубашкин посулил ему Зощенко с тем, однако, условием, что Толик сделает для него такой же переплет, как на книге, которая лежала в портфеле Рубашкина. Он раскрыл портфель, показал книгу в кожаном переплете с застежкой. Едва завидев книгу, Толик разволновался, вцепился в Рубашкина, затащил его в ближайший подъезд, стал допытываться, как попала к дельцам книга в сработанном им переплете. Рубашкин сначала юлил, но потом стал оправдываться (что на него не похоже - человек он довольно грубый и в излишней совестливости до сих пор не замечен). Толик кричал на него, тряс за плечи. Но потом они вроде бы поладили и пошли в бар "Медовица" о чем-то договариваться. А в этом баре только за вход трешку берут и там не столько разговаривают, сколько балдеют от поп-музыки и водки с медом. Поэтому нет ничего удивительного в том, что из бара Толик вышел нетвердой походкой. Книга в кожаном переплете была у него в руке...

- Не Рубашкина это затея! - выслушав Чопея, убежденно сказал Мандзюк.

- Рубашкин сделал то, что ему велели, - согласился Чопей. - Но беседовать с ним на эту тему бесполезно: мужик он тертый и битый не единожды.

- Бокова проделка, чует мое сердце!

- Сердце к делу не подошьешь.

- Надо что-то придумать.

- Давайте думать вместе, - предложил Чопей. - Я на Бокова большой зуб имею за библиотеку Дома ученых. И еще кое-какие делишки за ним по нашему ведомству числятся. Но он имеет высоких заступников, а потому брать его надо только с поличным.

Идея возникла вдруг, как выстрел. Чопей поддержал ее, Ляшенко отредактировал. Билякевич не возражал, но советовал поторопиться. Как догадывался Валентин подполковника не оставляли в покое покровители семьи Яворских. Остановка была за Инной Антоновной. Согласится ли? Учитывая деликатность предстоящего разговора, Ляшенко счел нужным взять его на себя. Не откладывая дела в долгий ящик, он позвонил Инне Антоновне, договорился о встрече. Она не удивилась его звонку, лишних вопросов не задавала и это обнадежило Валентина.

Он заехал за ней в институт на оперативном "Москвиче".

- Вы прекрасно водите машину, - заметила Инна Антоновна, когда он повернул на оживленный Октябрьский проспект. - Но все-таки давайте выберем улочку потише, станем у какого-нибудь забора и сосредоточимся на беседе. А то мешают: вам - светофоры, обгоны, девичьи ножки, мне - недостаточное внимание собеседника.

Валентин негромко рассмеялся, но просьбу уважил. Обогнув парк Богдана Хмельницкого, он свернул в узкий проулок, остановился у высокого каменного забора, увитого плющом...

Билан не перебивала его, когда он окончил, спросила:

- Вы ни с кем меня не спутали?

- Инна Антоновна, поймите меня правильно, мы вынуждены обратиться к вам, потому что другого выхода нет.

- Абсурд! - Она достала из сумочки сигарету, закурила. - Вы предлагаете мне - рафинированной интеллигентке, человеку с давно определившимися этическими воззрениями, возможно не безупречными и даже в чем-то сомнительными, но сложившимися, прочными, как эта монастырская стена, - предлагаете стать сыщиком!

- Ну почему же сыщиком! Я прошу помочь в деле, которое не может не волновать и вас. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что совершена подлость, и скорее всего, это дело рук Доната Бокова. Или считаете, что Боков не способен на подлость?

- Боков способен на все! Он - негодяй, каких мало. Но, понимаете, это лежит не на поверхности. Пока я разобралась в нем, он стал моим хорошим знакомым, знакомым моих знакомых. И до сих пор у меня не было повода указать ему на дверь. О многом я уже догадалась, но у меня нет доказательств. А человеку свойственно сомневаться до тех пор, пока его не ткнут носом в эти самые доказательства.