Сотня. Трилогия (ЛП) - Морган Кэсс. Страница 12

– Земля пока что работает в режиме восстановления. Мы не знаем, сколько еще туфты, которую ты гонишь, она сможет вынести.

У костра снова послышались сдавленные смешки и фырканье, и Уэллс ощутил прилив внезапного, острого гнева. Из-за этого парня его отец – человек, который отвечает за защиту всего выжившего человечества,– оказался ранен, и он смеет стоять тут и обвинять Уэллса в том, что он гонит туфту?

– Извини?..– сказал Уэллс, вздергивая подбородок, чтобы смерить парня своим лучшим командирским взглядом.

– Завязывай с этим дерьмом, о’кей? Просто скажи, что ты на самом деле имеешь в виду. Мы будем делать то, что ты говоришь, а ты не будешь стучать на нас своему отцу.

Глаза Уэллса сузились:

– Благодаря тебе мой отец, возможно, сейчас лежит в больнице,– «…и получает там самое лучшее лечение и находится на пути к быстрому выздоровлению»,— про себя добавил Уэллс. Он очень надеялся, что все так и есть.

– Если он еще жив,– вставил Грэхем и гоготнул, а Уэллсу на секунду показалось, что он заметил, как один из ребят вздрогнул и поморщился. Уэллс шагнул было вперед, однако новый голос из толпы крикнул, заставив его остановиться:

– Значит, ты не шпион?

– Шпион? – Это обвинение почти заставило его рассмеяться.

– Ну да,– подтвердил лжеохранник.– Шпионишь за нами, как эти браслеты, верно?

Уэллс более пристально посмотрел на парня в не подходящей ему по размеру униформе. Интересно, кто-то сказал ему о назначении браслетов или он догадался сам?

– Вам не кажется, что, если бы Совету понадобилось шпионить за вами,– сказал он, игнорируя замечание о браслете-передатчике,– они постарались бы выбрать кого-то менее заметного?

Парень в окровавленной униформе усмехнулся:

– Плюсы и минусы административных методов твоего отца мы можем обсудить как-нибудь потом, а сейчас просто скажи нам: если ты не шпион, какого черта ты тут делаешь? Среди нас нет дураков, которые поверят, что ты на самом деле осужден.

– Мне жаль,– в тоне Уэллса звучало все что угодно, кроме сожаления,– но ты и сам кажешься подозрительным. Ты появляешься в краденой униформе, берешь в заложники моего отца – и все ради того, чтобы пробраться на корабль… Я думаю, это тебе следует кое-что объяснить.

Парень прищурился:

– Я сделал это, потому что должен защищать сестру.

– Сестру? – переспросил Уэллс.

На Уолдене люди нарушали демографические законы гораздо чаще, чем на Фениксе, однако Уэллс никогда не слышал, чтобы после Катаклизма у кого-нибудь были братья или сестры.

– Вот именно,– парень скрестил руки на груди и вызывающе посмотрел на Уэллса.– А теперь я повторю свой вопрос: что ты на самом деле тут делаешь?

Уэллс шагнул вперед. Он не обязан ни перед кем отчитываться, и уж тем более – перед этим криминальным типом, чьи слова про сестру запросто могут оказаться ложью. Но потом его внимание привлекло какое-то движение: с противоположного края поляны к костру шла Кларк, которая до этого оказывала помощь раненым.

Уэллс повернулся к высокому парню и вздохнул, чувствуя, как испаряется его гнев.

– Я здесь по той же причине, что и ты.– Его взгляд метнулся к Кларк, которая все еще находилась вне пределов слышимости.– Я совершил преступление и сел, чтобы кое-кого защитить.

Собравшиеся у костра примолкли. Уэллс повернулся к ним спиной и пошел к Кларк, не обращая внимания на то, что все взгляды обращены на него.

На миг ее облик свел его с ума. Небо потемнело, и поляна была теперь освещена иначе, чем днем, поэтому золотые искры в ее зеленых глазах словно светились. Здесь, на Земле, она была еще прекраснее, чем когда-либо раньше.

Их глаза встретились, и по его спине пробежал холодок. Меньше года прошло с тех пор, когда он мог угадать ее мысли, просто посмотрев на нее. Но сейчас выражение лица Кларк было абсолютно непроницаемо.

– Что ты тут делаешь, Уэллс? – спросила она. Голос ее звучал напряженно и устало.

«Она в шоке»,– сказал себе Уэллс, заставляя свой ум поверить в это сомнительное объяснение ее тона, и мягко ответил:

– Я здесь из-за тебя.

Казалось, внутри Кларк рухнули все барьеры, и на ее лице появилась смесь печали, разочарования и жалости. Выражение этих глаз ранило Уэллса прямо в сердце.

– Надеюсь, что нет.– Она вздохнула и, избегая его взгляда, прошла мимо.

От ее слов у Уэллса перехватило дыхание, и на миг он мог думать лишь о том, как люди дышат. Потом от костра до него донесся гул голосов, и он обернулся на этот звук, помимо воли заинтересованный тем, что вызвало оживление. Взгляды всех ребят были прикованы к небу, на котором исполнялась симфония цвета.

Вначале на синеве проступили оранжевые полосы: так присоединяется к флейте гобой, превращая соло в дуэт. Потом к общему хору присоединился желтый, а потом и розовый. Небо потемнело, и на его фоне цветовая гамма казалась еще ярче и насыщенней. Слово «закат» не могло вместить в себя все это великолепие, и в миллионный раз, с тех пор как они приземлились, Уэллс обнаружил, что слова, которыми его научили описывать Землю, бледнеют перед ее реалиями.

Даже Кларк, которая с момента крушения челнока, не переставая, что-то делала, замерла на полпути и подняла голову, чтобы лучше разглядеть небесное волшебство. Уэллсу не нужно было видеть ее лицо, он знал, что ее глаза распахнуты в благоговейном трепете, а рот приоткрылся от легкого вздоха, словно она наконец-то увидела нечто, о чем давно грезила. Нечто, о чем они давно грезили, поправил себя Уэллс. Он отвернулся, не в силах больше смотреть на небо, и его грудь пронизала острая боль. Впервые за триста лет люди смогли наконец увидеть закат, и Уэллс был вынужден смотреть на него в одиночестве.

Глава 7

Беллами

Беллами щурился на восходящее солнце. Раньше он всегда считал, что восторги древних поэтов – полное дерьмо. Ну или сами поэты приняли в своей жизни больше наркоты, чем он вообще мог себе представить. Но они были правы. Оказалось, это такая чума – смотреть, как небо из черного становится серым, а потом взрывается разноцветными полосами. От этого зрелища Беллами хотелось запеть или сделать еще что-нибудь в таком духе, но он был лишен артистизма.

Тогда Беллами нагнулся и укутал одеялом плечи Октавии. Беллами нашел это одеяло торчащим из контейнера со снаряжением, а потом за обладание им ему пришлось выбить несколько зубов. Беллами выдохнул, наблюдая за образовавшимся облачком пара. На корабле такого не бывало, там вентиляционные системы только что не высасывали воздух у тебя из легких, прежде чем ты успевал открыть рот.

Беллами оглядел поляну. После того как эта девчонка Кларк закончила осмотр Октавии и сказала, что у той всего лишь растянуты связки, Беллами отнес сестру поближе к деревьям. Там они и провели ночь. Он собирался держать дистанцию, пока не станет ясно, кто из этих ребят настоящий преступник, а кто просто оказался в ненужное время в ненужном месте.

Беллами сжал руку сестры. В том, что она оказалась в Тюрьме, виноват был он. Виноват он был и в том, что она сейчас здесь. Ему следовало бы знать, что сестра что-то замышляет,– не зря же она неделями твердила о том, как голодают некоторые дети в ее блоке. Рано или поздно она должна была начать что-то делать, чтобы подкормить их,– даже если это означало воровство. Его самоотверженную маленькую сестренку приговорили к смерти из-за слишком большого сердца. Его обязанностью было защищать ее. А он впервые в жизни не справился.

Беллами расправил плечи и задрал кверху подбородок. Для шестилетки он был высок, но люди все равно таращились на него, когда он пробирался сквозь толпу в распределительном центре. Правила не запрещали детям приходить сюда без взрослых, но такое было редкостью. Прежде чем выпустить сына из квартиры, мать трижды заставила его повторить весь список. Волоконная мука – два кредита. Пакетированная глюкоза – один кредит. Дегидрированное зерно – два кредита. Клубневые хлопья – один кредит. Протеиновая колбаса – три кредита.