Мы никогда не расставались - Лазарева Ирина Александровна. Страница 32

— Ты же влюбился. Может, и я когда-нибудь влюблюсь, — возразил Алексей, лениво потягиваясь.

— Мне это непонятно, — продолжала настаивать Настя. — Вы только присмотритесь, какие девушки вокруг. Они измучены, истощены и плохо одеты, но в душе у каждой цветок, готовый раскрыться от одного теплого дыхания. Взять хотя бы мою подругу Полину, ведь это чудо, что такое!

Алексей внезапно потемнел лицом, его веселость вмиг улетучилась, он встал, надел фуражку и казенным тоном обратился к Вазгену:

— Мне пора идти. Завтра в восемь вечера жду тебя у причалов Новой Ладоги. До свидания, Настя.

С этими словами он вышел. Настя была поражена, в то время как Вазген вскрыл банку консервов и занялся ее содержимым.

— Вазген, — прошептала Настя, — что это было? Мне показалось, что Алеша на меня обиделся.

— Так точно, обиделся, вернее — рассердился.

— И ты так невозмутимо об этом говоришь? Почему ты не сделал попытки его удержать? Совсем на тебя не похоже!

— Солнышко, я знаю своего друга. Сейчас его лучше не трогать. А вот завтра я ему объясню, что ты сказала это не нарочно.

— Да что я сказала? В чем дело?

Вазген бросил банку, подсел к Насте и прижал ее к себе.

— А где поцелуй? Где доказательства страстной любви к долгожданному мужу? Я жажду услышать, как ты меня любишь, можно с примерами из художественной литературы.

— Вазген! Как ты можешь быть таким бессердечным? Я не найду покоя, пока не узнаю, чем могла обидеть Алешу!

— Если скажу, поцелуешь? Хорошо, слушай: у Алеши с Полиной два года тому назад был роман. Это единственный случай на моей памяти, когда он по-настоящему увлекся, но потом они расстались по Алешиной инициативе. С тех пор Полина его преследует, вызывает на объяснения, следит за ним. Однажды она даже устроила скандал во время его свидания с другой девушкой. Вероятно, он заключил, что ты решила выступить в качестве посредника между ним и своей подругой. Но я-то знаю, что это не так. Не переживай, котенок, я все улажу.

— Разумеется, я ничего не знала. При мне они общаются как старые друзья, мне в голову не приходило, что между ними существовала любовная связь.

— Да, Алеша к ней достаточно терпимо относится, но возобновлять отношений не хочет.

— Так значит, Поля… Вот оно что… Но почему Алеша ее бросил?

— Видишь ли, он страшно независим, а она вознамерилась руководить его жизнью. Она требовала, чтобы он не пил, не курил, больше времени проводил с ней, чем со мной, пыталась им командовать, а он совершенно не переносит давления. Именно поэтому он сейчас ушел — Алеша не терпит, когда ему что-то навязывают.

— Не пил, не курил… Но ведь он не пьет и не курит.

— Спиртным он никогда не злоупотреблял, но раньше много курил, потом бросил сам, уже после разрыва с Полиной, потому что на военном корабле, где много боеприпасов и снарядов, курить нельзя. А это мучительно, по себе знаю, вот он и рассудил, что лучше уж совсем бросить.

— Тогда почему бы и тебе не бросить?

— У меня нет той силы воли, что у Алеши. Он никогда не отступает от своих решений.

— Ту же силу воли он, видимо, проверил и на Полине.

— Возможно.

— Но ведь это глупо и жестоко! — Настя страшно взволновалась. — Расстаться из-за такого пустяка! Поля даже не догадывается, почему он ушел от нее. Она считает, что он просто с ней развлекался. Неужели нельзя было объясниться, постараться понять друг друга?

— Настенька, здесь мы с тобой бессильны, забудь об этом и не упоминай при нем о Полине.

— Конечно, конечно, я никогда бы не позволила себе вторгаться в его личную жизнь. Мне слишком дорого его расположение. Прошу тебя, родной, ты один можешь мне помочь, догони его и объясни, что все это досадное недоразумение.

— Ну что мне с тобой делать! Хорошо, так и быть, но сначала — поцелуй!

На другой день Вересов ошвартовался у пирса в Осиновце и зашел в гидроучасток, чтобы повидаться с Настей. Он предстал перед девушкой, как воплощение галантности, держась чрезвычайно прямо, с фуражкой на сгибе левой руки.

— Пришел извиниться, — сказал он, — я повел себя грубо, к тому же — не умно. Зная вас, я должен был догадаться, что вы не могли сделать что-то намеренно. Простите меня, Настя.

Настя несказанно ему обрадовалась, и мир был заключен немедленно. Тем не менее, Алексей заметил, что какая-то тень временами скользила по ее лицу.

— Вы еще не видели Вазгена? — спросила она. — С ним все в порядке?

— Не волнуйтесь, Настенька. На море сегодня тихо. Я сам только что с корабля и, как видите, в полном здравии. Однако вы чересчур озабочены. Что-то произошло? Не таитесь от меня, Настя, не таитесь. — По ее реакции он убедился в правильности своего вывода. — Ведь вы, чистая душа, ничего не умеете скрывать.

Он придвинул стул и сел напротив Насти, настойчиво заглядывая ей в лицо.

Она вздохнула:

— Хорошо, я все вам расскажу. Сюда приходил Смуров. Я поначалу очень испугалась, но он вел себя не официально, как будто пришел по частному делу.

Вересов нахмурился:

— Он к вам не приставал? Извините за бестактный вопрос, но от этого человека всего можно ожидать.

— Нет, что вы, он был очень вежлив, он искал вас, а потом…

— Что, что? Говорите же, Настя, вы должны рассказать мне все, не упуская ни одной детали!

— Он сел вон там, — она указала на стул у двери, — и молча наблюдал за мной с каким-то странным выражением. Нет, нет, это не то, о чем вы думаете. Как бы вам объяснить… в его взгляде не было определенного интереса, но не было и враждебности, ничего настораживающего или оскорбительного. Он словно обдумывал что-то сосредоточенно и серьезно. Мне было очень неприятно; знаете, как неловко себя чувствуешь, когда на тебя смотрят в упор. Я хотела, чтобы он поскорее ушел. Попросить его об этом я не могла, да и не имела права, ведь он офицер, вы понимаете меня, Алеша? Так вот, он разглядывал меня подобным образом минут десять и вдруг, без всякого предисловия, спросил:

— За что вы любите Арояна?

Я ужасно растерялась. Посудите сами: Смуров мне малознаком и несимпатичен, и вдруг такой личный вопрос. И все же я ответила, ведь вам известен мой несчастный характер, я совершенно не умею увиливать, хотя давно пора бы научиться — нельзя открывать душу первому встречному.

Я ответила честно:

— Не знаю.

Он рассердился:

— Как это не знаете?! Любите человека и не знаете за что? — Он даже вскочил со стула и стал ходить по комнате в каком-то пугающем возбуждении. — Чем он покорил ваше сердце — внешностью, умом, смелостью, какими-то талантами, чем?

— Здесь многие обладают этими качествами, и Вазген в том числе, но я люблю его не только за это, — сказала я.

— За что же тогда, за что?! — почти закричал он.

— Не знаю, — повторила я, — это трудно объяснить. Для меня он не такой, как другие, больше я ничего не могу вам сказать.

Он внезапно успокоился и сел рядом со мной, вот сюда, где вы сейчас сидите.

— Так может быть, все дело в вас? — спросил он, как мне показалось, с надеждой.

— Я не думала об этом, но, возможно, вы правы, — ответила я.

Он опустил голову и молчал, глядя в пол; лицо его было печально, и мне, не знаю почему, стало его жаль.

— А у вас есть девушка? — осторожно спросила я, справедливо полагая, что имею право на взаимную откровенность.

— Я был женат, — сухо ответил он, — но жена меня бросила. Ушла к другому. Меня всегда бросали те, кого я любил.

Следующий вопрос я не осмелилась ему задать, но он с поразительной проницательностью угадал мои мысли.

— Я знаю, о чем вы сейчас подумали, — резко сказал он. — Вы считаете, что я сам во всем виноват. Вам, конечно, рассказывали, какой я плохой человек. Возможно, так оно и есть. Только я не понимаю своей вины! От меня шарахаются, хотя я делаю то, что мне приказано. И еще — может быть, вы мне объясните, почему некоторым людям дружба, любовь ближних достаются даром, без всяких усилий с их стороны, а ты, как ни бейся, виноват уж тем, что появился на свет! — Последние слова он произнес с глубоким отчаянием.