Кейн (рассказы) (ЛП) - Вагнер Карл Эдвард. Страница 4

Тамаслей наконец проснулась. Она вылезла из холодной постели. На оконном карнизе валялся сморщенный комок мышц.

Она поняла, что это сердце ее любовника еще раньше, чем узнала, что его голова водружена на кол прямо за стенами Харнстерма.

1. Четыре имени кровью

— Мне сообщили, — сказала Тамаслей полуслепому фонарщику, — что за определенное количество золота здесь, в закоулках Харнстерма, можно добиться исполнения самых причудливых своих желаний.

Фонарщик подрезал фитиль и поджег его. Закрыв ромбообразную панель, он слез со своей подставки и поднял бидон с маслом. От него воняло маслом и копотью, и казалось, что поджечь старика и его оборванное одеяние способна случайная искра.

— Есть много желаний.

— Мое желание — поговорить с одним человеком. Его имя Кейн.

— Мертв. Мертв, так я слышал. Уже много лет, как мертв. — Тамаслей пересчитала золотые монеты, пересыпав их из одной ладони в другую. Джосин как-то сообщил ей, что старый фонарщик знает о делах преступного мира Харнстерма больше, чем все его жители. — Но с другой стороны, — сказал фонарщик, резко сдвинув наглазную повязку и пожирая глазами пригоршню золотых монет, — возможно, я знаю кого-то, кто, возможно, знает, где, возможно, находится Кейн.

Тамаслей позволила золотой монетке выпасть из ее пальцев. Она укатилась в кучу лошадиного навоза возле грязных сапог старика.

— Когда я поговорю с Кейном в моих покоях в особняке Тамейраль, — сказала она, кивнув в сторону пребывающего в запустении района, где некогда обреталось богатство Харнстерма, — ты получишь в придачу к этой пять звонких золотых.

Как только она развернулась, фонарщик принялся копаться в поисках монеты. — Если ты переживешь это свидание, — пробормотал он себе в бороду.

* * *

Тамаслей бросила плащ служанке и вошла в личные покои. Она обратила внимание на дерьмо, испачкавшее ее сапоги и решила, что ванна избавит ее ноздри от зловония улиц. Но сначала, чтобы унять волнение — выпить.

Прошествовав к графину бренди на серванте, Тамаслей стала себе наливать — признак вынужденной спешки, — когда заметила, что один бокал из хрустального набора пропал. В раздражении она окинула взглядом комнату, будучи уже готовой отругать слугу, который не помыл и не вернул на место бокал, — или к более грубой брани, если он окажется разбит.

Бокал, нетронутый и опорожненный только что, находился в руке, почти поглотившей его. Тамаслей расплескала бренди на сервант, уставившись с разинутым ртом на человека, который наблюдал за ней из теней ее комнаты.

Он был огромен, — ей казалось невероятным, что она не заметила его тотчас при входе в комнату, пока она не подумала о том, как хищные звери словно сливаются с окружающей их обстановкой. Он был одет во все черное, от высоких сапог и кожаных штанов до плотно облегающей кожаной куртки. Он оперся о стену, а из-за его правого плеча выглядывал тем временем эфес меча, демонстрируя на фоне темных панелей сложную филигранную работу. Коротко бритая борода смягчала черты жестокого лица, но холодные голубые глаза, изучавшие ее из тени, заставили Тамаслей подавить трепещущий в глотке крик.

— Я налью? — предложил Кейн.

Вернув самообладание, Тамаслей обещала себе как следует разобраться со слугой, не удосужившимся сообщить ей о присутствии Кейна. — Ты пришел сюда быстро.

— Дурные вести быстро распространяются, — Кейн наполнил бокалы бренди. Вблизи его размеры представились даже более угрожающими, отчего безупречная грация его движений стала еще более зловещей.

— Ты Кейн, — интонация Тамаслей не была вопросительной. — Джосин рассказывал мне о тебе. Он называл тебя своим другом.

— Человек, подававший большие надежды, — и, как можно было думать, достаточно трезвого ума, чтобы не пытаться красть у клана Варейшеев. Я пью за покойного товарища.

— А я — за возлюбленного, — Тамаслей чуть прикоснулась губами к своему бокалу. — Я полагаю, ты догадываешься, зачем я позвала тебя сюда.

Глаза Кейна внимательно смотрели над краем его бокала.

— Джосин рассказывал мне, что ты лучший, самый лучший. Он сказал, что точно так же как он — величайший из воров, потому что крадет ради самого азарта, так и ты — величайший из убийц, потому что убиваешь людей ради удовольствия.

— И ради платы, — напомнил ей Кейн.

— Говорят, что за десять марок золотом у тебя можно купить жизнь, — жизнь любого.

Кейн поставил свой стакан. Тамаслей заглянула ему в глаза, и иного ответа не потребовалось.

— Я желаю купить жизнь, — сказала она. — Четыре жизни.

Она отстегнула с пояса платья ключ и отперла окованную железом дверь массивного дубового шкафа. Оттуда она извлекла пару кожаных кошелей. Держа по одному в каждой руке, она принесла и положила их на сервант. Вернувшись к шкафу, она положила рядом с первой парой еще два тяжелых кошелька. Графин и хрустальные бокалы отзывались на приглушенный звон золотых монет чудесными криками.

— В каждом кошельке — десять марок золотыми монетами. За каждый кошелек я требую жизнь. Когда будут отняты четыре жизни, эти четыре кошелька станут твоими, — ее улыбка испытывала его. — Или ты намереваешься взять их у меня сейчас?

— Я пришел сюда не красть, — заверил ее Кейн.

— Потому что даже убийцы имеют свой кодекс, — и свое чувство достоинства, также как воры вроде Джосина.

— Определенные правила игры необходимы, — ответил Кейн. — Иначе это не игра. Для настоящего мастера богатство — не цель. Если я назначаю гонорар за выполнение некого задания, я не приму этот гонорар, пока не исполню его. Взять гонорар силой, — или взяться за задание без уверенности, что оно будет выполнено, — было бы бессмысленно, скучно.

— Значит, ты ВОЗЬМЕШЬСЯ за задание?

— Обыденное мне скучно, а эта задача уже выходит за рамки обыденного. Тебе остается назвать имена четверых, чьи жизни ты просишь, и задача будет решена.

— Джосин однажды рассказал мне, что соответствующий этикет достаточно сложен, — сказала Тамаслей. — Я, в свою очередь, считаю важным делать дела правильно. — Она сунула руку за голенище и обнажила кинжал с узким клинком. Приставив его острие к своему большому пальцу, Тамаслей пустила яркий ручеек крови. Пользуясь кинжалом как пером, на каждом кожаном кошеле она кровью написала имя. ВЕНВОР. ОСТЕРВОР. СИТИЛЬВОН. ПУРИ АЛ И.

— Клан Варейшеев, — на лице Кейна отразился интерес.

— Клан Варейшеев, — глаза Тамаслей были так же безжалостны, как и Кейна. — Они убили моего возлюбленного. Я хочу их жизни.

— Я впечатлен, — улыбка Кейна выражала некую скрытую насмешку.

— Далее, — Тамаслей тщательно подбирала слова, — есть дело, касающееся некой короны, которую любимый Джосин пытался украсть для меня. Если ты случайно наткнешься на корону герцогов Харнстерма после того, как Варейшеи не будут больше нуждаться в ней, я заплачу тебе очень щедро.

— Пусть будет так, — согласился Кейн. — Ты купила четыре жизни, — и корону. Я собирался этой ночью завершить другое дело, но вместо этого уделю неотложное внимание этой задаче.

— Ты убедишься, что я умею быть очень благодарной, — обещала Тамаслей.

2. Крепость страха

Расположенный к северо-западу от Южных Королевств Кросанте был густо покрытым лесами, гористым краем множества маленьких деревень, обычно пребывающих под защитой крепостей сюзеренов. За многие годы некоторые из этих теснящихся друг к другу деревень срастались в укрепленные города под общим управлением владетеля замка, который соперничал теперь за власть с городскими мэрами. Таким городом был Харнстерм, надежно изолированный глубокими долинами и скалистыми вершинами гор Альтанстанд, город, тем не менее, богатый и сильный, поскольку вырос на главных торговых путях через горные перевалы и границу.

Это была страна, где верховную власть было трудно удерживать, и только сильнейшим из королей удавалось успешно управлять богатыми городами и защищенными горами крепостями могущественных владетелей. Со времени убийства короля Джанисавиона, случившегося десять лет назад, Кросанте знал лишь анархию и гражданскую войну, которая грозила затянуться навечно. Вне пределов защиты городских стен Кросанте представлял из себя не знающую закона дикую местность, опустошаемую личными армиями могущественных владетелей и разоряемую мародерствующими бандами преступников. Часто различие между ними было несущественным, если его вообще было возможно провести: подходящим примером тому были Варейшеи. Большинство было убеждено, что цитадель Альтарн защищала главный перевал через горы Альтанстанд между Харнстермом и границей за века до того, как Харнстерм вырос в город. Другие легенды, под стать легковерию слушателя, намекали на то, что каменная крепость всегда хмурилась с обрыва, что древние стены возвели над более старыми стенами и еще более старыми фундаментами, — монастыря, заброшенного по неизвестным причинам, храма забытого божества, замка, возведенного и рухнувшего в эпоху, утерянную для истории, может быть, даже дочеловеческого строения из числа руин Старой Земли. Какова бы ни была ее история, цитадель Альтарн не была приятным местом, и властители Харнстерма не замедлили с переносом центра своей власти в новый замок, построенный на торговых путях чуть дальше в землях Кросанте, который со сменой поколений стал городом Харнстерм. Цитадель Альтарн, при своей несомненной стратегической важности, осталась под властью Харнстерма, — должность командующего крепостью и ее гарнизон обычно жаловались младшим отпрыскам правящей династии.