Ва-банк (ЛП) - Барнс Дженнифер Линн. Страница 54

Девять человек. Семь владык. Женщина. Ребенок.

— Пифией называли дельфийского оракула, — произнесла Слоан. — Жрицу в храме Аполлона. Предсказательницу.

Я представила семью — идеальную семью, которой у меня никогда не было.

Мать. Отец. Ребенок.

Я обернулась к Дину.

— Мы должны позвонить Бриггсу.

ГЛАВА 61

С рисунка на меня глядел мужчина, которого мы знали под именем Найтшэйда. Полицейский художник запечатлел черты его лица: резкий подбородок, густые брови, темные волосы, вьющиеся ровно настолько, чтобы его лицо казалось мальчишеским. Судя по морщинкам в уголках глаз, он был старше, чем выглядел; легкая щетина скрывала полноту его губ.

Ты приехал в Вегас, чтобы разобраться с проблемой. Наблюдать за мной, мучить Джадда — ты наслаждался этим.

Кто-то сел за кухонный стол рядом со мной. Получив фотопортрет, агенты ФБР принялись за работу. Они контролировали аэропорты, автостанции, дорожные камеры слежения — и, благодаря Слоан, камеры из казино.

Ты — такой же, как и тысячи других мужчин. Ты не кажешься опасным.

Мужчина на рисунке мог оказаться соседом, коллегой, тренером Малой Лиги. Отцом. В мыслях я всё ещё видела, как он усаживает рыжеволосую девочку себе на плечи.

— Ты сделала всё, что могла.

Я оторвала взгляд от портрета и взглянула на Джадда. Этот человек убил вашу дочь, — подумала я. — Этот человек может знать, что случилось с моей матерью.

— Позволь Ронни и Бриггсу сделать то, что могут они, — продолжил Джадд.

«Естественные» не участвовали в розысках. Как только ФБР узнает, кем был человек на рисунке, как только у нас будет имя, история, информация — тогда от нас может быть польза, но пока что мы могли только ждать.

К тому времени, — прошептал голос на обороте моего сознания, — может быть слишком поздно. Найтшэйд может исчезнуть. Стоит ему покинуть Вегас, ты больше никогда не увидишь его.

Джадд не получит возмездия за смерть Скарлетт. Я не получу ответов о смерти моей матери.

Сидящий рядом со мной Джадд позволил себе взглянуть на портрет — заставил себя посмотреть на него.

— Ты делаешь всё, что можешь, — произнес он, когда секунды тишины перетекли в минуты, — чтобы убедиться, что твои дети в безопасности. С секунды их рождения… — он уставился на черты лица Найтшэйда — самые обыкновенные. — Ты хочешь защитить их. От каждой разбитой коленки, от обиды и хулиганов, которые толкают детей поменьше, от худшего в самом себе и худшего в мире.

Этот человек убил вашу дочь. Она умерла в мучениях, срывая ногти, извиваясь от боли…

— Бриггс спас мне жизнь, — Джадд заставил себя отвести взгляд от мужчины на рисунке и обернулся ко мне. — Он спас меня в тот день, когда привёз ко мне Дина.

Правый кулак Джадда медленно разжался. Он закрыл глаза на несколько секунд, а затем потянулся к портрету убийцы своей дочери и перевернул его лицом вниз.

Ты делаешь всё, что можешь, чтобы убедиться, что твои дети в безопасности.

Джадд пытался защитить меня. Джадд говорил мне отпустить всё это. Я подумала о маленькой рыжеволосой девочке, о Бо Доноване, о семерках и девятках, о символе, вырезанном на гробу моей матери, об убийствах, растянувшихся на годы и поколения.

Я не хотела, чтобы меня защищали. Я хотела Найтшэйда. Я хотела ответов.

Джадд ответил так, словно я произнесла эти слова вслух:

— Ты должна хотеть чего-то другого.

— Дом — это не место, Кэсси. Дом — это люди, которые тебя любят, — стоя на пороге и глядя на задний двор, я позволила себе окунуться в воспоминания. Я потерялась в них. Я должна была помнить. Моя мама должна была остаться моей мамой — не телом, не грудой костей, не жертвой — моей мамой.

Мы танцуем, прямо на обочине. Её рыжие волосы выбиваются из-под шарфа. Пока она танцует, они ореолом окружают её лицо — дикая, свободная и абсолютно невозмутимая. Я кружусь, широко расставив руки. Мир состоит из цветных пятен, темноты и снега. Она запрокидывает голову, и я делаю то же самое, высовывая язык.

Мы можем отбросить прошлое. Можем утанцевать прочь от него. Мы можем смеяться, петь и кружиться целую вечность.

Не смотря ни на что.

Я не хотела забывать — улыбку на её лице, то, как она двигалась, как танцевала, словно никто не смотрел и не важно, где мы находились.

Я вдохнула и пожелала — яростно, рьяно — не понимать, почему незнакомец мог взглянуть на неё и подумать: «Она — та самая».

Они наблюдали за тобой, — подумала я. — Они выбрали тебя.

Я никогда не спрашивала у себя, почему убийца моей матери выбрал именно её. Я подумала о женщине, которую я видела с Найтшэйдом — о матери девочки. Ты знаешь о том, что он такое? — спросила я у женщины, представляя её лицо. — Ты — часть этой группы? Ты убийца?

Семь владык. Пифия. И Девятка. Я подумала о сотнях людей, побывавших на выступлениях моей матери. Семь владык. Один из них видел её выступление? Они видели её?

Вы ожидали, что моя мама пойдет с вами по собственной воле? — безмолвно спросила я. — Вы пытались сломать её? Она сопротивлялась?

Я опустила глаза на свои запястья, вспоминая, как в них впивались пластиковые хомуты. Я помнила, каково это, когда за тобой следят, охотятся, заманивают в ловушку. Я помнила нож Лок. Я помнила, как сопротивлялась — лгала, манипулировала, билась, убегала, пряталась и дралась.

Я была настоящей дочерью своей матери.

Они не знали, во что ввязались, — подумала я. Моя мать всё ещё танцевала в моих воспоминаниях — бесстрашная и свободная. Моя мама и Лок выросли с отцом, который избивал их. Стоило маме забеременеть мной, она сбежала. Она вырвалась из дому своего отца посреди ночи и никогда не оборачивалась.

— Танцуй.

Моя мать умела выживать.

Задняя дверь распахнулась. После короткой паузы за моей спиной оказался Дин. Я прильнула к нему, вытянув руки перед собой ладонями вверх, и уставилась на свои запястья. Уэббер связал их за моей спиной. Они связали твои руки, мам? Они дали тебе шанс побороться за свою свободу? Они пытались сказать тебе, что у тебя была высшая цель?

Они убили тебя за то, что ты сопротивлялась?

К тому времени, когда они убили тебя, ты хотела умереть?

— Я пытался представить, — произнес Дин, — каково тебе. Но вместо этого… — слова застряли у него в горле. — Я всё представляю, как увидел бы её, выбрал бы её, разговаривал бы с ней… — Дин резко замолчал.

Ты ненавидишь себя за то, что представляешь это. Ты ненавидишь то, как легко тебе оказаться на месте убийцы — или убийц — моей матери.

Ты ненавидишь то, что в этом находится смысл.

— Я представляю, как забираю её, — сказала ему я. — А ещё представляю, как забирают меня, — я сглотнула. — Чем бы ни была эта группа, они работают по правилам. Существует ритуал, бескомпромиссная традиция.

Семь владык. Пифия. И Девятка.

Не произнеся ни слова, Дин потянулся ко мне. Он взял мою правую руку в свою. Его большой палец коснулся моего запястья в том самом месте, где в мою кожу впивался хомут Уэббера.

Дочь вся в мать…

Все мои мысли исчезли, стоило Дину поднести моё запястье к губам и прижать их к когда-то израненной коже в мягком, безмолвном поцелуе. Он закрыл глаза. Я зажмурилась. Я чувствовала рядом с собой его дыхание. Мы дышали в унисон.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

— Сейчас ты не должна быть сильной, — сказал мне Дин.

Я обернулась, открыла глаза и накрыла его губы своими. Да. Ещё как должна.

Дочь вся в мать — я была бойцом.

Я выгнула шею. Затем я оторвалась от Дина, и наши лица застыли меньше чем в дюйме друг от друга.