Гончаров - Лощиц Юрий Михайлович. Страница 29

В таких состояниях нет ничего чрезмерного, преизбыточного. И человек и природа видят друг друга как в ясном, незамутненном зеркале. Чрезмерного, в чем бы оно ни проявлялось, Гончаров не любит и не принимает. В этом смысле показательно его поведение во время бури, застигшей фрегат уже и Индийском океане. Эпизод с «классическим штормом» — одно из наиболее цитируемых мест в биографической литературе, посвященной Гончарову. Его сухая и категорическая реплика на приглашение капитана полюбоваться картиной шторма: «Безобразие, беспорядок!» — обычно трактуется как выпад против литературного романтизма или как свидетельство своего рода «черствости» писателя. Но так ли?! «Ведь бури, бешеные страсти, — утверждает Гончаров, — не норма природы и жизни, а только переходный момент, беспорядок и зло, процесс творчества, черная работа — для выделки спокойствия и счастия в лаборатории природы…»

Красота, по Гончарову, прежде всего в мере. Не в судорогах и изломах водной или любой иной стихии, не в смятении и неистовстве, а в глубоком ровном дыхании, исполненном чистоты и покоя. Здесь мы можем уже говорить не просто о человеческих вкусах и пристрастиях писателя, но о его эстетических представлениях о прекрасном и безобразном. И более того — о его взглядах на смысл миротворения. Пусть картинами насилия и хаоса восхищаются нетрезвые души, пусть одержимо вопят, захлебываясь собственным энтузиазмом. Его на этой пене не проведешь! Вот когда природа перебесится, когда все в ней отстоится, отцедится, тогда-то он и выйдет полюбоваться образом истинной красоты.

В Саймонсбее (24 мили от Кейптауна) «Паллада» снова долго чинилась: заменяли гнилые части обшивки, проконопачивали весь корпус снаружи и внутри. Ремонтные работы растянулись на месяц. Группа офицеров, к которой присоединился и Гончаров, получила возможность проникнуть в глубь Африканского континента. Из Кейптауна ехали в экипаже дорогой, недавно построенной в горах черными невольниками. Один из спутников Гончарова фотографировал представителей местных племен для этнографического альбома, другие собирали редкие минералы, образцы фауны и флоры. Иван Александрович посетил три тюрьмы, где содержали пленных кафров, готтентотов, бушменов, встречался с пленным кафрским вождем Сейоло. Несмотря на аккуратную европейскую наружность маленьких попутных городков и селений с их отелями, магазинами и аптеками, чувствовалось: за этим благополучием таится трагедия. Колонизаторы — среди них и здесь активнее всех вели себя англичане — успеха пока что добиваются лишь с помощью оружия.

За месяц пребывания в Африке Гончаров изучил целую библиотечку книг, посвященных прошлому края. Эти сведения он потом использует в историческом очерке Капской колонии. Говоря о многовековой войне между белыми и местными племенами, путешественник приходит к выводу достаточно скептическому: «Этому долго не будет конца. Силой с ними ничего не сделаешь. Они подчинятся со временем, когда выучатся наряжаться, пить вино, увлекутся роскошью. Их победят не порохом, а комфортом». История показала, что «они» все же не подчинились.

Уже третья остановка «Паллады» за пределами Европы (после Мадеры заходили на острова Зеленого Мыса), а настоящей первозданной жизни путешественники, в общем-то, еще не видели. Да и увидят ли впереди, если везде, где бы ни высаживались, хозяйничает все тот же, будто прессом отштампованный европеец в черном фраке? «Путешествия утратили чудесный характер, — записывает Гончаров. — Все подходит под какой-то прозаический уровень».

В письмах, которые он шлет в Петербург, иногда сквозят разочарование, усталость. Однообразие морских пейзажей как-то подтачивает представление о реальности преодолеваемого пространства. Казалось бы, совсем недавно покинуты скалистые берега Африки, а вот уже впереди острова Индонезийского архипелага. Вообще все путешествие до странности похоже на сон: «не верится мне что-то в эти океаны, в эту Яву, Суматру, не верится потому, что переходы морские как-то незаметны».

Стихия сна из субъективного авторского ощущения разрастается на страницах «Фрегата «Паллада» в многосложный, чрезвычайно емкий образ. Ходовую для тех времен метафору «дремлющий Восток» Гончаров обыгрывает на десятки ладов. Небо сонное, море спящее, земля дремлющая: и люди, конечно же, спят, дремлют, пребывают в каком-то забытьи; «индиец, растянувшись в лодке, спит, подставляя под лучи то один, то другой бок»; «малаец лежит на циновке»; даже часовые с ружьями ползают, «как сонные мухи».

Азия — словно некая на тысячи миль распростершаяся Обломовка. Но если присмотреться, это у него вовсе не сатирический образ. «Сонное царство» Востока постепенно проявляется в книге как своеобразная форма самосохранения, пассивного противостояния инородному напору.

…После основательного шторма в Индийском океане старая «Паллада» оказалась в аварийном состоянии. С первой же большой стоянки Путятин шлет в Петербург офицера с просьбой снарядить новый фрегат, на котором можно было бы завершить экспедицию. Скрывая от своих друзей истинное положение дел, Гончаров в одном из писем все же вынужден полушутя признаться, что корабль «течет как решето». «Между тем мы идем в самые сомнительные, малоизвестные и ураганистые моря».

Теперь стоянки по необходимости становятся чаще: Анжер, Сингапур, Гонконг… Душную тропическую весну сменяет еще более душное лето. Малайцы, индусы, китайцы, армянские купцы… На стоянках фрегат с утра до ночи облеплен лодками мелких торговцев, его каюты завалены грудами ананасов и кокосовых орехов, бананов и плодов манго, похожих на крупную желтую сливу.

В Сингапуре Гончаров впервые увидел, как в отеле англичане и американцы, садясь в кресло, кладут ноги на стол.

Здесь же, в порту, русские осматривали устройство китайской джонки. В городе на вопрос, имеются ли тут слоны, кули ответил, что есть всего один, но посмотреть его нельзя, потому что он работает на сахарном заводе.

В китайском квартале заходили в грязные лавочки, над которыми торчала надпись по-английски, свидетельствующая о дозволенной продаже опиума.

Посетили буддийскую кумирню и капище индусов. Проезжали мимо европейских дач и вилл, с архитектурой почти такой же, как в Лондоне или Кейптауне.

Вот, оказывается, какова современная экзотика: она не в дикой нетронутости природной жизни отдаленных народов, а в насильственном и чаще всего безвкусном смешении местного и привозного стилей. И чем дальше от Запада к Востоку, тем это смешение резче бросается в глаза. Европеец все агрессивнее навязывает аборигену свою «просветительскую» программу. Податливый абориген в чем-то как будто подчиняется. Но по улице мимо высокомерного европейца он проплывает все той же лениво-величественной, поистине царственной походкой, какою ходят здесь люди от сотворения света. А те, что сюда, по замечанию Гончарова, «стеклись с разных концов мира «для стяжаний», надолго пе задерживаются: быстро утомляет их заданный самим себе темп, жадность к восточной роскоши. Но на смену летят другие. Переборет ли Запад, устоит ли Восток?

Волны цивилизации одна за одной катят от своего европейского полюса и, рано или поздно, должны докатить до самых отдаленных земель и народов. Вот ведь и «Паллада» не просто так, не ради прогулки столько уже месяцев скрипит через моря и океаны в надежде добраться до Японии. «До тридесятого царства», — как в шутку называет Гончаров цель миссии.

Миссия эта вряд ли будет простой. Сколько раз пытались европейцы «распечатать» Японию, втянуть ее в торговые связи с остальным миром, а ничего путного из этих намерений не выходило. Подозрительные островитяне не желают ни с кем знаться. Даже от ближайших соседей — китайцев — держатся особняком. А Россия для них и вовсе небывальщина. Но Япония на русском Востоке — сосед серьезный, и нехорошо, если сроки будут упущены и сосед этот сделается враждебным. На борту «Паллады» известно, что американцы уже предпринимают попытку завязать торговые сношения с островитянами: по направлению к Японии под всеми парусами (а может быть, на всех парах?) движется эскадра командора Перри. У адмирала Путятина полномочия сложные — и дипломата, и торгового эмиссара. Кто успеет первым, кто поведет себя умней, тот приобретет в японцах если не союзника, то хотя бы толкового партнера. Политика не любит пустых, незанятых, мест, белых пятен, половинчатых ситуаций. России нужно постоянно заботиться о своих азиатских соседях. Особенно сейчас, когда английские щупальца простерлись по всему Востоку.