Анатолий Тарасов - Горбунов Александр Аркадьевич. Страница 36

О том, что всё оставалось в памяти Тарасова, свидетельствует такая история. В конце апреля 1962 года Тарасов вызвал к себе в кабинет молодого хоккеиста ЦСКА Владимира Васильева, будущего известного тренера, посадил его на стул, положил руку на плечо («Верный признак, что ничего хорошего ждать не следует», — говорил потом Васильев) и сказал: «Вовка, ты классный игрок, ты имеешь обалденную технику катания, но не подходишь под мою концепцию игры. Давай сделаем так: команда первой лиги МВО (Калинин), наш фарм-клуб, нуждается в хорошем нападающем. Помоги им, а я буду следить за твоей игрой, и, возможно, мы еще поработаем вместе». Васильев был рядовым, служба продолжалась, приказу он подчинился.

Двадцать пять лет спустя Владимир Васильев повез молодежную сборную СССР на чемпионат мира в Чехословакию, второй в своей тренерской карьере. Первый годом раньше был выигран. 1 января 1987 года его команда должна была проводить очередной матч, а 31 декабря в вестибюле гостиницы Васильев встретил Тарасова. Анатолий Владимирович поинтересовался, где Васильев намерен встречать Новый год, и сказал: «В 22.00 жду у себя в номере всё руководство». Стол, по воспоминаниям Васильева, был накрыт по-тарасовски — аппетитно и вкусно. Два часа за разговорами, шутками, обсуждением «завтрашних» соперников пролетели незаметно. Когда, встретив Новый год шампанским, стали расходиться по номерам, Тарасов попросил Васильева задержаться.

«Ты на меня обиделся?» — спросил он, когда все из тарасовского номера вышли. — «За что, Анатолий Владимирович?» — изумился Васильев. — «За то, что убрал тебя из команды».

Васильев, пораженный предметом разговора — 25 лет прошло! — стал уверять Анатолия Владимировича, что давно уже об этом забыл. «Нет, — не согласился Тарасов. — Когда тебя выгоняют из команды, особенно несправедливо, помнишь всю жизнь… Но в твоем случае это нужно было для победы ЦСКА». — «Я был не хуже других», — возразил Васильев. «Да, — согласился Тарасов, — но ты был и не лучше других. Ты хотел всё сделать сам, а на поле есть партнеры».

Лозунгом — «Всё в интересах сборной!» — Тарасов между тем не размахивал. Лозунг этот в советском хоккее появился позже, спустя несколько лет после ухода Тарасова из сборной и ЦСКА, когда оказавшийся по воле властей у руля этих команд Виктор Тихонов принялся рекрутировать в армейский клуб состоявшихся лидеров других команд.

Тарасов же настолько заполнял собой всё пространство, что публика ошибочно полагала: в сборной представлены только хоккеисты ЦСКА, «разбавленные» одним-двумя спартаковцами и динамовцами. Но на самом деле в советской команде при Тарасове, случалось, играли меньше двух пятерок из ЦСКА.

Анатолий Фирсов не соглашался с теми, кто говорил, что и до прихода в ЦСКА он пребывал в статусе уже признанного хоккеиста. «Я был одним из многих, — подчеркивал он. — Из тех, о ком принято говорить как о подающих надежды. Такие ребята всегда были и есть. Вот только далеко не каждый находит свое место в большом хоккее. Мне помог найти такое место Анатолий Владимирович Тарасов». Тарасов пригласил Фирсова, а не призвал в армию по линии ЦСКА. И приглашение это Фирсов назвал «новым этапом» в своей биографии. «Я попал к Тарасову вовремя, — говорил он. — Мне было уже двадцать лет. Если бы я опоздал еще на два-три сезона, то вряд ли успел бы наверстать то, что не успел приобрести в юношеских командах».

Конечно, и до прихода в ЦСКА в 1961 году Фирсов, начинавший в «Спартаке», кое-что умел делать. Но это были знания и умения поступавшего в институт школьника. К тому же Фирсов был неважно подготовлен физически, быстро уставал на тренировках, и Тарасову пришлось придумывать для новичка комплекс специальных упражнений. Тарасов убедил Фирсова в том, что поможет ему наверстать упущенное. Когда новобранец охал и стонал, выполняя разнообразные упражнения по атлетизму, Тарасов жужжал игроку на ухо: «Хочешь стать большим мастером? Терпи!..»

Фирсов, надо отдать ему должное, безоговорочно тренеру поверил и доверял всегда. Поверил он Тарасову, когда тренер определил его, центрфорварда, на другую позицию. Тарасов часами отрабатывал с Фирсовым скрытый бросок, ставший со временем фирменным, «фирсовским». Отдельно занимался тренер со всей тройкой. Обучал игре и трудолюбию.

Авторство феноменального для такой высокоскоростной игры, как хоккей с шайбой, финта «клюшка — конек — клюшка» долгое время приписывали, да и продолжают приписывать Анатолию Фирсову. Его на самом деле придумал шведский форвард Ульф Стернер. Фирсов увидел этот финт в исполнении шведа и никогда не претендовал на то, чтобы выступать в роли автора. «Не знаю, случайным или продуманным был этот прием у Стернера, — писал Фирсов в своей книге, — но однажды он показал его в матче со сборной СССР. Было это в 1963 году на чемпионате мира. Я смотрел эту игру в Москве по телевизору и, увидев финт Стернера, поразился, но потом, под влиянием событий, происходящих на хоккейном поле, забыл обо всем. Наши проиграли 1:2, и огорчен я был ужасно. Однако трюк Стернера увидел не только я, но и, конечно же, Анатолий Тарасов. Он-то и предложил мне попробовать освоить этот финт. Сначала я работал с ним, стоя на месте. Потом начал пытаться применять его в движении, правда, двигался я не на самой высокой скорости. Затем постепенно стал катиться всё быстрее и быстрее. Интересно, что вначале Анатолий Владимирович выполнял этот прием лучше, чем я. Тарасов торопил меня, и вскоре я рискнул обыграть в ходе матча своего опекуна таким вот финтом». Потом, надо сказать, обыгрывал и автора — Стернера.

Вице-президент ФХР Игорь Тузик, много наблюдавший за тренировками Фирсова, убежден, что он стал тем самым Фирсовым, которым восторгался весь хоккейный мир, только потому, что попал в руки Тарасова. «Под требовательным оком Анатолия Владимировича, — говорит Тузик, — Фирсов вкалывал до изнеможения, что окупилось сторицей. Феномен Фирсова зиждился на фундаменте титанической работы».

Однажды, когда, по словам Фирсова, «терпеть было уже совсем нельзя», он спросил у Тарасова: «Вот вы ругаете меня да ругаете, говорите, что всё не так. Что же, по-вашему, я совсем не гожусь для хоккея?» — «Ну что ты! Годишься, конечно, — ответил Тарасов. — Спортсмен ты способный. Но у тебя пока есть один, по моим понятиям — принципиальный, недостаток: ты играешь в современный хоккей, а настоящий спортсмен должен опережать свое время. Ты должен уже сегодня стремиться играть так, как будто живешь не в шестьдесят третьем году, а, скажем, в семидесятом…» И Фирсов тренировался у Тарасова так, что однажды к нему в зале атлетики подошел великий штангист Юрий Власов и спросил: «Ты живой?»

Как-то Фирсов сдавал Тарасову экзамен в ВШТ. Он правильно ответил не только на все вопросы из билета, но и на дополнительные. Высшего балла, однако, не удостоился. А на вопрос: «В чем моя ошибка?» — услышал: «Ты, Анатолий, отвечал безошибочно. Но, понимаешь ли, я сам хоккей на “пятерку” не знаю…»

«Говорят, — размышлял Тарасов, — что тренер много дает игроку. Наверное. Но есть такие спортсмены, и среди них Фирсов, которые сами дарят тренеру неповторимое искусство. Наблюдая за Толей в матчах и на тренировках, общаясь с ним, я открывал для себя новое в тактике и технике хоккея».

Тарасов изо дня в день убеждал своих хоккеистов — и давно у него игравших, и новичков — в том, что любая тактическая идея, любой тактический прием, который он им предлагает, — «всё это должно быть чуточку больше, выше, чем сегодняшние возможности игрока». Он заставлял верить в нерастраченный полностью потенциал, в наличие в организме дополнительных ресурсов, начинающих «работать» в экстремальных ситуациях.

Принято считать, будто Тарасов переманивал способных игроков со всей страны, суля им неимоверные блага и райские кущи. Ничего общего с истиной это распространенное мнение не имеет.

Хоккеисты сами, даже будучи прекрасно осведомлены о том, что их ждет на знаменитых тарасовских тренировках, стремились попасть в ЦСКА. «Без Тарасова я бы остался середнячком, как и многие другие», — говорил Владимир Петров. И это при том, что за глаза он, как, впрочем, и многие другие, называл тренера не иначе как «деспот», «тиран», «диктатор», «душегуб», «Сталин» или «Троцкий» (весьма странное, надо сказать, сочетание).