Анатолий Тарасов - Горбунов Александр Аркадьевич. Страница 46

И потому звено это усилилось не только оттого, что Ионов заменил Евгения Майорова, но и оттого, что в новом амплуа еще ярче засверкал талант Старшинова. Я сомневался, что Юрий Моисеев сможет до конца подчиниться такому тренерскому замыслу. Но был уверен, что Ионов при его скромности и необыкновенной доброжелательности к людям, при его внимательнейшем отношении к товарищам, при его искреннем желании всегда играть так, как это нужно коллективу, с этой задачей справится.

Так и получилось. Анатолий успешно дебютировал в чемпионате мира и играл, прямо скажем, здорово».

Ионов рассказывал, что Старшинов и Борис Майоров, огорченные тем, что в тройке нет больше Евгения Майорова, доводили его «до слез». «То пас не дадут, то пробросят шайбу специально мимо, — вспоминал он. — Вне катка вообще не разговаривали». Ионов хотел даже отказаться от поездки на чемпионат мира. Когда сказал об этом Тарасову, у того брови взлетели: «Что-о-о-о?» Тарасов и Чернышев поговорили со спартаковцами, и тройка эта на чемпионате мира сыграла классно.

Вопрос о том, кому играть в спартаковской тройке, возник и перед чемпионатом мира 1966 года в Любляне. Решился он не сразу. Борис Майоров и Старшинов «нацелились» на Фирсова. Тарасов и Чернышев сошлись на том, что пусть решает команда. Но Фирсова при этом Тарасов уже видел только вместе с Викуловым и Полупановым. Анатолий Владимирович попросил Локтева переговорить со спартаковцами. Локтеву удалось убедить их в том, что Фирсов им не нужен, поскольку они оба, как и Фирсов, любят играть впереди. А кто же тогда сзади? «Лучше Виктора Якушева не найти, — сказал Локтев. — Он и сзади сыграет, и впереди». Локтев вспоминал, что на собрании команды идею о Якушеве озвучил Борис Майоров.

…На центральной аллее Ваганьковского кладбища Тарасов и Евгений Майоров лежат неподалеку друг от друга. У Тарасова 10 декабря день рождения, для Евгения Майорова это дата смерти. Борис Майоров навещает обоих.

«Анатолий Владимирович, — говорит Борис Александрович, — внес огромный вклад в становление и развитие нашего хоккея. Он велик хотя бы потому, что оставил после себя наследство. Например, печатные труды, хотя сейчас они могут показаться спорными. В России были и другие знаменитые тренеры — Эпштейн, Пучков, Бобров, но никто из них после себя такого наследства не оставил.

Единственный, кто, достигнув высочайших результатов и совершив революционные преобразования в тренерских подходах к “канадскому хоккею”, уделил повышенное внимание популяризации любимого вида спорта в стране и тому, чтобы собственные наработки остались в целости и сохранности, послужив будущим поколениям. Тарасов был очень творческим человеком, он не давал покоя ни себе, ни подопечным. Под его руководством хоккеисты переживали интересную трансформацию. Пока играли, костерили его, как могли: мол, диктатор, паразит. Но стоило ребятам закончить карьеру, как отношение к тренеру тут же менялось. Все к нему обращались за помощью, и ко всем он относился по-доброму, старался помочь. “Да нет, это великий человек!” — звучало теперь в его адрес».

Глава двенадцатая ЗА ПОМОЩЬЮ К НАУКЕ

До прихода науки в хоккей — частичного, как во второй половине 60-х — первой половине 70-х годов, или всеобъемлющего, как сегодня, — необходимо было понять, как создать систему упражнений, которая за полтора тренировочных часа даст оптимальный эффект. Это как раз то, что сумел сделать Тарасов. Он намного опередил время. Придуманная им система тренировок определила значительную часть успеха его команд и вывела хоккей на иной уровень.

Еще в середине 60-х годов, первым в мировом хоккее, Тарасов уловил наиболее характерную тенденцию развития игры — ее интенсификацию. Расшифровывается термин просто: выполнение большего количества технико-тактических элементов в единицу времени по сравнению с недавним прошлым. Ускоряются бег, быстрота мышления, быстрота выполнения тактических приемов. Тарасов первым обосновал теоретически и применил на практике поточный метод тренировки, представляющий, по мнению Вячеслава Колоскова, «наибольшие возможности в увеличении плотности тренировочного занятия».

И Тарасов пришел к выводу: настала пора серьезно вовлечь в тренировочный процесс науку. Время он, бесспорно, всегда опережал и опередил настолько, что его и в первые десятилетия нового века все еще догоняют. Знания, опыт, подвижнический образ жизни, беззаветное служение хоккею, интуиция, основанная на поразительном понимании законов развития спорта, — всё это позволило Тарасову практиковать такие вещи, которые начали постепенно осознавать лишь спустя несколько десятилетий.

Интерес Тарасова к спортивной науке поддержал Михаил Давидович Товаровский. Он помог тогда определиться с темой диссертации Колоскову, будущему руководителю советского, а затем российского футбола. Окончив Институт физкультуры, Колосков остался на кафедре футбола и хоккея преподавателем и задумался о теме диссертации. Выбрал футбол. Однажды его пригласил к себе Товаровский и сказал: «У нас все о футболе пишут. Сто диссертаций уже защитили. Ваша будет сто первой. А между прочим, один мой друг ждет не дождется толковых научных работ по хоккею». — «А кто этот ваш друг и что конкретно ему надо?» — поинтересовался Колосков. Товаровский хитро сощурился: «Он у нас в школе тренеров учился и сейчас вроде кого-то тренирует. Тарасов его фамилия, Анатолий Владимирович. Слышали о таком?»

«Он встал и пошел к трезвонившему телефону, — вспоминал Колосков, — а я еще долго стоял с раскрытым ртом. Слышал ли я о Тарасове? Это почти то же самое, что спросить, слышал ли я о Пушкине». Колосков, с Тарасовым не знакомый, постоянно бывал на матчах ЦСКА, следил за этой командой, симпатизировал ей и тренеру, хорошо знал несколько тарасовских методических пособий, одно из которых, «Поточный метод тренировки в хоккее», стало настольной книгой для многих тренеров. «Неужели этот умный, фанатично преданный своему делу человек чего-то в деле этом не знает? Неужели ему нужна какая-то помощь?»

Через полмесяца Товаровский вновь пригласил Колоскова к себе. «Захожу, — вспоминает Вячеслав Иванович, — и вижу в его кабинете великого Тарасова! Он пожал мне руку. Не садясь, прохаживался по диагонали кабинета, как вдоль бортика. Заговорил, обращаясь ко мне на “ты”, но в этом не было ничего обидного. Мне это даже импонировало. Я чувствовал, что он хотел вести наш разговор как бы на равных».

Тарасова интересовала роль биологических ритмов в жизни человека вообще и спортсмена в частности. «Вот команда: играет, на взлете, равных ей нет, — рассуждал он. — А потом — бац, и сдыхает! И обиднее всего, когда это случается в конце самых ответственных матчей». — «У производственников, — заметил Товаровский, — есть такой термин — усталость металла». — «Понимаю, к чему ты это говоришь, — живо откликнулся Тарасов. — Мы не боги, мы не всесильны. Но можно ли управлять… — Тарасов прокрутил пальцем по воздуху синусоиду — …вот этими самыми всплесками спада и активности? Можно ли делать так, чтобы пик формы отдельных игроков и команды в целом пришелся на тот период, который нам нужен?»

Постановка вопроса оказалась для Колоскова неожиданной. Он замешкался с ответом и тут же услышал от Тарасова: «Не люблю молчунов! Говори четко и ясно, берешься за эту тему или же я буду искать кого-то другого?» Под таким напором у Колоскова вырвалось, как он говорит, помимо его воли: «Молчание — знак согласия». Тарасов засмеялся: «Ну и хорошо. По рукам».

У Тарасова была собрана «кое-какая статистика», имелись некоторые наработки, сделанные в процессе многочисленных тренировочных занятий. Осталось, как он сказал, «всё это систематизировать и вычленить закономерность». Всё также стоя допил чай, распрощался и быстро вышел из кабинета Товаровского, бросив уже в дверях: «Детали тут сами уточняйте. У меня на них времени совсем нет».

В те времена в Московском институте физкультуры работала большая группа талантливых ученых — биофизиков, кибернетиков, математиков, биохимиков. Лев Матвеев известен как автор монографии о тренировочном процессе в подготовительный, соревновательный и переходный периоды, его методиками пользовался Юрий Власов. На кафедре физиологии трудился профессор А. Гуминский, рядом с которым заметными работами выделялся В. Михайлов. Математическими формами исследования в теории спорта занимался профессор В. Зациорский, исследованиями скоростно-силовой подготовки спортсменов — Ю. Верхошанский. Украшением кафедры биохимии был ученый с мировым именем Н. Волков. Вез боязни ошибиться можно сказать, что подобного созвездия светил и близко не было ни в одном научном центре исследования спорта в мире.