Военная тайна - Шейнин Лев Романович. Страница 70

Пятясь и непрерывно кланяясь, хозяин варьете вышел из кабинета. Глухов и Сергей Павлович посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Ну, кто там ещё? — спросил Сергей Павлович.

— Сейчас. — Глухов, снова открыв дверь, произнёс привычное “битте”.

В кабинет вошла сухая, высокая женщина, в расшитом чепце и тёмном, закрытом платье крестьянского покроя. За нею, держа в руке зелёную тирольскую шляпу с пером, осторожно следовал маленький, круглый, как шар, человечек с выражением крайнего испуга на красном, обветренном лице.

— Гутен таг, герр комендант!.. — басом пропела женщина и сделала нечто вроде книксена.

— Гутен таг, герр комендант! — тоненьким голосом повторил как эхо мужчина и низко поклонился.

— Гутен таг! — ответил Глухов. — Зецен зи, битте…

— Вот такое дело, герр комендант, — решительно начала женщина. — Я есть Анна-Мария Глезер. Это есть Карл Глезер. Между прочим, герр комендант, Карл Глезер есть мой муж…

— Я вас слушаю, фрау Глезер, — сказал Глухов и тут же шепнул сидящему рядом с ним Леонтьеву: “Ручаюсь, пришли отказываться от земли…”

— Вчера, герр комендант, меня, Анну-Марию Глезер, и моего мужа Карла Глезер вызвали в контору поместья господина фон Равеца и там объявили, что я, Анна-Мария Глезер, и мой муж, Карл Глезер, должны взять землю господина фон Равеца… — начала женщина.

— Да, да, ровно три гектара, герр комендант, за прудом, недалеко от беседки, где господин фон Равец всегда играл в преферанс, — добавил её муж.

— Понятно. Вас волен зи по такому случаю? — быстро спросил Глухов.

И опять поразился Сергей Павлович тому, что эти немецкие крестьяне отлично поняли подполковника.

— Их данке, герр комендант, — произнесла женщина и опять сделала нечто вроде книксена.

— Их данке, — пропищал её муж.

Глухов смутился и растерянно посмотрел на Сергея Павловича.

— Смотрите, берут… — шепнул, смутившись, Глухов. — Удивлён!..

И, обращаясь уже к крестьянам, произнёс:

— Зеер гут. Одним словом, в добрый час… Гуте ур!..

— Мы пришли сказать, господин комендант, — снова произнесла женщина, — что я, Анна-Мария Глезер, и мой муж, Карл Глезер, не можем взять эту землю…

— Да, да, мы никак не можем! — повторил Карл Глезер.

— Что я вам говорил?! — сразу успокоившись, прошептал Леонтьеву Глухов. — Уж я их знаю!..

— Неужели такая плохая земля? — сделав вид, что не понимает причины отказа, обратился Леонтьев к супружеской чете.

— О, что вы говорите, герр оберст! — почти с испугом ответила женщина. — Превосходная земля!.. Это же земля барона фон Равеца!.. Разве у него могла быть плохая земля?

— У барона фон Равеца не могло быть плохой земли, — подтвердил Карл Глезер. — На то он и барон…

— Но если земля хороша, то почему же вы не хотите её брать? — улыбаясь, спросил Леонтьев.

— Потому что это земля барона фон Равеца, — ответила женщина.

— Да, да, это же его земля, — произнёс её муж.

— А разве вы не знаете, что помещичьи земли теперь будут отданы крестьянам? — спросил Леонтьев.

— Нам сказали, что хотят так сделать, герр оберст, — ответила крестьянка. — Но ведь барон не оставил такого завещания.

— А барон разве умер?

— Нет, он удрал на запад, герр оберст. Он не умер. Тем более мы не можем взять его землю без его согласия…

— Как же можно без согласия барона? — удивленно пропищал Карл Глезер. — Три дня назад от барона пришло письмо — он запрещает бауэрам брать землю…

— Да, да, и господин барон пишет, что скоро вернётся обратно, в своё поместье, герр оберст…

— Я сомневаюсь в этом, — произнёс Леонтьев. — Но если барон и вернётся, то никто не вернёт ему поместья… Он может получить такой же надел земли, как и любой из вас, не больше…

— Но это же его земля, — воскликнула женщина.

— Нет, это народная земля, — уже рассердившись, сказал Леонтьев. — И вам пора это понять… Где вы живёте?

— Деревня Шпигельдорф, рядом с поместьем барона фон Равеца, герр оберст…

— Через пару дней я приеду в вашу деревню, соберу всех бауэров и мы вместе решим этот вопрос, — произнёс Глухов. — Ждите моего приезда…

— Хорошо, мы будем вас ждать, герр комендант, — сказала женщина и, снова присев, направилась к двери.

— Мы будем ждать, — повторил, как всегда, её муж и тоже направился к выходу.

— Одну минуту, — остановил их Леонтьев. — Присядьте, пожалуйста.

Супруги Глезер снова подошли к столу и послушно сели.

— Остальные крестьяне вашей деревни тоже отказываются от земли?

— Да, господин полковник, за исключением трёх человек.

— Понимаю. А как вы поступите, если я дам вам приказ взять землю? Понимаете, приказ?

— Приказ есть приказ, господин полковник. Как можно не выполнять приказ? — пропищал Глезер, неуверенно поглядывая на жену.

— Но приказ должен быть в письменном виде, — добавила женщина. — Чтобы господин барон мог убедиться, что мы не могли иначе поступить…

— Хорошо. Вы получите такой приказ, — сказал Леонтьев, и крестьяне, заметно повеселев, ушли из кабинета.

— Видали? — спросил Глухов.

— Видал. И вовсе не удивлён, — ответил Леонтьев. — Чудес на свете не бывает, товарищ Глухов. Они так воспитаны веками. Но сила революционных идей как раз и состоит в том, что вековые предрассудки, обычаи и взгляды этими идеями взрываются в сравнительно короткий срок. Ничего, немецкий народ пережил Гитлера, переживёт и барона фон Равеца, Анна-Мария Глезер ещё поймёт, что баронская земля принадлежит ей, а не барону. И, насколько я успел заметить, если это поймёт Анна-Мария, то вместе с нею поймёт и её муж, — с улыбкой добавил Леонтьев. — Помните, знаменитый немецкий стратег Клаузевиц писал, что для армии момент наивысшей победы может иногда превратиться в поражение. Наша армия победила гитлеровскую Германию, заняла Берлин. Огромная победа!.. Но если Анна-Мария Глезер не поймёт, что баронская земля принадлежит ей, если мы не сможем её в этом убедить, это будет настоящее поражение, Глухов, прошу меня верно понять… И мы с вами обязаны победить снова, потому что никто не простит нам поражения… Условимся же с самого начала, товарищ Глухов, что и за эту победу мы будем бороться так же настойчиво, терпеливо и смело, как боролись за первую…

И, подойдя к Глухову, Сергей Павлович крепко пожал ему руку.

Уже вечером, познакомившись с работниками комендатуры, полковник в сопровождении своего заместителя поехал на приготовленную для него квартиру. Глухов сообщил, что Леонтьеву отведён второй этаж в вилле, принадлежащей известному немецкому физику профессору Иоганну Вайнбергу.

— Вайнберг? — спросил в машине Леонтьев. — Я где-то слышал эту фамилию…

— Возможно, Сергей Павлович, — ответил Глухов. — Это довольно крупный учёный. Он никогда не был нацистом и даже находился под наблюдением гестапо, как нам удалось выяснить. Не будь он таким крупным физиком, его давно бы упрятали в концлагерь. Правда, этот профессор, как мне говорили, чуждается политики, но в антифашистских кругах он всегда пользовался репутацией честного человека… У него хорошая вилла, сад, и я считал, что поселиться вам в этом доме со всех точек зрения удобно… Профессор два года назад овдовел, живёт с невесткой и её сынишкой. Сын профессора Вайнберга погиб на фронте.

— Сегодня утром, гуляя по городу, я познакомился с одной молодой женщиной и её сынишкой, — сказал Леонтьев. — Её фамилия Вайнберг… Но, может быть, это случайное совпадение…

— Когда я осматривал виллу, — сказал, чуть улыбнувшись, Глухов, — я познакомился с невесткой профессора Вайнберга… Хороша, ничего не скажешь!.. Такая высокая, стройная блондинка?

— Кажется, я не очень её разглядел, — неохотно ответил Леонтьев, несколько смущённый улыбкой Глухова. Теперь он не сомневался, что Лотта Вайнберг — невестка того самого профессора, в доме которого ему отведена квартира.

Машина подъехала к двухэтажному красивому дому с черепичной крышей, расположенному на одной из тихих боковых улиц, недалеко от центра города. Высокие цветущие липы обрамляли с обеих сторон нарядные виллы.