Военная тайна - Шейнин Лев Романович. Страница 47
Из Москвы же было дано указание военной авиации фронта обеспечить усиленное барражирование района нашими самолётами, с тем чтобы заставить снизиться любой немецкий самолёт, который перелетит в эту ночь через линию фронта на любой высоте.
Все эти меры диктовались такими соображениями.
Во-первых, было ясно, что Петронеску постарается выбраться из советского тыла именно на самолёте, который он вызовет по радио; во-вторых, задерживать Петронеску и всю “делегацию” путём облавы, оцепления и тому подобных способов было опасно, так как немцы, обнаружив провал всей операции, могли в последний момент убить “Леонтьева”; в-третьих, единственная возможность задержания, гарантирующая безопасность Бахметьева, заключалась в том, чтобы явиться под видом специально присланного немецкого лётчика, нисколько не нарушая спокойствия Петронеску.
Командиру авиаполка, расположенного на печенеговском аэродроме, были даны соответствующие указания, и в тот самый вечер, когда Петронеску победно радировал Крашке о своих успехах, десятки наших истребителей и разведчиков поднялись в воздух и “закрыли” весь участок фронта. После полуночи появился немецкий самолёт, шедший на небольшой высоте. Он был замечен истребителями, которые сразу окружили его.
Немецкий лётчик, обнаружив, что спереди, сзади, сверху и с боков находятся советские самолёты, попытался, но не смог вырваться из кольца. То обстоятельство, что наши истребители не открывали огня, продолжая на него наседать в буквальном смысле этого слова, было истолковано немцем правильно: он пошёл на снижение. Послушно следуя за нашим истребителем, немец направился прямо на печенеговский аэродром. Когда он приземлился, в самолёт сели Ларцев и старший лейтенант Нестеров, переодетые в форму немецких лётчиков. Нестеров отлично знал немецкие машины, и потому выбор командира полка остановился на нём.
Через несколько минут машина оторвалась и взяла курс на лес, в котором, по показаниям пленённого лётчика, находился Петронеску со своими спутниками. Перед вылетом у сдавшегося немецкого лётчика был отобран пакет с приказом о награждении Петронеску-Крафта Железным Крестом.
Минут через двадцать, кружа над лесом, Нестеров и Ларцев увидели костёр, выложенный конвертом. Они пошли на посадку и встретились с Петронеску.
Безукоризненное немецкое произношение Ларцева, приказ о награждении, самый самолёт, на котором они прибыли, - всё это не вызвало подозрений даже у такого опытного шпиона, как Петронеску. Вся “делегация” весело погрузилась в самолёт.
Конец поединка
И в Москве, и в Берлине в эту ночь лихорадочно ждали известий.
- Самолёт вышел за вами в двадцать часов сорок минут, - радировал Крашке Петронеску.
- Самолёт с Ларцевым вышел за “делегацией”, - радировал в Москву Дубасов.
- Ждём Крафта с минуты на минуту, - рапортовал Берлину Крашке.
- Главное обеспечьте безопасность Бахметьева, - ещё раз напоминала Москва.
- Немедленно сообщите подробности вылета и состояние Леонтьева, - беспокоился Берлин.
…Поединок продолжался. Берлин торжествовал - Леонтьев взят! Москва неустанно напоминала: обеспечьте безопасность Бахметьева и захват всей “делегации”.
Около часа ночи командир авиаполка вполголоса сказал Дубасову одно только слово: “Идут!” - и приказал подсветить посадочное “Т”. В ночном небе ничего не было видно, но, вслушавшись, Дубасов уловил рокот мотора. Да, самолёт приближался. Всё громче пел его мотор, вот уже засветились фары, и через минуту самолёт, сделав два круга над аэродромом, пошёл на посадку. Вот он приземлился, покатился по траве аэродрома, влажной от ночной росы. Вот, вздрогнув, замер на месте.
Хлопнула отворившаяся дверца, и из машины весело выпрыгнул Петронеску. За ним вышли “пожилой пролетарий” и девицы.
- С благополучным приземлением! - произнёс за спиной Петронеску Дубасов.
В то же мгновение сотрудниками контрразведки были схвачены и связаны девицы и “пожилой пролетарий”. Передав пошатнувшегося Петронеску своим помощникам, Дубасов бросился в машину. Через минуту он вылез из неё, держа на руках Бахметьева и неуклюже прижимая его к груди, словно большого ребёнка. Бахметьев был ещё связан.
…А над великими просторами русской земли, над её реками и лесами, над равнинами и болотами, городами и селами ещё долго неслись в ночь, в звёздное небо тревожные запросы Берлина:
- Почему задерживаете сообщение о прибытии Петронеску Крафта? Каково состояние Леонтьева? Ждём вашего ответа… Ждём вашего ответа…
Встреча на Чистых прудах
Летом 1945 года в Москву из Берлина прилетели генерал-майор артиллерии Свиридов и его старый друг полковник Бахметьев. Много воды утекло за это время. И Свиридов, и Бахметьев участвовали в грандиозной операции по взятию Берлина. Оба были за годы войны не раз ранены, но после лечения в госпиталях возвращались в строй.
Москва была прекрасна, всюду весёлые, праздничные лица, смех, улыбки, радостно сверкающие глаза; много военных с орденами и медалями на кителях. Москва ликовала вместе со всей Родиной, пришедшей к победе. На бульваре Чистые пруды играл оркестр.
В квартиру Леонтьева, как было условлено несколько лет назад, пришли Свиридов и Бахметьев. Они сидели втроём за столом; окна квартиры были распахнуты настежь. Напротив, рядом и наискосок горели такие же ярко освещённые окна домов. Леонтьев и его гости пили вино и вспоминали те дни, когда они впервые познакомились друг с другом.
Леонтьев вспомнил и о “подшефном” Бахметьева - бывшем карманнике. Бахметьев сразу оживился.
- Как же, Фунтиков жив-здоров, - охотно стал рассказывать он. - Это уже настоящий офицер, которым можно гордиться. А знаете, ведь с ним произошла потом, уже под Берлином, интересная история. Хотите, расскажу?
- Слушаем со всем вниманием, - ответил Леонтьев.
- В конце апреля мы приближались к Берлину. Уже за Ландсбергом, в одном маленьком немецком городке, куда ворвалась наша часть, это и случилось. Ну, картина обычная. Остроконечные черепичные крыши, горящие здания, плакаты: “Мы не капитулируем”, “Свобода или Сибирь” - и горы чемоданов, брошенных в паническом бегстве прямо на улицах.
Немцы развесили во всех окнах и подъездах белые флаги, нашили на рукава такого же цвета повязки и начали понемногу выползать изо всех щелей на улицы, отвешивая поклоны нашим офицерам и бойцам.
В этом городке мы заночевали.
Вечером Фунтиков вышел на главную улицу, пройтись. Стрельбы уже не было, на перекрестках дымились походные кухни, догорали зажжённые снарядами дома. На углу уже открылась дежурная аптека, на дверях которой висел большой, написанный по-русски плакат: “Только для господ русских военных”. Оборотистый хозяин аптеки решил, по-видимому, таким способом подчеркнуть свои симпатии к Советской Армии.
Фунтиков подошёл к витрине и прочёл эту выразительную надпись. За зеркальным стеклом пылали разноцветные стеклянные шары и блестели полированные шкафы с лекарствами. За стойкой в выжидательной позе стоял хозяин в белоснежном халате. Это был мужчина лет сорока, сухощавый, в очках. На лице его было написано спокойное раздумье, готовое в любую минуту смениться вежливой улыбкой.
Что-то знакомое почудилось Фунтикову в этом лице. И он, чтобы проверить своё первое ощущение, точнее - предчувствие, вошёл в аптеку. Хозяин почтительно склонился ему навстречу.
“Чем могу служить господину русский офицер?” - спросил он, с трудом подбирая слова.
“Средство против гриппа есть?” - произнёс Фунтиков, подойдя вплотную к стойке.
“О да, - с готовностью сказал хозяин. - В моя аптека есть много хороший лекарства. От насморка, от грипп, от разный болезнь…”
“Вы давно говорите по-русски? - спросил Фунтиков. - Вы жили в России?”
“О нет, я никогда не бываль в России. Но я немного знаю русский слов. В России не бываль… Против грипп очент хорошо стрептоцид, кальцекс, уротропин. Прошу, господин офицер”.