Безудержная страсть (СИ) - Кузьминых Юлия. Страница 111

Словно наконец-то услышав говорившую рядом девушку, Микелина горько усмехнулась, с тяжелым взглядом посмотрев через лобовое окно машины.

– Давай, выйдем. Хочу тебе кое-что показать.

Последовав за собеседницей, Шеннон не спеша вышла из приятной прохлады, создаваемой включенным кондиционером, в знойное пекло солнечного дня. Осмотревшись на широком пустыре, резко обрывающимся у подножия голой скалы, Шеннон осторожно сделала пару шагов вперед, пытаясь максимально приблизится к стоящей у самой кромки камня рыжеволосой девушки. Находясь на границе между безопасностью пологой равнинной местности и резко начинающегося крутого утеса, о который далеко внизу бились непокорные морские волны, рассыпаясь в своей борьбе на миллиарды крошечных брызг, Мике казалась отрешенной от всего мира. Не замечая кружащего у основания пропасти вихря, беспощадно бьющего в лицо, Шеннон непроизвольно задержала дыхание. Вид у этого места был опасно красивым.

Выйдя из тяжелой задумчивости, Мике оглянулась и, сделав пару шагов назад, чтобы не кричать из-за гуляющего в этих просторах вольного ветра, раскинула руки широко в стороны.

– Правда же, здесь очень красиво? – Слишком напряженно для простой счастливой улыбки, слабо усмехнулась она. – Последние одиннадцать лет, я каждый год приезжаю на это место. Но лишь дважды я была здесь не одна. Ты, как раз, вторая.

Чувствуя разительную перемену настроения в стоящей поблизости девушке, Шеннон как можно бесстрастнее спросила:

– И кто же был до меня?

– Моя мать. – После недолгой паузы, холодно проронила Мике, вновь посмотрев в бескрайнюю голубую даль, где мерцающее яркими солнечными бликами море плавно сливалось с безоблачными просторами небес.

Отойдя от опасного обрыва, сестра Мануэля не спеша вернулась к стоящему по центру пустыря «Порше» и, облокотившись бедрами капот, прищуриваясь от ярких лучей солнца, посмотрела на Шеннон.

– Ты говоришь, мы слишком разные. – Задумчиво начала она. – Да, ты права, я не знаю, что такое выживание в одиночестве на грязных улицах огромного города. Не знаю, как можно жить без крыши над головой. Не знаю, что такое голод, кроме тех случаев, когда по собственной инициативе сижу на диете. Я выросла в роскоши. Моими детскими игрушками были изумруды, рубины и бриллианты, которые я выковыривала из своих кукол, сделанных для меня на заказ… Да, мы разные. Но в одном ты все же ошибаешься. Я знаю, что такое боль. Боль от ненависти самого близкого и любимого тебе человека, ничем не уступает твоей… а может, даже и превышает ее.

Недоверчиво поймав взгляд смотрящей на нее Микелины, Шеннон тоже подошла к машине.

– Тебя кто-то ненавидел?

– Вообще-то, я не стерва, – лениво улыбнулась девушка, продолжая свой рассказ, – но иногда меня заносит. Все эти тряпки, разговоры о драгоценностях, вечеринках – всему этому я научилась благодаря своей матери. А ведь когда-то я не была такой. Когда-то я была маленькой девочкой, обожающая своих родителей… в особенности – маму. – Ее взгляд углубился, стал на мгновение теплым, нежным, изменяя облик Микелины до глубины души. – Отец Мануэля и мой – родные братья. Оба властные, состоятельные люди, с одной лишь разницей – Густаво Конте женился по любви на дочери итальянского нефтяного магната, а мой отец выбрал в жены дочь эмигрировавшего из Италии в Кубу опасного наркобарона, которая очень хотела вернуться в родную страну. Этот брак был построен лишь на расчетливой выгоде, благодаря чему Лукас и выстроил свою империю. По условию моего деда, он взял его фамилию, чтобы род Горнели и дальше процветал в Европе. Моей матери было всего лишь восемнадцать, когда ее выдали замуж. Она была молодой, очень красивой и до смерти ненавидела моего отца…а потом и своего ребенка, порожденного им. Но я была далека от всего этого. Я страшно любила свою мать. Бывали дни, когда я бегала за ней, словно ее тень, выполняла любое ее пожелание, посвящала ей свои дифирамбы и очень часто просила подарить мне ещё одного братика или сестренку. Но я так и осталась единственным ребенком. Наверное, поэтому я так сильно привязана к своим двоюродным брату и сестре, чьи матери обожали своих детей.. Моя же мать умилялась мной, как послушной маленькой собачкой. Видимо, из-за отца она никогда не показывала своего настоящего отношения ко мне. Но однажды, ей все это надоело. Лукас стал часто уезжать на трехмесячные командировки в Штаты. Мать почувствовала свободу и тоже перестала бывать дома. До переезда во Францию, мы жили неподалеку от резиденции Мануэля. Именно поэтому я так часто просила нашего шофера отвезти меня к своему любимому дяде, чтобы поиграть со старшим кузеном.

Внезапно голос Микелины дрогнул. С видимым усилием проглотив ком в горле, она все же тихо продолжила:

– В один из таких, казалось бы, беззаботных дней в особняк дяди приехала моя мать. Мне было десять лет – достаточно разумный ребенок, чтобы кое-что понимать из жизни взрослых. В тот день я впервые увидела свою мать в таком состоянии. Она не была пьяна. Не сходила с ума. Она просто была под кайфом. Вероятно, Густаво это заметил, отвел ее кабинет, где они очень долго и очень громко о чем-то спорили. Пока мой дядя звонил брату с целью рассказать о том, что происходит, моя мать резко выбежала из кабинета, схватила меня за руку и бегом отвела к стоящей у крыльца машине. Это был поздний вечер. Она вела машину, как сумасшедшая, пару раз сбив ограждающие дорогу столбцы. Я притихла, вжалась в сидение и молила лишь о том, чтобы мы как можно скорее приехали домой. И вот, наконец, она остановилась…

Выпустив вместе со вздохом давно ушедшие переживания той ночи, Мике горестно осмотрелась вокруг.

– Она привезла меня сюда. На этот утес. С целью сбросить вниз. Когда я это поняла, я начала отбиваться, умолять ее не делать этого. Я не понимала, что с ней происходит. Не понимала, почему моя любящая мать вдруг решила от меня избавиться, как от надоевшего платья. Когда я спросила ее об этом, то получила довольно исчерпывающий ответ. Таща меня к обрыву, она проклинала моего отца, всю его семью, но чаще всего она проклинала меня. Сказала, что я испортила ей жизнь. Что из-за меня она лишилась своей фигуры и красоты. Сказала, что если бы не я, то у нее был бы шанс на свободу. И в тот момент, когда она выкрикнула, что молила Бога о выкидыше, я перестала бороться. Решила, что раз она так хотела моей смерти, то пусть так и будет, лишь бы она была счастлива. К счастью, Густаво нашел нас быстрее. Выхватив меня из ее рук, он отвез меня обратно в свое имение. А через пару дней, когда я вернулась со своим отцом домой, то без утаек узнала, что моя мать выкрала из семейного сейфа значительную часть денег и сбежала с каким-то молодым музыкантом.

Выслушав столь душераздирающую историю, Шеннон впервые задумалась, а, может быть, ей повезло, что она была одна? Нет ничего хуже, чем ненависть родителя к своему ребенку. Не зная, что и сказать, темноволосая девушка хотела крепко обнять Микелину, стереть с ее лица то горькое выражение, вызванное столь неприятными воспоминаниями, но вдруг она вновь заговорила:

– Спустя два года я узнала, что моя мать умерла от передозировки где-то на окраине Мексики. С тех пор каждый год я приезжаю на это место, чтобы помнить, к чему может привести самая обычная человеческая слабость. И я решила, что быть властной и сильной намного лучше сникшей участи безвольной женщины. Я никогда и не перед кем не преклонюсь. Я буду стервой. Я буду полной сукой, если это понадобиться, но я никогда не позволю сделать выбор кому-то другому, кроме себя. К счастью, познав печальный опыт, мой отец не давит на меня. Вся моя родня с затаившимся дыханием ждет моего выбора, но я не спешу. Мне нравится моя жизнь. Моя свобода. Как я говорила – я полноправная хозяйка своей судьбы. Я не люблю привязываться к людям. И я использую все возможности сегодняшнего дня в первую очередь для собственной выгоды. Скажешь, я бесчувственная стерва? И я отвечу – да. Но именно такой меня и сделала столь беззаботная и роскошная жизнь. Так что где-то мы все-таки похожи. Ни ты, ни я не доверяем людям, предпочитаем скрывать свои эмоции, заботимся о себе как можем. Я не осуждаю тебя за кражи. Будь я на твоем месте, наверное, поступила бы так же. Так что, ты, пожалуй, первая, кто за столько лет смог расшевелить во мне столь глубоко спрятанные чувства.