Эскулап - Уайт Джеймс. Страница 43

Конвей распорядился, чтобы никто не смел утешать больного, ибо он и так уже достаточно пострадал от такой доброжелательной тупости. Если бы Конвей мог запретить доступ в палату всем, кроме себя, Курседд и Приликлы, он сделал бы это, не задумываясь. Однако Конвею все время приходилось убеждать себя, что он поступает правильно.

Со дня первого консилиума он сознательно избегал доктора Маннона, не желая обсуждать с ним код болезни, - старый друг был слишком умен и его невозможно было провести, а правду Конвей не мог сказать даже ему. Он страстно желал, чтобы капитан Саммерфилд был с головой занят делами на корабле, чтобы О'Мара и Скемптон забыли о существовании Конвея, а Маннон не совал нос не в свое дело.

Однако этого не случилось.

***

Когда утром пятого дня Конвей вторично зашел в палату, его там поджидал доктор Маннон. Согласно всем правилам хорошего тона, он попросил разрешения взглянуть на пациента. Затем, покончив с формальностями, сказал:

- Послушайте, юный наглец, мне надоело смотреть, как вы разглядываете свои ботинки или потолок, стоит мне только подойти к вам. Не будь у меня такой же непробиваемой шкуры, как у тралтана, я бы не выдержал подобного пренебрежения. Известно, что вновь назначенных старших специалистов первые недели работы прямо-таки распирает от самомнения, но ваше поведение переходит все границы.

Подняв руку, он остановил попытку Конвея ответить, и продолжил:

- Принимаю ваши извинения. Теперь перейдем к делу. Я говорил с Приликлой и с ребятами из патологии. Они сказали мне, что поражено все тело, что новообразование непроницаемо для рентгеновских лучей безопасной концентрации, а потому о состоянии внутренних органов можно только догадываться. Удаление наростов исключено - для этого требуется парализовать щупальца, а это в свою очередь может остановить сердце. При действующих щупальцах операцию тоже нельзя провести. В то же время пациент слабеет день ото дня, но вы не можете накормить его, не освободив ему рот.

К тому же последние анализы свидетельствуют, что опухоль распространяется не только вширь, но и вглубь, и есть основания полагать, что, если не провести операцию немедленно, хвост полностью срастется со ртом. Разве не так?

Конвей кивнул.

- Допустим, - переведя дух, продолжил Маннон, - вы ампутируете конечности и удалите опухоль с головы и хвоста, заменив кожу подходящим синтетическим материалом, а как только пациент достаточно окрепнет, повторите эту операцию на остальных участках тела. Согласен, этот путь невероятно сложен, но в настоящих условиях он предоставляется единственно возможным. Конечно, можно создать ему искусственные конечности...

- Нет! - с чувством воскликнул Конвей. Если его теория правильна, то всякая операция на этой стадии окажется роковой. Если же нет и если пациент на самом деле такой злобный и непреодолимо враждебный, как представляется с первого взгляда, и если друзья его разыщут...

Чуть успокоившись, Конвей пояснил:

- Представьте, ваш друг с заболеванием кожи попал в руки к инопланетному доктору и тот не придумал ничего лучшего, как заживо содрать с него кожу и оторвать ему руки и ноги. Обнаружив его в таком состоянии, вы придете в негодование. Даже если предположить, что вы цивилизованное, терпимое и готовое на компромиссы существо - а эти качества мы пока не можем приписать нашему пациенту, - я беру на себя смелость предположить, что вы выйдете из себя.

- Это же несопоставимо, вы же отлично понимаете! - горячо возразил Маннон. - Порой приходится рисковать. Перед нами как раз такой случай.

- Нет, - ответил Конвей.

- Может быть, у вас есть лучшие предложения?

Конвей не спешил с ответом, тщательно взвешивая каждое слово:

- У меня есть одна идея, но пока я не хотел бы ее обсуждать. Если что-нибудь получится, вы узнаете об этом первым: Если не получится - все равно узнаете. Узнают все.

Пожав плечами, Маннон направился к двери, но, не дойдя до нее, остановился.

- Что бы вы ни делали, - произнес он, - это достаточно серьезно, раз вы решили держать все в секрете. Однако, если вы поделитесь этим со мной, в случае неудачи я разделю с вами и вину...

Все-таки есть настоящие друзья, подумал Конвей. Соблазнительно было бы поделиться с Манноном - он был дотошным, добрым и весьма знающим специалистом, чрезвычайно серьезно относившимся к своей профессии, хотя и имел обыкновение подшучивать над собой. Однако вряд ли он сможет делать то, о чем его попросит Конвей, и вряд ли он будет хранить тайну, если этим Конвей займется сам.

И Конвей с сожалением покачал головой.

ГЛАВА 5

Когда Маннон ушел, Конвей возвратился к своему пациенту. Теперь больной напоминал не просто баранку, а баранку, ссохшуюся и изрезанную морщинами. Конвею трудно было убедить себя, что с того дня, как пациент прибыл в Госпиталь, прошла всего неделя. Его задетые опухолью щупальца напряженно торчали под разными углами, подобно засохшим сучьям на мертвом стволе. Понимая, что опухоль закроет дыхательные пути, Конвей вставил в них трубки, чтобы обеспечить нормальное дыхание. Трубки помогли, однако дыхание пациента замедлилось и утратило глубину. Биение сердца участилось, удары его ослабли.

Неуверенность изматывала Конвея.

Он записал в историю болезни пульс и частоту дыхания больного и решил, что пришло время чаще его осматривать, а также договориться с Приликлой, чтобы делать это вместе.

Курседд не спускал с Конвея глаз. Он не стал предупреждать ее, чтобы она молчала, так как это породило бы еще больше разговоров и сплетен.

Конвей и так стал уже притчей во языцех у медсестер, а в последнее время обратил внимание, что старшие медсестры отделения стали относиться к нему с заметной прохладой. Но, если повезет, руководство еще несколько дней не будет знать об этом.

Три часа спустя он вернулся в палату вместе с Приликлой. Сам снова проверил пульс и дыхание, а ГЛНО выяснил эмоциональное состояние пациента.

- Он очень ослабел, - задумчиво сказал Приликла. - Жизнь в нем еле теплится. Дыхание почти неощутимо, а пульс частый и слабый... - Мысль о смерти была особенно невыносима для эмпата, и чувствительный Приликла не смог заставить себя закончить фразу.