Исповедь Люцифера (шестая скрижаль завета) - де Куатьэ Анхель. Страница 15

«Он думает, что я следующая», — промелькнуло в голове у Саши.

— Юрий Анатольевич, — сказал Василий Васильевич, — в любом случае этого все равно недостаточно. И для доказательства серийности у нас фактов не будет. Давай, мы это дело прикроем. Составим по нему совместный отчет и отошлем наверх. Пусть решают в конце концов! Ну что мы подвергаем риску сотрудника...

«Он пытается меня защитить, — промелькнуло в голове у Саши. — И избавиться от возможного свидетеля...»

— Во-первых, Василий Васильевич, никакому риску мы никого не подвергаем. Он же у нас не чумой болен! — обозлился Юрий Анатольевич. — А во-вторых, мы просто не можем этого сделать. Процесс запущен, и его нужно довести до конца...

— До чьего конца?! — заорал Василий Васильевич. — Креста на тебе нет!

— Есть. Все на мне есть, — заверил его Юрий Анатольевич. — Все как полагается.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

В камере сумрачно. Сквозь маленькое зарешеченное окошко в нее льетсясерый, словно туман, свет дождливого дня. Потускневшие краски помещения кажутся в этом разведенном молоке еще более блеклыми. 63-22 лежит на постели. Глаза закрыты, руки закинуты наверх. Красивое, божественно красивое существо.

Саша не раз замечала, что спящий мужчина неприятен. Мужественность мужчины — во взгляде, в силе его взгляда. И поэтому стоит только мужчине закрыть глаза, кок он тут же превращается в тело, в тело мужского пола. Немужественный мужчина некрасив. Глаза 63-22 закрыты. Но его красота от этого не становится меньше. Его сила не в душе, которая рассказывает о себе через глаза, его сила в нем самом. Странная, загадочная сила.

«Вы рождены не для животной доли, но к доблести и к знанью рождены», — 63-22 открыл глаза и буквально пронзил взглядом Сашу. — «Божественная комедия», «Ад», песнь двадцать шестая, строфы сто девятнадцатая и сто двадцатая.

Саша вздрогнула от неожиданности и замерла.

— Хорошая новость: ты нашла ответ к моей задачке, — он поднялся и сел на кровати.

— Откуда вы знаете! — Саша нерешительно отступила назад, натолкнулась на стул и села.

— Ты жива, — просто и буднично ответил 63-22.

— Это значит, что я угадала? — не поняла Саша.

— Я же говорил тебе: не угадаешь — умрешь. Ты думала, я шутил?

63-22 сказал это с такой грустью, что Саше стало не по себе. Впервые за все это время она вдруг ощутила что-то сродни сочувствию. Странно... Сначала, зная об этом человеке лишь с чужих слов, она его боялась. Потом, увидев, сразу же влюбилась, точнее — зажглась. А теперь она впервые его почувствовала.

— Нет, я не шутил, — продолжал тем временем 63-22. — Плотская страсть действительно убивает. Страсть алчет смерти — таков закон. Удовлетворение желания — это его отсутствие, а его отсутствие — это и есть его смерть. Само желание — это не более, чем поиск его же удовлетворения. Желание — это то, что ищет своей смерти. В этом суть.

Физическая страсть — страсть физическая. Здесь нет людей нёт человека. Здесь только «субъект желания» и «объект вожделения». Страсть абсолютно эгоистична. Эгоизм —это ослепленность желанием. Человек, объятый страстью, не видит ни того, кого он любит, ни самого себя. Это двойное убийство. Страсть всегда алчет смерти.

И только сознание может сказать страсти «нет». Сильное, глубокое, истинное сознание. Только такое сознание способно различить за мишурой слов и поступков самого человека, а за своими мечтами и образами — самого себя.

— Но ты ведь просто сказал ей правду... — Саша незаметно для самой себя перешла на «ты».

— Пытаешься меня оправдать? — 63-22 грустно улыбнулся. — Я сказал ей то, что она просила меня сказать. Так что мне не нужны оправдания. Все в своей жизни люди делают сами. Их жизнь — это их жизнь, и она — зеркало. В нем отражается то, что у них внутри.

— Но разве не лучше иногда солгать? — Саша неловко пожала плечами.

— Она не просила меня лгать, — так же неловко пожал плечами 63-22,

Странно — до этой секунды Саша ни разу не видела 63-22 хоть сколько-нибудь смущенным. Он представлялся ей эталоном твердости, олицетворением уверенности, мужественности. И вдруг это неловкое, стеснительное движение. Саша, неожиданно для самой себя, чуть не заплакала.

Она увидела перед собой совершенно другого человека. Да, этот мужчина магическим образом превратился на ее глазах в человека. Но глядя на это превращение, Саша не только не разочаровалась в нем, а напротив — испытала к нему прилив какой-то необычайной, трогательной, нежной, буквально душераздирающей симпатии.

— Ты выполняешь все просьбы? — Саша потянула внешние уголки век, чтобы 63-22 не заметил ее слез.

И задавая этот вопрос, Саша вдруг со всей очевидностью осознала, что его — 63-22 — убьют. Не сегодня — завтра. Сейчас она сидит и разговаривает с ним, но завтра она уже не сможет этого сделать. Никак. Его тело превратится в патологоанатомический препарат, а душа — его грустная, его бесконечно большая и бесконечно грустная душа — уйдет.

— Сатана не может не выполнять просьб, — снова улыбнулся 63-22 и посмотрел в окно. — Это Бог позволяет себе подобную вольность в обращении с паствой. Его авторитет незыблем. С таким «кредитом доверия» можно не обращать внимание на мольбы и молитвы.

У Саши сам собою открылся рот.

— Сатана... — заикаясь, Саша протянула каждую букву этого слова.

— Сатана не может быть безбожником. А я — безбожник, — ответил 63-22 и уставился на Сашу.

Он не стал ничего уточнять. Он отшутился. Но теперь своим взглядом он словно бы задавал ей вопрос: «Ты хочешь услышать правду? Попроси». Да, Саше достаточно только спросить, и он скажет, он ответит ей. Вопрос уже висит у нее на кончике языка.

Саша отрицательно покачала головой.

— Не безбожник?.. — улыбнулся 63-22, понимая, что Сашино «нет» относится к вопросу, который она не решилась задать.

Саша с трудом сглатывает слюну. В горле все пересохло.

— Но почему вы сами не разглядели в этой девушке человека? — губы трясутся, но Саша продолжает говорить, вернувшись к прежнему «вы». — Она милая и хорошая. Просто юная.

— Юность не оправдание. И потом, я разглядел, И что?.. — 63-22 делает вид, что не понимает, о чем идет речь.

— Вы же могли помочь ей разобраться, увидеть ошибку? — Саша напряжена до предела. — Наконец, остудить ее страсть!

— Это бы означало, что я делаю ей подарок... — предложения Саши показались 63-22 глупыми и лишенными всякого смысла.

— Но любить — это значит делать подарки... — продолжала настаивать Саша.

— Но ведь я ее не любил... — 63-22 снова повернул голову и посмотрел в окно. — Вспомни себя. Неужели всякий, кто испытывал к тебе чувство любви, ушел от тебя с полной корзиной подарков? Мы одаряем тех, кого любим. Чужая любовь, любовь, которой мы не рады, лишь обременяет. Вспомни себя.

И Саша вспомнила Павла и то, что она сказала ему два дня назад: «Мне нравится думать, что ты, Паша, несчастен. Очень. По крайней мере, больше меня». Он любил ее — она его ненавидела. Она думала, что так не любят, что любят по-другому. Но это она так думала, а он любил ее, любил своей плотской, уничтожающей человека страстью. Любил...

Саше стало холодно от этих мыслей. И тут же слова 63-22 снова прозвучали у нее в голове: «Вспомни себя. Неужели всякий, кто испытывал к тебе чувство любви, ушел от тебя с полной корзиной подарков?» Саша обожглась этими слонами. Естественно, когда дарит тот, кто любит. Но ждать подарков в ответ на свою любовь — это почти безумие. Твоя любовь не дает тебе никаких прав.

— Это, наверное, очень тяжело... — обрывок своих мыслей Саша произнесла вслух.

— Что — «это»? — 63-22 прищурился и улыбнулся.

— Ну, когда все в тебя влюбляются, — засмущалась Саша, ощущая всю глупость и двусмысленность своего положения. — «Человек, объятый страстью, не видит ни того, кого он любит, ни самого себя. Это двойное убийство».