Исповедь Люцифера (шестая скрижаль завета) - де Куатьэ Анхель. Страница 7
Обычно, когда человек смотрит на свое отражение в зеркале, он замечает кожу, если разглядывает морщинки, глаза — если собирается умыться, зубы — перед тем как их почистить. Он видит губы, щеки, нос, брови, ресницы... Но он почти никогда не видит в зеркале своего лица.
Когда вы встречаете человека, вы, напротив, смотрите именно на его лицо. Вам интересен его образ. Только убедившись в том, что это образ вам симпатичен или, напротив, неприятен, вы приглядываетесь к деталям — к глазам, губам, носу. Вы словно бы пытаетесь подтвердить, удостовериться в своем первом впечатлении.
Лицо человека передает вам информацию о нем, о его состоянии, эмоциях, внутреннем облике. Нос, сам по себе, об этом не расскажет, да и от губ ответа на этот вопрос не дождешься. Даже глаза, взятые и рассмотренные отдельно, словно вырезанные из фотографии, умирают. Их блеск и их сила теряются. Без лица в них нет и души.
Именно поэтому мертвы лица фотороботов, которые собираются по частям. Лицо человека нельзя восстановить по деталям. Потому что лицо — это больше, чем стандартный набор элементов. «Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек» — это фантом, это не человек. У человека должно быть лицо.
И что же увидела Саша, когда вот так, внезапно столкнулась со своим лицом? Кого увидела Саша в зеркале? Может быть, уставшую, стареющую женщину? Или испуганную, растерянную девочку? Или одинокое, отчаявшееся существо? Неизвестно. Она и сама не знала этого, не могла понять, сформулировать.
Ее хватило только на то, чтобы расплакаться.
Увидев кого-то по ту сторону зеркальной поверхности, она не узнала в этом «ком-то» себя. Она вздрогнула, как, бывает, вздрагивает маленький ребенок, еще не знающий, как устроено зеркало. Она увидела покойницу. Она увидела свою смерть.
«Только не сомневайся. В сомнении — страх, а в страхе — смерть».
*******
Сашу встречали прямо у трапа самолета. На поле аэродрома стоял зеленый забрызганный грязню уазик. Немногословный прапорщик попросил у Саши документы.
И убедившись в том, что она — это действительно она, принял у нее веши и предложил есть о машину. Дорога была долгой. Солдат вел машину, прапорщик сидел на переднем пассажирском сидении и скупо отвечал на Сашины вопросы. Она хотела узнать, куда они едут? Почему номера этого учреждения нет в базе? Какому ведомству оно подчинено? От чего такая срочность — что-то стряслось? «Я не уполномочен». — в этих трех словах, по большому счету, уместилось бы все, что сказал ей за время поездки сопровождающий.
*******
Саша смотрела в окно. Мимо нее пробегали то поселковые, то деревенские пейзажи, а то и просто лес — вековой, раскинувшийся на покатых холмах. Саша уже и забыла, что такое бывает, что улицы и многоэтажки — это еще не все.
Глядя на эти бескрайние просторы, укутанные голубым небом, на величественные ландшафты, Саша, наконец, расслабилась. Когда это было последний раз?! И не вспомнить. Ее веки отяжелели, она подогнула ноги, замоталась в плащ и задремала.
— Приехали. Выходите! — скомандовал прапорщик. — Вас уже ждут.
Саша открыла глаза и посмотрела в окно. Впереди административное здание, справа плац, чуть дальше высокая ограда с решеткой. Какая-то зона... ПСТ 87/6. А дальше, за холмами, — тонкая линия багряного зарева. Солнце опустилось за горизонт, оставив после себя окровавленные облака.
— Послушайте, а меня, может быть, сначала разместят? — осведомилась Саша, выйдя из машины и оглядевшись. — Я бы хотела привести себя в порядок с дороги. Да и поздно уже — девятый час. Неужели кто-то еще на работе?
— Сказано доставить в любое время, — отрапортовал прапорщик и указал направление движения.
«Видимо, они хотят мне документы передать. Чтобы я успела с ними ознакомиться до завтрашнего утра, — сообразила Саша. — А завтра все решится, и я уже поеду обратно».
Следуя за своим провожатым, Саша вошла в здание. У нее снова проверили документы — все, включая командировочное удостоверение. И это странно, потому что уж на какую-какую, а на эту бумажку никогда никто не смотрит.
Обычно сам командированный беспокоится о ее оформлении.
Дежурный офицер долго сличал Сашину фотографию с оригиналом, изучал печати и штампы, задал несколько странных вопросов. Под конец Сашу попросили предъявить к досмотру вещи. А под конец всего была вызвана дама, которая в отдельном помещении осмотрела саму Сашу!
«Господи, что это за место такое?!» — не понимала Саша.
Ее вызвали для оказания помощи, как ценного специалиста. Но вместо уважительного и благодарного приема, ее обыскивают! Причем по полной форме! Да, с каждой минутой Саше все меньше и меньше хотелось задерживаться в этом забытом богом месте.
Обычно люди, служащие в таких — удаленных от центра — подразделениях, голодны до общения. Друг о друге они все знают. Любая внутренняя новость проглатывается молниеносно. Поэтому им всегда интересно встретить нового человека. Расспросить его о том о сем, как дела, что творится в мире, просто поговорить. Но здесь, казалось, все было наоборот.
«Бред какой-то! — подумала Саша. — Поскорее бы это все закончилось...»
Наконец, Сашу провели внутрь. Но она не переставала удивляться. Такое количество закрывающихся по всей форме дверей можно встретить только в образцовых СИЗО. Ну в крайнем случае в самой тюрьме. Но уж никак не в административном здании! А дежурные по каждому коридору?! А камеры видеонаблюдения во всех углах?!
«Они тут что, в условиях боевых действий живут?» — недоумевала Саша.
— Василий Васильевич, разрешите? — дежурный офицер просунул голову в кабинет начальника тюрьмы.
— Чего тебе? — ответил ему раздраженный мужской голос.
— Прибыло ожидаемое лицо, — доложил офицер.
«Боже мой! Это надо же — „ожидаемое лицо“! У меня что, фамилии нет? Или звания в конце концов?!» — Саша почувствовала, как накапившееся раздражение заклокотало у нее внутри.
— Так пусть войдет, черт возьми! — гаркнул мужчина.
— Есть! — выпалил дежурный офицер и пропустил Сашу в кабинет. — Проходите.
В длинном кабинете начальника тюрьмы, похожем на гроб, был сумрачно. Стол у дальней стены был абсолютно пуст. Только лампа — тусклая, с зеленым абажуром. На стене — чей-то портрет. Но чей, не разобрать. Справа и слева, вдоль стен, тянулись два длинных ряда стульев. Спартанские условия.
— Это вы что ли?! — грузный, похожий на бурого медведя, мужчина, одетый по-домашнему — в свитере и штанах, встал из-за стола и уставился на Сашу с нескрываемым презрением. — Они что там в конец сдурели?! Ребенка мне высылают!
— Простите?.. — Саша прокашлялась и понизила тембр голоса. — Это вы мне?!
— А вы не кашляйте, не кашляйте! — продолжал Василий Васильевич. — Детский сад! Это они детей теперь спецагентами называют?!
— Что вы себе позволяете?.. — коли так, Саша решила защищаться. — Вы понимаете, что вы говорите?
Василий Васильевич тем временем подошел к Саше и оглядел ее со всех сторон, как фарфоровую куклу. На вид ему было лет пятьдесят пять — шестьдесят.
— Я что думаю, то и говорю, деточка! И сейчас я думаю, что начальник здесь я. И я просто не допущу вас к работе! Пусть вас хоть от Господа Бога спускают! Через мой труп!
Саша потеряла дар речи. Что ей делать?
— Вы может быть думаете, что я сама в эту командировку напросилась? — сказала она через секунду. — Мне приказали. А я приказы выполняю.
— А я отменю этот приказ, черт бы меня побрал! — Василий Васильевич сел на стул. — Они что себе думают?! Совсем охренели! Так, как вас там?.. Хотя ладно, не имеет значения. У вас теперь новый приказ: кругом, шаго-о-ом марш! Слышите меня?! Давайте, проваливайте...
Саша почувствовала, как ее ноги сами собой разворачиваются «крутом». Но не по команде, а от обиды, от бессилия, от того, что она не может больше терпеть это унижение.
«Считаем до десяти. Раз, два, три... — Саша стояла на месте, как вкопанная. — Нужно взять себя в руки».