Черная книга - Эренбург Илья Григорьевич. Страница 54

Тяжело было Блюмину уйти из гетто: все его любили и знали там. Рослый и красивый, он запоминался уже своей внешностью. День выезда был назначен на 8 мая. Приехали машины в гетто, но не те, на которых должен был уехать Блюмин со своими людьми. Приехали душегубки с гестаповцами, с предателем Ивановым. В 6 часов утра гестаповцы окружили квартал, где жил Блюмин.

Блюмин показался в дверях, и удары прикладами посыпались на него; он упал оглушенный и окровавленный. Его связали и бросили в машину, туда же загнали его семью и жителей дома. Три недели пробыл Блюмин в гестапо. Три недели, днем и ночью, пытали его, требуя выдачи соучастников, связи, оружия. Молча страдал Блюмин, молча терпел он муки, но ни слова, ни звука не сорвалось с его уст. Убедившись, что от него ничего нельзя добиться, гестаповцы провезли Блюмина по улицам гетто, а затем отвезли на кладбище и расстреляли, труп бросили в яму. С трудом опознали люди своего Блюмина. Был он высоким, плечистым, а привезли его на кладбище худеньким, беззубым. Украли люди труп Блюмина из общей могилы и похоронили его с почетом.

В июне 1943 года пришли из партизанского отряда проводники с требованием медикаментов и врача. Выбор пал на Анну Исааковну Турецкую. Одно время она работала заведующей детским домом. ”Наша Нюта”, ”наша мамочка”, говорили о ней с гордостью дети и работники. Красивая женщина, умница, она со всеми находила общий язык; в тяжелые минуты умела подбодрить, утешить, вселить бодрость, зажечь надежду там, где, казалось, не могло быть никакой надежды.

Она была счастлива тем, что служит в тяжелые дни своему народу. Четыре раза пыталась Нюта выйти со своей группой из-за проволоки, и каждый раз ее постигала неудача.

Наконец, в ночь с 16 на 17 июня 1943 г. в 23 часа группа вырвалась за проволоку. В двух километрах от гетто они столкнулись с Шернером, который с отрядом полицейских проверял посты. Проводника убили. Турецкую ранили в ногу, остальные разбежались. Раненая Турецкая отползла и спряталась в яме. 3 часа искали ее бандиты. Ее нашли и повели в 5-й полицейский участок, избили и бросили на каменный пол. Истерзанная, истекая кровью, лежала Турецкая. Сутки мучил ее Шернер, спрашивая и по-русски и по-немецки: ”Куда шла, с кем, чье задание выполняла?”. Каждое слово его сопровождалось избиением, удары сыпались на голову Турецкой. Шернер сапогами топтал ее раненую ногу. С трудом собирая мутившийся рассудок, Анна Исааковна отвечала, что ее состояние не дает ей возможности отвечать на вопросы. Шернер понял, что ничего от нее не добьется. Наутро он втащил Турецкую в машину и повез на еврейское кладбище. Ее на носилках понесли к общей яме. Там заговорила Нюта. На вопрос Шернера: ”С кем была?” — она ответила: ”Весь мой народ шел со мной. Имен я не знаю. Ты убьешь меня, но от этого никто не пострадает, наоборот, после смерти моей еще сильнее будут ненавидеть тебя. Посмотри на свои руки, они в крови. Сколько детей ты задушил? Я не боюсь тебя, весь советский народ отомстит за нас. Убивай!” Собрав последние силы, приподнялась Нюта Турецкая и спокойно ждала пули.

Выстрелом из нагана Шернер ее убил. И ее тело похитили евреи из общей могилы и похоронили в отдельной, украсив ее травами и полевыми цветами.

Оставшиеся в живых евреи Минского гетто никогда не забудут своей Нюты.

С июня 1943 года началось изъятие рабочих колонн. Под видом посылки на работу на радиозавод 2 июня немцы собрали 70 женщин, 20 отправили на завод, а 50 в гестапо. Рыббе, окруженный гестаповскими офицерами, предупредил женщин, что их погрузят в машины и повезут за город на работу, где будут хорошо кормить. Подъехали машины, и женщины увидали столь знакомую им душегубку. Поняли женщины, что не на работу их везут, а на смерть.

Многих расстреляли на месте, остальных силой погрузили в машину и умертвили. Только одной из пятидесяти женщин — Лиле Капилович — удалось спастись. Она спряталась между машинами, стоявшими во дворе.

С этого времени началось систематическое изъятие рабочих колонн. Рыббе обходил фирмы, где работали евреи, и брал рабочих на учет. Одна за другой, после посещения Рыббе, исчезали колонны.

В начале сентября 1943 года в гетто немецких евреев явился Рыббе и отобрал 300 самых молодых и здоровых мужчин. Их погрузили в машины и увезли. Через несколько дней то же самое повторилось в гетто русских евреев: подъехали две машины, их нагрузили мужчинами и вывезли в лагерь на Широкую, а через несколько дней их увезли и оттуда.

12 сентября немецким евреям было объявлено, что все они должны быть готовы для выезда в Германию; они готовились, спешно собирали свои пожитки. 14 сентября их погрузили в машины-душегубки и увезли.

К 1 октября 1943 года в гетто оставалось всего 2000 евреев.

21 октября 1943 года гетто было снова, в последний раз, окружено гестаповцами. Людей всех до единого опять погрузили в машины и вывезли на смерть. В тех случаях, когда в квартирах никого не находили, дома взрывали гранатами, чтобы находящиеся в ”малинах” обрели смерть.

21 октября — последний день великой трагедии. Не стало Минского гетто. Погибли последние обитатели его. В Минском гетто не осталось живого дыхания человека. Одни лишь развалины напоминали о страданиях и страшных муках, выпавших на протяжении двух с половиной лет на долю многих десятков тысяч минских евреев.

ИЗ КНИГИ Г. СМОЛЯРА [28].

***

ИЗ МАТЕРИАЛОВ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ КОМИССИИ

Показания советских граждан Меры Зарецкой, Левы Ланского, Ивана Касимова [29].

***

ДЕВУШКА ИЗ МИНСКА.

Сообщение корреспондента ТАСС Семена Банка [30].

***

РАССКАЗ СТАРОГО ЧЕЛОВЕКА, ШМУЭЛЯ ДОВИДА КУГЕЛЯ (Плещеницы).

Подготовил к печати Василий Гроссман.

Мне уже под семьдесят.

К нашему местечку Плещеницы (Минской области) немцы подошли уже 27 июня. При первых выстрелах мы, старые, старые евреи, ушли в рощу в пяти километрах от местечка и вернулись, уже когда кончился бой.

Местечко было наполовину сожжено, но мой домишко уцелел. Мы с женой тихонько пробрались к себе, плотно закрыли наружную дверь, завесили окна; издали еще доносились выстрелы. Настоящий ужас охватил нас, когда их не стало слышно: мы были уже по другую сторону фронта.

Приехавший в Плещеницы временный немецкий комендант опубликовал приказ, в котором говорилось, что евреи должны подчиняться особым правилам: жить обособленно в гетто, носить на груди и спине желтые опознавательные знаки — это было обязательно даже для детей. Ходить по тротуарам евреям запрещалось. Христиане не только не имели права торговать с евреями, но даже вступать с ними в беседу, здороваться или отвечать на приветствия. Все тяжелые работы должны были выполняться евреями без оплаты и т.д.

В первые же дни было убито несколько евреев и христиан, которые при советской власти занимали ответственные должности.

Через несколько дней мы узнали, что в местечке Зембин, километрах в двух от нас, евреев заставили вырыть большую яму.

Когда она была готова, всех евреев Зембина выгнали на базар, якобы для регистрации, погнали к яме и там расстреляли. Некоторые из сброшенных в яму еще дышали. Детей вообще не расстреливали, а бросали в яму живыми. Когда яму засыпали, земля еще долго поднималась и колыхалась над недобитыми людьми. Так рассказывали те, кого заставили засыпать яму.

Только десяти евреям удалось бежать. Один из них через две недели пришел к нам.

Нам казалось немыслимым такое злодеяние. Хотелось думать, что это — несчастная случайность. Может быть, в Зембине обнаружили убитых немцев, и потому так страшно расправились с евреями. Известно, что за одного убитого немцы вырезали целые местечки и деревни.