Двое против ста - Алтынов Сергей Евгеньевич. Страница 7

Внутри его трехэтажного «рыцарского коттеджа» охрана Муравьеву не шибко и требовалась. У него и в самом деле имелся брелок-сигнализация, но это было не главное. Коттедж охранялся Фридрихом, в просторечии Фрицем. У Фрица был широкий, точно из чугуна отлитый, череп, слегка приподнятые чуткие уши и могучая грудная клетка. Он был чистокровным стаффордширским бультерьером, зверем свирепым, но понятливым. Муравьеву в свое время хватило ума нанять для воспитания Фрица специального инструктора-кинолога. Понятие «свой» означало, что можно дрыхнуть на своем лежаке, не поводя и бровью. Но если произносилось слово «чужой»… В этом случае тот, кого хозяин именовал таким словом, был обречен на страшную, но быструю гибель. Чугунный череп с мощными челюстями и состоящее из сильных мышц тело трудно было остановить даже пулей. Разве что точным выстрелом из гранатомета.

«Обезьянки» задерживались. Муравьев мысленно прокручивал в голове, какие именно штрафные санкции можно будет применить к опоздавшим. Его фантазия зашла довольно далеко, когда раздался мелодичный звонок. Девица, представшая взору Альберта Борисовича, была ему не знакома. Однако она была так пикантно одета… Точнее, наоборот. Легкий светло-синий халатик изящно облегал ее милую фигурку с заметной талией, округлыми бедрами и крепкими, сильными, но при этом красивой формы ногами. И еще она была почему-то босиком, что развеселило Муравьева.

– Ты кто такая? – спросил он, впустив босоногую незнакомку на порог.

– Меня к вам прислали, – ответила она, сняв темные очки. – Вы ведь Альберт Бори…

– Я-то Альберт, – не очень вежливо перебил гостью Муравьев, – но разве я заказывал тебя?

Нельзя сказать, что девица была в его вкусе, однако отсылать ее обратно не хотелось. Ее сложно было назвать «обезьянкой» и… Пожалуй, именно это и привлекло в ней Альберта Борисовича. В конце концов, надо отдохнуть от «обезьянок», поменять их на… Как же ее можно обозвать?

– Меня к вам прислали, – повторила девица. – Что-нибудь не так?

– Ты под дождь попала? – спросил Муравьев, кивнув на ее не до конца высохшие волосы.

– Мне уехать? – вопросом на вопрос ответила заметно погрустневшая гостья.

– Оставайся, – махнув рукой, смилостивился Муравьев. – Но для начала я представлю тебя Фрицу.

Он пропустил девицу в дом, положил руки на ее талию и начал жадно мять упругое, знакомое со спортом женское тело. Брелка-сигнализации нигде не наблюдалось. Тут бы Лена без труда могла отключить Муравьева, но… На нее в упор смотрели два темных, непроницаемых глаза. Стаффордшир глядел на Лену, широко расставив лапы и чуть опустив короткий хвост. М-да, хорош Фриц, ничего не скажешь.

«Здравствуй, зверь, – мысленно произнесла Лена, оглядывая мощные лапы и корпус пса. – Я не хочу тебе зла, поэтому нисколько не боюсь тебя. Ты грозен, но мне ты не страшен. Потому что в схватке со мной шансов у тебя не будет. Меня не остановят твои зубы… Не лучше ли разойтись миром?»

При этих последних мысленных словах пес опустил хвост и важной, неторопливой походкой отправился восвояси.

– Что ты умеешь? – спросил Муравьев, все сильнее сдавливая талию Лены.

– Ты имеешь в виду, во что мы будем играть? – Лена сумела изобразить улыбку.

– Разумеется, – он быстро и тяжело задышал, а в углах его тонкогубого щелевидного рта появились пузыри.

– В свинарник, – ответила Лена первое, что пришло в голову.

– Во что? – не понял Альберт Борисович.

«Левша он или правша? – пыталась сообразить Лена. – В каком кармане может быть брелок?»

– Ну, это когда хрюкают, трутся носами и все такое, – пояснила она как могла.

– Нет, – проговорил, скорчив недовольную гримасу, Муравьев, – в это мы играть не будем. Мы будем играть в Парк Горького…

Однако объяснить правила этой увлекательной веселой игры Альберту Борисовичу не позволил удар в сонную артерию. Длинное нескладное тело растянулось аккурат поперек дивана. Лена тут же сунула руку в его правый карман и извлекла из него брелок. Все-таки правша.

«С тобой мы поиграем в сельскую больницу, – мысленно усмехнулась Лена. – Или в гестапо…» Однако она не успела додумать, как выполнить дальнейшие, соответствующие обстановке действия. В коридоре послышался мелодичный, похожий на звуки флейты-пиколло звонок. Понимая, что раньше, чем через две минуты, ВИП-клиенту не очнуться, Лена рванулась к дверям. На видеодисплее, укрепленном справа от входа, были отчетливо видны два девичьих силуэта. Высокие, фигуристые, но излишне вычурно наряжены… Что теперь делать? Конечно, всего предусмотреть невозможно, но тут она сильно дала маху. К Муравьеву прибыли не кто иные, как настоящие проститутки. Не пускать их? Рискованно. Вдруг что-то заподозрят, вызовут охрану? Значит, придется пустить.

Подполковник Валерий Феоктистов.

То же самое время, того же дня

Силуэт противника возник совершенно неожиданно. Двое бойцов, подчиненных Ротмистру, оказались у него за спиной. Феоктистову сложно было вести огонь и не задеть при этом своих. Подполковнику ничего другого не оставалось, как мгновенно изменить угол стрельбы. Одним прыжком Ротмистр вскочил на пустующую деревянную скамейку. Теперь Валерий вел огонь сверху вниз. Если пули и не попадали в движущийся вражеский силуэт, то уходили в землю. Ротмистр дважды выстрелил из своего «стечкина», и силуэт рухнул. Валерий спрыгнул на землю, вытащил опустевшую обойму, но перезарядить оружие не успел. Невесть откуда выскочивший, почти двухметровый громила в черном камуфляже «ночь» ногой выбил у Ротмистра пистолет, правой рукой нанес удар штык-ножом. Несмотря на внезапность, Валерий выполнил уход в сторону, затем ударил нападающего ногой под колено. Противник начал терять равновесие, и тут Ротмистр произвел решающий захват за горло. Еще полсекунды, завершающее быстрое движение, и шейные позвонки громилы непременно хрустнут.

Однако этого не произошло.

– В нормативы, Валерий Викторович, уложились, – сверившись с данными секундомера, проговорил полковник Самсонов.

Увидев вышедших на стрельбище-полигон командира, его зама по боевой – полковника Шарманкина и начальника штаба подполковника Елизаветина, Ротмистр ослабил захват, отпустив громилу, который в «мирное время» именовался прапорщиком Хорошиловым.

– Существенных замечаний нет, – кивнул Юра Шарманкин, с которым Валерий был дружен с давних времен.

– Что скажет начштаба? – спросил Самсонов третьего офицера.

Елизаветин криво усмехнулся. Он был единственным офицером «Альфы», полностью освобожденным от сдачи нормативов по физ– и спецподготовке. Это было связано с позапрошлогодним ранением. Несмотря на его тяжесть, Елизаветин в короткий срок сумел восстановить двигательные функции. Но службу теперь нес в кабинете с бумагами. Ранение отразилось и на его характере. Елизаветин стал нелюдимым, невосприимчивым к юмору, но при этом желчным, все время чем-то недовольным.

– Ну, а если не окажется рядом скамейки? – спросил Елизаветин. – Вообще никакого возвышения?

– Мишени на исходную, скамейку и прочие возвышения убрать! – распорядился подполковник Феоктистов.

Вновь выросли силуэты в шлемах, изображающие бойцов группы «А», а через секунды показался и силуэт террориста. Опять надо было менять угол огня, чтобы не задеть своих. На сей раз Ротмистр присел на корточки. Присел очень резко, одним рывком, точно штангист, приседающий перед тем, как оторвать штангу от помоста. Теперь угол стрельбы менялся следующим образом: прямая прицеливания переместилась из горизонтальной плоскости в плоскость, расположенную под углом к горизонту. Если пули не попадали в силуэт, то уходили вверх. Ротмистр произвел всего один выстрел, силуэт рухнул, а Феоктистов вернулся в исходное положение.

– Неплохо, – сухо произнес Елизаветин. – Но приседание лучше комбинировать с предшествующим уходом в сторону.

– Теряем полсекунды, – покачал головой Шарманкин, – и дарим их противнику.