Асан - Маканин Владимир Семенович. Страница 22

– Мы поговорим… Мы будем спорить, сын. Это будет наш большой разговор.

Я только кивал. Мы входили в привокзальный ресторанчик, и я думал – дать, дать ему выпить. Но в меру… Милый, милый старик. Отец!

Но, увы, уже в самых дверях ресторана, секунда! – мы еще даже не вошли, – громко и четко была объявлена посадка. И пугающе близко гукнул локомотив… Мы тотчас развернулись.

И чуть не бегом к поезду.

Отец стоял на подножке вагона, а я на земле напротив. Мы растерялись… Мы же ничего не успели. Я не успел ему толком рассказать о стройке дома у реки – там, где жена и где дочка. О том, что мы хотим, чтобы отец жил с нами. Как только построимся… Хватит с него Ковыльска-на-Урале.

Я даже не успел ему рассказать обещанного… о том, как неожиданно и, пожалуй, даже невольно я превратился здесь в человека, умеющего делать деньги. (Чего потомственные строители – что мой отец, что я – вообще говоря, никогда не умели.)

Отец, стоя на подножке, тоже смотрел растерянно. Тоже не успел многое… Мы не понимали, куда делось время. Что, собственно, мы делали эти восемь-девять дней? Где они, эти наши дни и наши ночи?.. Это был какой-то грабеж. Нас обобрали.

Еще раз гукнул локомотив… Родство наше заныло. Родство немо кричало. Мы смотрели друг на друга. Я должен был сказать что-то очень значительное. Я даже напрягся… Сейчас скажу… Я облизнул губы. Не успел поцеловать отца… И только сказал:

– Много не пей.

Он тоже выдал нечто высокое и достойное минуты:

– О чем ты говоришь!

И поезд ушел…

Я машинально вернулся к ресторанчику. Вошел… Сел за столик и машинально же проглотил сто водки. Потом еще сто.

Но есть совсем не мог.

Народу там мало… Полковник с дешевой красоткой. А у окна с бинтом на башке солдат. В углу женщины-горянки в темном… Узлы возле ног. Безденежье. Чеченки или ингушки… не понять. Женщины, деньги экономя и еды не заказывая, молча гоняли чаи.

Отец был уже далеко. Отстучали колеса – отстучало сердце. Но все еще висела та минута прощанья, когда мы оба впали в ступор.

Я расплатился и ушел.

– Запашок? – спросил официант. Он решил, что меня замутило от запахов. И поэтому я не закусил под водку.

Из приоткрытых дверей кухни к нам в зал и впрямь валил густейший дух жратвы и готовки. Фасолевый суп… Мясо… Марево съестных запахов… Пища в котлах, явно вчерашняя, тихо-тихо курилась. Запахи разлагались, осторожно подымаясь и ползя ввысь. Им тоже хотелось… Путь наверх!

Там, вверху, запахи становились еще круче, густели. Но потолок не пускал. Не давал этому дерьму вырваться на простор, к синеве небес.

Конечно, инфраструктурой и нуждами строящегося дома, начиная с подвала, руководил (по телефону) я. Коммуникации. Свет. Газ… Но и первый, и второй этаж жена строила сама. Сейчас она и дочка живут в уже построенном. Живут и над собой неспешно растят крышу… Единственное, чему я учу, мои телефонные подсказки, это найм рабочих и переговоры с ними. Грузчики… Каменщики… Столяры… И особенно электрик – для современной АГВ, для котла… С современной и правильно скрытой проводкой.

Лето, жена и дочь спят во флигеле… Там свежее дышится. С той стороны подходит степь.

Со временем я объясню моему старику, что у меня, у майора Жилина, работающего (и воюющего!) в Чечне, вовсе НЕ шальные и НЕ легкие деньги. Не в казино и не на скачках… Я сумею ему объяснить, в какую рулетку все это выиграно. В какую рулетку мы играем здесь каждый день.

Когда я позвонил, отец только смеялся. Отец наотрез не захотел переезжать к моей жене и дочке, – не захотел на берег большой реки, где строился дом. Он, мол, привык всю жизнь жить скромно и не хочет под старость в хоромы. Старику-пенсионеру не с руки “во дворцах”. Он не хочет натоптать на слишком чистом полу… Что-нибудь запачкать… Зато он хочет, никого не стесняясь, шумно и слышно хлебать свой суп.

– Какие хоромы! – я даже повысил голос. – Обычный нормальный хороший дом.

– Сколько этажей?

– Два.

Он хмыкнул, словно поймал меня на постыдном.

– Ну, вот!

И опять ядовито засмеялся.

– А сколько земли, сынок?

– Ну, есть, есть земля. Клином березняк… Прямо к нам входит.

– А-а!.. Еще и роща клином!

И он бросил телефонную трубку. Кажется, ему остро захотелось меня раскулачить и переселить в Сибирь.

Жена, когда я ей доложил о переговорах, отругала меня – мол, я неделикатен. Звонок с Кавказа всегда грубоват… Со стариками надо мягче… С уговором… С лаской.

Она сама старику позвонит.

– Флаг в руки, – и я дал телефонный отбой почти так же стремительно, как отец.

С моей женой отец и впрямь говорил по-другому – и теплее, и мягче. И даже несколько возвышенно. Философствовал… Но суть ответа не изменилась. Он не приедет… Посмотреть на подросшую внучку?.. Вот посмотреть внучку когда-нибудь приедет… Когда?.. Это уж как здоровье подскажет.

– Милая моя. Спасибо, – с лаской же отвечал ей отец на главный вопрос. – Но ты меня тоже пойми… Я хочу остаться здесь. Я хочу остаться с этими зачуханными пятиэтажками. Моя жизнь здесь, пойми, моя милая.

Он напоследок еще и поинтересовался – читает ли моя жена иногда Анну Андреевну Ахматову, которая, как ни тяжко жилось, отказалась уехать за границу?.. И с гордостью написала – я была с моим народом. Вот так, милая.

“Милая” огорченно дала отбой.

А отец, гордясь ответом и ликуя, наверняка кинулся на улицу. Радостно! На свежий ветер. Душе в такие отказные минуты нужен простор.

Жена сказала, что его голос звенел. Еще бы!.. А я сказал, что не сомневаюсь, что старикан в ту же минуту и кинулся к “народу”. Где целый ряд обшарпанных пятиэтажек, мимо которых он прямо сейчас пройдет к до боли знакомому гастроному… И там купит пойла. И там же его будут шумно приветствовать синещекие приятели. Угловой дохлый магазинчик с просроченным товаром!.. Там вода с потолка лишь чуть сочится. Ну, капнет на башку. Ну, еще капнет… Там душе старика тепло. Уже у самого прилавка с тем-другим-третьим можно и побазарить, можно снова выйти на ветер, пить из горлышка и получить в рожу.

Отец вкусно пожевал тишину – и негромко заметил моей жене, прощаясь:

– Милая… Я остаюсь с моим народом… Передай Саше.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

К генералу Базанову ехали не спеша, я за рулем. Коля Гусарцев с мобильником сидел рядом. Нас обоих пригласили поужинать. Генерал сам позвонил… Он просит прощения за то, что уже в прошлом разговоре он не позвал нас в гости. За то, что не позвал сразу… У него ведь гостит его молодая жена. Колебался… Сказать честно, он колебался.

– Но вот она согласилась… Сразу согласилась и зовет!.. Посмотрите мою. Ах, какая у меня женушка!.. А вот пусть-ка и она посмотрит быстрым блестящим глазком на молодых офицеров. Пусть почувствует вкус к жизни… Порадуется… Что ей рассматривать такую развалину, как я! – и в телефонной трубке послышался раскатистый хохот генерала.

Донесся до меня… и пришлось прочувствовать этот великодушный мужской хохот. Уже сытый. Уже насытившийся молодой женой. За ночь-две.

– Как только проскочите площадь Минутка… Сразу к блокпосту.

– Мы проскочили.

– Значит, уже рядом… Спросите там.

За отцовский ж-д билет… Все правильно. И за участие. Надо ж было поблагодарить генерала за то, что мой отец, слава богу, в Ковыльске, а не в чеченской яме. Отец всласть отдохнул, лет на десять вперед наговорился – и уехал домой в целости-сохранности. Свой букет собрал.

Коля сиял – видишь, мол, как полезно водиться с штабным генералом, пусть даже с генералом-ништо.

– Надо, надо, Саша!.. Не удушит же он нас своими чеченскими байками!.. Да и жену его молоденькую посмотрим… А?.. Что?.. Я, Саша, давно не видел молоденьких москвичек… С прошлого лета!

Я рулил, а Коля рассуждал вслух. Машина бежала гладко. Мы уже подъезжали.

Коля Гусарцев здесь тоже еще не бывал. Ехать – все время расспрашивать… Выделенный недавно генералу небольшой домишко стоял в самом тылу казарм.