Асан - Маканин Владимир Семенович. Страница 79

Хворь с колонной выйдет из Грозного рано-рано утром. А мне (с пацанами) надо встать еще раньше. Затемно.

Завтра.

Отправить деньги жене - это сегодня. Это в Грозном.

Меж тем, поглядывая на карту-двухверстку Чечни, я прикидывал путь моих контузиков – путь колонны, которая по возможности доставит пацанов прямиком к своим.

Из их воинской части за номером 12069 был уже давний запрос-заказ по складам на снайперские патроны. Трассеры у них (сказали) есть, а вот снайпера скучают. Один бы им ящик снайперских, и жизнь уже куда веселее!

Так что я только соединил – их пожелание и мой интерес. Заодно!.. Меня даже в пот слегка бросило. Отлично придумано, майор! – похвалил я себя.

Колонна, едва разгрузившись под Ведено, сделает (на обратном пути) маленький крюк. Крючок в неполных двадцать км – чепуха для боевых машин! – по грунтовке. Колонна проскочит эту давно скучавшую в/ч за номером 12069… почти не останавливаясь… ну, на пять минут… ну, просто так остановятся… почти на бегу!.. ящичек давно просимых снайперских патронов… сбросят там патроны… ну, а еще на бонус… еще и презент для в/ч в виде двух их собственных, когда-то пропавших без вести солдатиков (отлично, а?..). Прибыли, вот они! Ура! Ура!

И, конечно, обоих там комиссуют.

А может, их даже оставят в части. Солдатики нужны… Если бы рядовой Евский ссался, а не слезы лил – тут бы на него орали! Комиссоваться, мол, хочешь, сука! Всех завонял!.. Тут бы и врачишка нос сунул в сторону нервного срыва… А если просто льет слезу? Только из левого?.. Так пусть утрется… Что им наши слезы!.. Крамаренко!

– Я, т-рищ майор!

– Ты помнишь?.. У нас на складе коробка где-то была с патронами для снайперов. Завалялась где-то.

– Не завалялась, Александр Сергеич… Обижаете… Коробка на своем месте.

Пятиэтажка, где встреча, отвратительна. Рядом с руинами… Рядом с парой грозненских пятиэтажек, совсем уж страшных… Но мне не до эстетики. Дело!.. Я шел по адресу, где меня ждала благодарная солдатская матерь. Дело, куда более важное для меня, чем сожженный бензовоз и чем окаменевший Горный Ахмет… С выставленной, как огромная фига, из машины рукой.

Деньги за Ахмета получены. Расчет полный. Руку не распрямить. (Ахметовская фига останется и в земле, когда вояку закопают.)

Полгода назад эта женщина, солдатская матерь по имени Женя, не смогла мне заплатить. Не получилось. А сынок вырученный – уже дома, уже рядом, это главное. Она теперь могла запросто меня кинуть. Вычеркнуть… Выбросить из памяти. Одним лохом больше – небеса это стерпят!.. Но она вернулась в свое родное Зауралье и собирала, копила, откладывала. Все эти семь или чуть больше месяцев.

Сын, выкупленный с моей помощью у чичей, уже жил-был с матерью рядом, уже полгода дома, сыт и в тепле, – чего же еще?!. Но вот ведь приехала. Привезла деньги. И саму себя тоже.

“Саму себя”, по-видимому, тоже входило в оплату, она так считала. На войне, мол, нестерпимо хотят женщину. Потому и приехала она свежей, можно сказать, цветущей женщиной – только-только сорокалетней!.. А не задерганной замухрышкой, какой она (отчасти с умыслом) была здесь… На грязных чеченских дорогах… Она знала, что сейчас она видная. Она даже торопилась… Раньше, чем деньги… Отдать себя. Ей казалось, что так благороднее. “Деньги – навоз”, – с тихой патетикой шепнула она мне, мужчине. Сияя глазами… Конечно, негромко… С учетом стен пятиэтажки. Как бы за стеной ее не услышали. За чужой стеной деньги могли значить другое.

Однако майор Жилин предпочел сначала именно этот “навоз”, то есть предпочел о деньгах.

Спокойно и доходчиво я объяснил ей прозу войны – здесь, на войне, майору Жилину деньги ни к чему. Убьют – пропали. Так что деньги, платеж за сына, пусть останутся у нее… У солдатской матери по имени Женя… И плюс, я протянул пачку, еще тринадцать тысяч пусть также останутся у нее. Майору Жилину надо, чтобы она, по возвращении домой, отправила эти деньги его жене. Итого в сумме пятнадцать, кругленько, не правда ли?!. Через Сбербанк отправить… Без всяких там выгод… Напрямую… Вот на этот счет.

Перевести в рубли – и отправить моей жене. Если вдруг спросят, что за деньги – долг! Просто должок. И никаких объяснений больше… Как там Сбербанки в их зауральском городишке?.. работают? нормально?.. Вот и отлично. Я не взял с нее никакой расписки. Майор Жилин всегда так делал. Я о расписке даже не заикнулся. Женщина не подведет… Это твердо. Это, как ночью звезды над головой… Ни одна солдатская матерь ни разу не подвела… Еще не было случая.

В грозненской пятиэтажке, как я понял, мы сейчас встретились у некоей придурковатой бабульки. Бабульку солдатская мама, разумеется, на время выпроводила… Ради встречи… Бабульку выпроводить непросто, русских в Грозном мало. Куда она ее дела?.. Неважно.

В квартирке все прибрано. Чисто. Цветы на столе. Хотя и не белая, свежая цветная скатерка. Бутылец с вином… И вообще в воздухе что-то забытое… Что-то от встречи Нового года… Хотя лето. Конечно, я все понял. Солдатская матерь сама хочет благодарить, и потому ее душа поет и ее это носится в воздухе. Это висит уже на пороге. Когда женщина себя самое оформляет как подарок, дарение разом меняет ее. Красит ее. Возвышает ее… Ну и тебя заодно.

После первого беглого поцелуя на пороге – она снова и снова тянулась к моим губам. Но я деликатно притормаживал. Заговорил:

– Вижу, вижу… Рада… Ждала… Я тоже рад. Но есть особая просьба… Я хочу… чтобы ты мне сделала одно дело.

Она жарко задышала. Заулыбалась. И – вся щедрость – сказала:

– Сделаю. Сделаю… Все, что захочешь.

И, взяв за руку, повела к откровенно застеленной постели.

А я, поняв ее невольную ошибку, ее вновь приостановил.

Я сказал:

– Сначала все-таки дело… Повторяй за мной.

Я говорил:

– Переправить деньги жене… Когда будешь в России. Сразу же.

Она повторяла:

– Переправить деньги жене… Когда буду в России… Сразу же!.. Поняла! Поняла!

Откровенно застеленная постель была ей нужнее, чем мне. Не по физиологии – по долгу. Слишком много ее предшествующих размышлений и волнений было вложено в наш нынешний вечер. Полгода!.. Она же готовилась. Она же была уверена, что я жду и хочу.

Женщина часто думает, что ее ждут больше, чем приносимых ею благ. Она именно так думала, так помнила, откладывая дома доллар за долларом.

Она знала, как это будет. И бабульку вон выставить… И квартирку празднично прибрать. И постель… И встретить майора Жилина на пороге – губы в губы… Мысленно она уже все это сделала. Сделала все-все-все-все, что майору взбредет в голову. Уже сделала. Уже позади. Уже в прошлом… Так что, откажись сейчас майор Жилин, ее бы расстроило, обидело бы. Одни только салфетки на столе, чистейшие, сверкающие белизной, кричали бы мне сейчас о незаслуженной женской обиде. А скатерть! А вино!..

Сто лет не был с женщиной… В постели я трогал ее осторожно. Так осторожно, что мне даже удавалось представить, что я с женой. Я закрывал глаза. В полумраке это легко. Вдруг – и удавалось. Я трогал пальцами ее соски… Я играл с невидимым. Эта игра ничуть не мешала основному мужскому делу. Соски то опадали, то вздыбливались. И я забывался… Обманывая себя все больше. А она подсказала, что я могу немного покусать их. Легонько. Если хочу…

Трель звонка в постели неожиданна. Когда уже в постели… Война!.. Голый, дернувшийся, я все-таки удачно сунул руку в ком своей сброшенной одежды и сразу нашел… Мобильник, вот он!.. Крамаренко.

Крамаренко свое знает. Говорит, что коробка со снайперскими патронами наготове… Все в порядке. Пацаны тоже в порядке, легли спать… Все нормально.

– Не задерживайтесь слишком. Всех делов не переделать… Вам тоже надо поспать, т-рищ майор.

Я, видно, среагировал на телефон. Поостыл… Перебил сам себя. Но теперь в постели заволновалась, задергалась женщина. Решила, что я уже ухожу… Что звонок был тревожный. Она стала благодарить и прощаться.