Ороборо: Господин Демон (СИ) - "Ie-rey". Страница 9

Чонин, получив разрешение, взял верхнюю карту. Сначала внимательно осмотрел верхнюю сторону с символом дождя, потом перевернул и полюбовался на “рубашку”. Там Сэхун обычно писал своё имя устаревшим иероглифом, который уже лет двести как не использовался.

— Ты знаешь, что он означает? — негромко уточнил Чонин и поднял взгляд на притихшего в ожидании Сэхуна. У Сэхуна немедленно язык прилип к нёбу, потому что Чонин рассматривал его с искренним интересом и так, словно видел впервые.

— Конечно, — отозвался он после непозволительно долгой паузы. Но губы всё равно слушались плохо. — “Смотрящий иначе”. Примерно так. Если хочешь, я и твоё имя могу написать…

Сэхун поспешно достал из узкого отделения в пенале кисть и маленькую плошку с тушью. Скрутив крышку, окунул кисть в тушь и пристроил на колене чистую карту-заготовку. Помедлил, сделал глубокий вдох, стараясь не косить глазом на Чонина и избегая его пристального взгляда, в мыслях перебрал те из устаревших иероглифов, которые помнил, затем лёгким и плавным движением, ни на миг не отрывая кисти от карты, нарисовал иероглиф “человек-тигр”. Хотя этот иероглиф мог как означать человека, наделённого тигриным благородством, так и тигра, притворяющегося человеком. А ещё этот иероглиф использовали в классификации волшебных существ. Им обозначали перевёртышей-полукровок. Только читался он именно “Чонин”.

— Вообще моё имя пишется иероглифом “справедливый, чистый”, — задумчиво пробормотал Чонин, не отводя глаз от карты со своим именем в руке Сэхуна, — но так тоже ничего.

— Ты знаешь устаревшие…

— Немножко. — Тон Чонина исключал дополнительные вопросы. Он не хотел говорить об устаревших иероглифах. Определённо.

Неловкую тишину расколол на части писк телефона в кармане у Чонина. Тот мельком глянул на дисплей и оборвал сигнал одним нажатием на кнопку, после чего поднялся на ноги.

— Мне нужно ехать.

— А… ну… да, конечно. — Сэхун сложил всё в пенал и медленно закрыл крышку. Пальцы дрожали, но, вроде бы, это не бросалось в глаза. Как и огорчение. Сэхун не испытывал ни малейшего восторга от скоротечности их встречи. Он вообще рассчитывал… Мало ли, на что он там рассчитывал, ведь Чонин всё равно заглянул к нему в итоге даже меньше, чем на час.

Прикрыв глаза, Сэхун в мыслях проклял так не к месту просыпающееся смущение — снова щёки горели.

Сэхун понуро поплёлся хвостом за Чонином, потом смотрел, как тот надевал куртку и запихивал телефон в карман. И Сэхун не успел вновь уловить стремительное движение — Чонин вдруг оказался настолько близко, что дышать было страшно из опасения задеть дыханием чувственные губы. Сэхун без труда мог сейчас разглядеть каждую трещинку и ранку на этих губах и оценить их оттенок.

Не потребовалось.

Глаза сами собой закрылись, едва Чонин сделал выдох и осторожно перешёл к поцелую. Такой горячий… И губы упругие до твёрдости, приятно шершавые, сухие. Зато кончик языка — влажный и нежный. Сэхун невольно сам потянулся к его губам, когда поцелуй завершился. Едва успел спохватиться и застыть статуей. Пьяный от вина, к которому они оба так и не прикоснулись. Глаза он приоткрыл, но мог пялиться исключительно на влажно блестевшие уже губы Чонина.

— Хочу встретиться после того, как освобожусь, — негромко произнёс Чонин с едва уловимой вопросительной интонацией.

Невыпитое вино ударило Сэхуну в голову ещё сильнее. И, наверное, ему хоть раз в жизни полагалось чуточку сойти с ума и сказать это:

— К тебе или ко мне?

Чонин прислонился лбом к его лбу и тихо засмеялся. Сэхун смотрел на сверкающую улыбку и пытался сделать выдох.

Не получалось.

— Я приеду. Позвоню, как буду подъезжать.

— Разве ты знаешь мой номер телефона? — немного оклемавшись, бросил в спину Чонина Сэхун. В ответ получил многозначительную усмешку поверх плеча и предупреждение:

— Мой номер заканчивается на две восьмёрки.

Сэхун ошарашенно таращился на захлопнувшуюся дверь и продолжал ощущать на губах вкус и прикосновения губ Чонина. Кое-как добрёл до дивана в гостиной и свалился на него. Часы на камине показывали всего девять вечера.

Сэхун поднёс к губам кончики пальцев, помедлил, но таки прикоснулся. Губы оставались непривычно горячими до сих пор. Непривычно горячими и неожиданно чувствительными. Каждое прикосновение к ним отзывалось волной сильных эмоций, прокатывающейся по телу.

До дрожи глубоко-глубоко внутри — там, где полагалось таиться душе.

Сэхун с тихим стоном зажмурился и прижал ладони к лицу, словно в надежде избавиться от этого наваждения. Всего за пару дней он совершил столько спонтанных и не свойственных ему поступков, сколько и за всю жизнь… С этим было бы проще смириться, если бы Чонин оказался менее эффектным и примечательным. Если бы он был не таким… таким… вот таким, каким он был.

Сэхун, сколько сам себя помнил, всегда настороженно относился к красивым или же очень привлекательным людям. А Чонин определённо заслуживал хотя бы оценки “очень привлекательный”. И это — не говоря уж о том, что они только познакомились. У них ещё ни черта не было, кроме поцелуя. Поцелуя на второй день знакомства, что в случае Сэхуна попадало в область фантастики. Хуже того, Сэхун не стал бы возражать, если бы Чонин зашёл гораздо, гораздо дальше.

Он перевернулся на живот, подгрёб к себе подушку и уткнулся в неё лицом. Упрямо раз за разом повторял: “Сопротивляйся, О Сэхун, чёрт тебя возьми! Сопротивляйся!”

И Сэхун пропустил тот миг, когда реальность сменилась сном.

Потому что сон казался реальностью — тягучей и стремительной одновременно, горькой и пряной.

…под ним пёстрым ковром — земля. Трава, песок, опавшие листья — всё сливается в неповторимый и постоянно меняющийся узор. Пока до Сэхуна не доходит, что он бежит. Бежит мягко и пружинисто, бесшумно, с необыкновенной грацией. А тело стелется над землёй и кажется невесомым. Словно полёт, а не бег.

Лапы… Лапы с густым тёмным мехом. И спящие внутри острые когти. На языке вкусом — запах. Люди. Двое. И привкус металла на клыках. Люди в машине. В роще. Смотрят на дом. На его дом. Тихо переговариваются, посмеиваются и гадают, с чего это патрульный из мотобригады повадился к “салаге” Сэхуну.

Неважно. Тут тихо.

Снова пёстрый ковёр под лапами. Ветки, терпкий запах примятой травы. Слева ветром приносит асфальтовый жар — скрипом песка на зубах. И так чудесно ощущать каждую мышцу в теле. Сильный, быстрый, с цепким взглядом. И снова запахи — в нос и на кончик языка.

Бежать. Просто бежать и искать.

Но Сэхун не знает, что искать.

Зато знает владелец лап и густого тёмного меха. Он уверенно бежит к городу и совсем не боится покидать лес.

Сэхун никогда не был на этой улице, но тут живёт один из коллекционеров, если верить списку с адресами. Один из троицы любителей, и Сэхун не помнит его имя.

В дом они попадают через окно. Лапы бегут направо, а Сэхун сворачивает налево — там какие-то подозрительные звуки. Картина, что он видит через несколько мгновений, уже знакома.

В гостиной убийца кромсает ножом свежий труп. Убийца выглядит почти так же, хотя Сэхун готов поставить на кон голову — это не тот человек. Другой. Но гримаса ярости и разочарования на лице превращает его в близнеца того, кого Сэхун видел в доме господина Ана.

Сэхун успевает отступить во тьму коридора, когда убийца оборачивается, будто почуяв его. С ножа капает на пол. Тёмное, густое и вязкое.

Страшно. И запах ржаво-солёный, тяжёлый.

Сэхун и рад бы уйти, но не может. Нечто неведомое не пускает. Он остаётся стоять в коридоре и просто ждать.

Убийца застывает на пороге, пошатываясь, делает пару шагов. Он щурится так, словно ничего не видит, хотя Сэхун на расстоянии вытянутой руки от него.

Время растягивается, каждая секунда как туго натянутая струна, убегающая в бесконечность.

Один ждёт, а второй ищет… И это мерзкое чувство ещё, когда кажется, что глазами одного смотрит кто-то другой.

— Как интересно, — выдыхает убийца, остановив, наконец, взгляд на Сэхуне. Увидел и заметил. — Ну надо же!..