Дуэт с Амелией - Вогацкий Бенито. Страница 65
Жена балаганщика расчесывала волосы.
- Ну как, можно в них танцевать? - Я повернулся к ней задом. Она зажала ладонью рот, чтобы не прыснуть. Штопка у меня получилась хоть куда, да только держаться ей было не за что.
- Верно, очень ее любишь? -спросила она шепотом.
- Кого?
- Откуда мне знать! Просто глаза у тебя такие... позолоченные.
Показалось, наверное.
Я о ней и не вспоминал.
13
Нашел я это место без труда. Только сдвинул в сторону большой рояль, и нужные дощечки оказались как на ладони.
Плинтус вдоль стены не доходил до угла и бьш надставлен куском сантиметров восемьдесят в длину, да так аккуратно, что, если не знаешь, ни за что не заметишь. Но я знал. Я вынул этот кусок-он был не прибит, а просто втиснут, - и пять паркетин поднялись как бы сами собой. А кроме того, света ведь все еще не было, и, если бы кто услышал, увидеть все равно ничего бы не мог. Потыкался бы с коптилкой туда-сюда, и все. При этой мысли я почти совсем успокоился.
Позже, ровно в одиннадцать, Амелия обещала быть в парке.
Там я ей все передам из рук в руки. А она обнимет меня, исчезнет и "начнет новую жизнь". Мать-дерьмо. Дочка нет.
У меня с собой был мешок из-под сахара.
Самая удобная вещь для такого случая.
Я сунул в дыру руку и тут же нащупал, что искал. Завернуто в платок. Тяжелый сверток- столовое серебро. И шкатулка с драгоценностями тоже на месте. Небось ожерелья да кольца, и все в бриллиантах.
Шкатулка тоже тяжелая. Два канделябра лежали чуть правее-двурогие, на толстой ножке.
Все туда, в мешок. Потом я вставил паркетины и кусок плинтуса на место, и пол принял прежний вид. На удивление быстро и ладно. Тут не Амелия, тут кто-то другой поработал, не ей чета, только теперь сообразил я: видать, знал толк в плотницком деле, а может, быстро овладел им, когда потребовалось. Значит, у нее был помощник.
Затягивая горловину мешка, я подумал, что впервые нахожусь в этой комнате. Пока я в темноте пробирался в угол, я натыкался на стулья, составленные рядами, а в глубине обнаружил длинный стол-как бы для собрания. Я догадался: прежнюю мебель вынесли и заменили более подходящей.
Ведь в замке курсы.
Я осторожно задвинул рояль на прежнее место. Завтра можете на нем играть и петь под него новые песни.
Скажу, положа руку на сердце: в моей жизни больше не было женщины, ради которой я бы сделал то, что сделал.
Когда я уже стоял возле окна, мне вдруг пришла в голову в общем-то вполне разумная мысль: в своих руках я держал свою же беду. Передам Амелии все это богатство, а она исчезнет. Вот увижу ее в последний раз:
"На, держи-все прошло как по маслу". И прощай навсегда.
Только бы не раскиснуть!
Амелия пришла ко мне потому, что знала: я человек надежный. На меня можно положиться. Тут никаких сомнений. Только бы не раскиснуть! Я вдруг замешкался. Мне нестерпимо захотелось узнать, висит ли еще на потолке большая люстра-огромная хрустальная корона, которую я и видел-то только снаружи. Раз уж я оказался внутри, почему бы не воспользоваться случаем?
Разве обязательно так уж сразу и выметаться? Но как я ни старался пронзить темноту взглядом, ничего там вверху не увидел, даже смутных очертаний. Но вдруг-словно в награду за старания-люстра сама собой зажглась и засияла всеми огнями. Ток опять пустили.
Да, у новой власти никогда ничего не поймешь. То всю ночь не дают тока чаще всею по субботам, когда танцы. А то-вот как сегодня-уже через час пустят.
Я бросился к выключателю, то есть к противоположной двери: убрать свет так же мгновенно, как он зажегся. Ни к чему мне было это сияние.
Но опоздал: в доме зашумели, задвигались. Свет пробуждает жизнь! Зазвучали голоса, там и сям раздались веселые возгласы.
Зажегся и наружный фонарь, он осветил веранду, через которую я как раз собрался удрать.
Свет в столовой я успел выключить и теперь сидел в темноте, скорчившись у окна, и глядел в парк. Свет вызывает у людей самые разные потребности, кому-то вдруг понадобится выйти по нужде, кому-то еще зачем-нибудь. Другие просто уставятся в окно: они-то на свету, а парк в темноте, как и быть должно.
Слишком поздно я услышал шаги в прихожей: это Конни ходил по всем комнатам, проверяя, не горит ли где попусту светведь никто не рассчитывал, что ток дадут так скоро. Вот он распахнул дверь столовой-и я съежился в углу, не выпуская из рук мешка.
И ведь видел же, что в комнате темно и люстра не расходует зря драгоценного электричества. Вот и шел бы себе дальше, раз уж такой хозяйственный. Так нет: в других комнатах он свет гасил, а здесь, наоборот, зажег. Причем так и стоял в дверях, значит, не собирался здесь остаться - поиграть на рояле, почитать или так посидеть.
Нет, просто хотел посмотреть. И уже собрался уйти. И тут-ну конечно, разве могло быть иначе-увидел меня в углу. Я вскочил и распахнул окно. Пан или пропал!
Но и Конии был не робкого десятка.
В таких случаях он долго не думал. Мол, думать потом времени хватит. Задержать бегущего всегда правильно. А отпустить-не всегда. Поэтому он отшвырнул меня в угол.
И не спросил, что я здесь делаю. Нет, он ткнул пальцем в мешок и спросил:
- Что у тебя тут?
Ишь какой любопытный. Вроде моей матери. Она бы тоже первым делом спросила, что, мол, у тебя в мешке.
- Мои вещи, - ответил я недолго думая.
- Ну-ка, выверни!
Я стоял под другим углом к открытому окну и поэтому видел, что из глубины парка к веранде подошла Амелия. Ее и свет не испугал-была готова на все. Хотела начать новую жизнь. И очевидно, поняла, что со мной случилась беда: лицо у нее было грустное-грустное.
Я перевернул мешок, приподнял его за углы и вывалил содержимое на пол, как картошку.
14
Конни был членом правительства, непривычного к виду таких богатств. Он даже зажмурился. В его задачи входило организовать курсы, набрать учащихся, помогать разным бедолагам вроде меня. А тут перед ним вдруг столовое серебро, канделябры и шкатулка, и он не может взять в толк, зачем мне все это в Лёвенклау.
Он бросил на меня грустный взгляд, в котором легко было прочесть: и у этого оказалась другая, вернее, вторая жизнь, в тайных помыслах. Теперь я понял, что раньше он искренне в меня верил.