Справедливость силы - Власов Юрий Петрович. Страница 31

Я осознавал лишь необходимость поиска новых средств извлечения силы, отказа от догм. В Риме должна была возобладать не какая-то новая "порода" спортсменов, а результат тех других условий, в которые они прежде не ставились. Спорт, отражая изменения в обществе, преображался. Время стремительно изменяло все масштабы…

Глава 55.

О характере наших тренировок в Риме и обстановке дает некоторое представление очерк Оскара Стейта – одного из организаторов современной английской тяжелой атлетики. Очерк тем любопытен, что, несмотря на дружеский тон, Стейт не относился к числу моих доброжелателей. Он это доказал на чемпионате мира 1962 года в Будапеште и еще много лет спустя, когда уже и память затирала подробности поединков.

"Если поднятие веса является высшим мерилом деятельности атлета всех времен, тогда Юрий есть тот человек! "Считаете ли вы возможным набрать в сумме троеборья 1322 фунта (600 кг.– Ю. В.)?"

Я был потрясен, когда чемпион мира Юрий Власов из России задал мне этот вопрос. О чем думал этот человек? Ему еще предстояло одолеть олимпийский рекорд в 1185 фунтов.

Я осторожно ответил: "Быть может, это и возможно, но не очень".

Я полагал взять интервью у Власова, однако не владею русским. Решил найти переводчика и приятно поразился, когда мне сказали, что Власов владеет французским. Это открывало возможность беседы без помех.

До сих пор я считаю это интервью с человеком, который добился высшего мирового достижения, огромным событием. Для меня Юрий новый и ценный друг.

Власов совершенно не походит на некоторых темпераментных штангистов, любящих покрасоваться, такой он везде – на публике и без нее. Поэтому он не со всяким расположен говорить. Однако тем, кто понимает толк в тяжелой атлетике, он доступен.

Я сидел, очарованный легкостью, с какой он поднимал веса. В паузах он присаживался ко мне, готовый объяснить свои приемы работы и вообще взгляды на спорт. Другие штангисты, возможно, держат в секрете свои методы тренировки, но Юрий ответил на все вопросы и сообщил много интересного. Я получил привилегию наблюдать его во всех трех упражнениях классического троеборья, делая при этом соответствующие записи.

Его тренер – Богдасаров – показал даже тренировочную тетрадь Юрия, что позволило получить любые данные. Несомненно, между Власовым и тренером близкое и гармоничное взаимопонимание. Тренер консультировал его перед каждым подходом. Богдасаров гордится Юрием, как сыном. Он с той же гордостью объяснил мне, что "Власов не является исполином-тяжеловесом, но настоящий атлет со сложением Геркулеса!".

В ту тренировку Власов поднял около 12 тонн (заурядная по тоннажу тренировка.-Ю. В.}\

Как я уже отметил, Власов потряс меня вопросом: возможен ли результат в 600 кг?.. На последней римской тренировке в Аквиа Асетоза Юрий сказал мне: "Я, вероятно, очень быстро оставлю помост. Хочу посвятить себя другому делу. Тренировки и чемпионство отвлекают. Поднятие штанги ведь еще не все…"

К дням наших встреч на Олимпийских играх он закончил Военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского. Врожденное дарование, научно обоснованные методы тренировок, настойчивость, стремление к победе и совершенству открыли возможность для Юрия Власова стать сильнейшим в мире!"

Я тренировался в брюках, финальные разминки постарался отработать без свидетелей, не считая Оскара Стейта. Никто не должен ведать о болезни. Рассказ Стейта подтверждает, что мне это удалось. А нарывы выперли по голубиному яйцу каждый. Врач олимпийской команды Зоя Сергеевна Миронова неукоснительно прокачивала через меня пенициллин. До сих пор помню дюжину игл в бедре сразу. Баллон насасывался пенициллином, соединялся с иглой, опустошался. И опять в насасывание… А потом меня рвало. Не дай бог об этом узнают! Готов на все – лишь бы работать! Я столько к этому дню шел! Если бы я знал, что меня ждут!..

Нарывы опадали, чтобы после очередной тренировки снова ожить. Все же лошадиными дозами антибиотиков удалось держать воспаление в границах (нарывы, проросшие уже едва не до кости, вскрывали в Москве).

Эх, уторопить бы время!

Я вел себя так, будто совершенно здоров. Встречался с Брэдфордом. Он производил куда более сильное впечатление, чем Шемански. Большой Вашингтонец был превосходен. Что там наколдует на помосте, увидим. Борьба рассудит. Но как великолепна эта мускулистая грудь-наковальня! А энергия жима! Этот чистый жим! Плавный, неукротимый…

Доброе мастерство. Добрый жим. Штанга теряла внушительность в его руках. И при всем том ничего от искусственной силы-ожирения, звероподобности. Могучий, неторопливый бог-атлет.

Маэстро Шемански избегал тренироваться при посторонних. Я практически и не видел его в Аквиа Асетоза (возможно, Шемански избегал публику из-за нелюдимости, природной скрытности). А высиживать, дожидаться я почитал недостойным. Никогда не опускался до высматривания тренировок соперников. Хитрость в поединках, искусство темнить – все это допустимо, но я был брезглив к таким спортсменам, пусть знаменитым. От того, что часто называется "тактикой", на деле порой шибает жадностью и неразборчивостью. В назначении быть светлой силой, возвышением человеческого вижу спорт и по сию пору.

…И опять Рим! И солнце прямое, но совсем не тяжелое. Творящая сила солнца. Я забывал о тренировках и несчастье. А несчастье привалило за болезнью. И накликал его я.

2 сентября после обеда я отдыхал в шезлонге – тень под домом густая. Дома Олимпийской деревни подпирали бетонные столбы. Жарко, далеко за тридцать.

Меня окликают. Узнаю: Владимир Булатов, Игорь Петренко – "шестовики" и Виктор Липснис – толкатель ядра.

Булатов объясняет: "У Виктора четвертое место! Скобла, Роу – позади! Не откажи, выпей с нами за победу. У нас самая малость – бутылка бренди".

Я почти не знал их. Тем более тронуло приглашение. Не от потребности выпить – победа ведь! Значит, я для них свой – это тоже приятно. К тому же не только я еще не выступал, но Булатов и Петренко – тоже. Ссылаться, стало быть, на режим грешно. До выступления все прокачается бесследно, ведь мне работать 9 сентября, на следующий день после Воробьева, то есть через неделю. Пошли к Липснису.

Вернулись вроде удачно: никто не приметил…

Но подняли меня с постели на суд команды. Был суд короток и беспощаден: ходатайствовать о запрещении выступать на Играх, отправить домой, а пока для назидания держать меня в бойкоте.

Донес Воробьев. Наши комнаты имели общую дверь. Услышал, чуть свет поставил в известность "инстанции".

Очень обходительные люди вызывали и убеждали: "Назовите, с кем пили, и вам все простят". Не сказал. В один из дней меня пригласил Романов (Романов Н. Н.-председатель Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта. Настоящий друг спорта): "Забудь все. Для боя готовились. Ни о чем не думай, кроме победы. Больше дергать не станут. Готовься к выступлению…"

Все циничней и проще. Думаю, решающую роль в моей судьбе сыграла моя исключительная форма, а точнее – тренировка. Я провел ее вслед за собранием. Зал ломился от репортеров и публики. Каждый подход рождал аплодисменты – такого никто не слышал и не знал. Я не щадил себя. Да и что щадить, не буду ведь выступать. По тем временам я отработал на неслыханных весах.< br> Известие о тренировке не могло не дойти до руководства, оно добавилось к его осведомленности о моей редкостной готовности. О ней сообщали не только римские, но и ведущие газеты мира. Спортивный раздел у них самый подробный. А рубка между нами и американцами за "золото" склонялась в нашу пользу. Ну как не выложить козырь – победу "самого сильного человека в мире", да в самый последний день: наши выступления закрывали Игры.

Для меня это означало непереносимо громадное напряжение – до сверхнатуги взводилась пружина риска. А проиграю?.. Сотрут… Именно после работы на внушительных весах (и болезнь с бойкотом не приморили) Романов и молвил: больше дергать не станут. Искренняя поддержка Романова тоже имела значение.