Капли крови (Навьи чары) - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников". Страница 9

Щемилов причалил к пристани, и ловко выпрыгнул из лодки. Петр сказал насмешливо, кланяясь с преувеличенною любезностью:

-- Пролетарию всех стран мое почтение.

Щемилов спокойно ответил:

- Господину студенту нижайшее.

Он поздоровался со всеми, и сказал, обращаясь преимущественно к Елисавете:

- Вашу собственность вам прикатил. Едва ее у меня не сперли. Наши слободские о священном праве собственности имеют свои особые понятия.

Петр закипал досадою. Самый вид молодого блузника раздражал его, слова и повадки Щемилова казались Петру нахальными. Петр сказал резко:

- По вашим понятиям, насколько я понимаю, священны не права, а грубое завладение.

Щемилов свистнул, и сказал:

- Таково, батенька, и есть происхождение всякой собственности, - грубо завладел, да и баста. Блаженны обладающие, - поговорочка, сложенная грубо завладевшими.

- Это вы откуда же нахватались? - насмешливо спросил Петр.

- Крупицы мудрости падают и к нам от стола богатых, - в тон ему ответил Щемилов, - ими мы по малости и питаемся.

В лодке оставался еще один молодой человек, тоже, по-видимому, рабочий. Это был робкий на вид, худой, молчаливый юноша с горящими глазами. Он сидел, держался за тесемки руля, и опасливо поглядывал на берег. Щемилов глянул на него насмешливо и любовно, и позвал его.

- Ползи сюда, Кирилл, не бойся, - здесь все народ собрался весьма благодушный, и до нашего брата очень охочий.

Петр сердито промычал что-то. Миша улыбался. Он ждал нового человека, хотя и боялся немирных споров. Кирилл неловко вылез из лодки, неловко стал на песке, понурив голову и расставив ноги, и, чтобы скрыть мучившее его ощущение неловкости, стал улыбаться. Петру было досадно. Он сказал, стараясь говорить любезно:

- Сядьте, пожалуйста.

Кирилл ответил искусственным басом:

- Сижен достаточно.

Продолжая улыбаться, сел, однако, на край скамьи, и чуть не упал, растопырил руки, мазнул Елисавету, рассердился на себя, покраснел, сел подальше от края, и сказал:

- Сидел два месяца, административно.

И всем были понятны эти странные слова. Петр спросил:

- За что же?

Кирилл поежился. Сказал неловко в угрюмо:

- У нас на этот счет просто, - чуть что, сейчас самые смертоносные меры.

Тем временем Щемилов тихо сказал Елисавете:

- Славный паренек. С вами, товарищ, хочет познакомиться.

Елисавета молча наклонила голову, улыбнулась приветливо Кириллу, и пожала ему руку. Он расцвел.

Пришел Рамеев. Он поздоровался с гостями любезно и холодно. Было впечатление нарочной корректности, может быть, и ненужной. Разговор продолжался несколько неловко. Синие глаза Елисаветы нежно и задумчиво смотрели на раздраженного Петра и на холодно-враждебного ему Щемилова.

Петр спросил:

- Господин Щемилов, не пожелаете ли вы объяснить мне, почему идет речь о самодержавии пролетариата? Что же, вы, значит, признаете самодержавие, только хотите его перенести в другой центр? В чем же здесь шаг вперед?

Щемилов просто и спокойно ответил:

- Вы, господа собственники, нам ничего не хотите дать, ни золотника власти и обладания, ну, так что же нам делать.

- А ваши ближайшие цели? - спокойно спросил Рамеев.

- Ближайшая или дальнейшая, что там! - ответил Щемилов. - У нас цель одна: обобществление орудий производства.

- А земля? - звенящим выкриком спросил Петр.

- И землю рассматриваем, как орудие производства, - сказал Щемилов.

- Вы воображаете, что земли бесконечно много в России? - со злобною насмешливостью спросил Петр.

- Не бесконечно, ну, а все ж-таки на теперешнее население хватит, да и с избытком, - спокойно возразил Щемилов.

- По десяти, по сто десятин на душу? - издевающимся голосом выкрикивал Петр. - Так, что ли? Втолковали это мужикам, они и волнуются.

Щемилов опять посвистал, и сказал с презрительным спокойствием:

- Ерунда, почтеннейший, - мужик не столь глуп. А впрочем, позвольте спросить, что мешало противной стороне втолковывать мужику правильные мысли?

Петр сердито встал, и быстро ушел, никому не сказав ни слова. Рамеев спокойно посмотрел вслед ему, и сказал Щемилову:

- Петр слишком любит культуру, или, точнее, цивилизацию, чтобы ценить свободу. Вы слишком настаиваете на вашем классовом интересе, и потому свобода вас не так манит. Но мы, русские конституционалисты, на себе вынесем борьбу за свободу.

Щемилов слушал его, стараясь сдержать ироническую усмешку. Он сказал:

-- Да, мы с вами не сойдемся. Вам надо моцион на вольном воздухе делать, а нам еще жрать хочется, - не сыты.

Рамеев помолчал, и тихо сказал:

- Меня ужасает это одичание. Убийства, убийства без конца.

- Что делать! - усмехаясь, отвечал Щемилов. - Вам, небось, хотелось бы карманной, складной свободы для домашнего употребления.

Рамеев, с нескрываемым желанием прекратить разговор, встал, улыбаясь, протянул руку Щемилову, и сказал:

- Должен вас оставить.

Миша пошел было за ним, потом раздумал, побежал к реке, около купальни достал свою удочку, и влез в воду по колена. Давно уже он привык убегать к речке, когда печали или радости волновали его, или когда надобно было хорошенько подумать о чем-нибудь. Он был мальчик застенчивый и самолюбивый, и любил быть один со своими мыслями и мечтами. Холод воды, струящейся около ног, успокаивал его, и отгонял всю злость. Здесь, в воде, стоя с голыми ногами, он становился кротким и спокойным.

Скоро сюда же пришла и Елена. Она стояла на берегу, и молча смотрела на воду. Почему-то ей было грустно, и хотелось плакать.

Вода в реке тихо и успокоение плескалась. Гладкая была вся поверхность, - так и шла.

Елисавета с легким неудовольствием глянула на Щемилова.

- Зачем вы так резки, Алексей? - сказала она.

- А вам не нравится, товарищ? - ответил вопросом Щемилов.

-- Нет, не нравится, - решительно и просто сказала Елисавета.

Щемилов помолчал, призадумался, сказал:

- Слишком широкая бездна между нами и вашим братом. И даже между нами и вашим отцом. Трудно сговориться. Их интерес, - вы же это хорошо понимаете, лепить пирамиду из людей; наш интерес - пирамиду эту самую по земле ровным слоем рассыпать. Так-то, товарищ Елизавета.