Королева Ортруда - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников". Страница 32

Маркиза Элеонора Аринас подстрекала принца Танкреда к решительным действиям. Но Танкред был осторожен. Он искусно вдохновлял провокацию, окружил королеву Ортруду сетью шпионства, и торопил события, а сам держался так, чтобы на него не падало подозрений.

Графа Роберта Камаи сначала приводило в ярость охлаждение принца Танкреда к Маргарите. Граф Камаи боялся, что положение его стало непрочным. Но скоро он успокоился. Он знал так много о принце Танкреде, что Танкред принуждён был по-прежнему покровительствовать ему. На всякий случай, граф Камаи, изменник и разбойник в душе, человек глубоко бесчестный, приберегал кое-какие документы, чтобы в подходящий момент, если это окажется выгодным, предать и принца Танкреда. Одним из таких документов было письмо к нему Танкреда, то самое, которое хитрая Маргарита сумела украсть и вложила в любовные письма, переданные ею королеве Ортруде.

Может быть, Виктор Лорена был не совсем прав в своей уверенности. Организация власти и силы была далеко не так уж совершенна, как первому министру казалось. В последние дни обнаружилось, например, несколько случаев покражи оружия и снарядов из казённого арсенала. Несомненно было, что кто-то из чинов арсенала был подкуплен организаторами восстания. Представители парламентской оппозиции уже не раз указывали на взяточничество и подкупность администрации. И в печати, и в парламенте говорили, что армия вооружена плохо, что интенданты и поставщики грабят казну, что броненосцы не годятся для боя, что военные секреты не оберегаются достаточно строго. Но министерство имело прочное большинство в парламенте, а ловкость Виктора Лорена помогала ему опровергать довольно убедительно самые неопровержимые сообщения.

И шансы на успех восстания были также не очень малы. Правда, широкие массы рабочих ещё недостаточно были сплочены; правда, крестьяне и рабочие не были объединены, и представляли два различные класса с разными интересами и устремлениями и с неодинаковою поэтому идеологиею. Но всё-таки для организации восстания было сделано многое, и всё сделано было умно и систематично.

Крупную роль в организации играли женщины, учительницы, телефонистки. В организации были люди разных общественных положений, примкнувшие к движению по самым разнообразным побуждениям. Были тут люди науки, вовлечённые в движение теоретическим интересом. Были фантазёры и изобретатели новых социальных систем. Были светские люди, из любопытства занимавшиеся политикою; они смотрели на революцию, как на вид спорта, опасного, но тем более захватывающего. Были представители городской интеллигенции, побуждаемые добротою, жалостью к эксплуатируемым, бескорыстием, чувством справедливости, любовью к ближнему, и другими мотивами столь же идеалистической природы. Были сентиментальные барышни, сочувствующие бедным рабочим, потому что это так трогательно. Были пришедшие сюда потому, что в их кругу это было в моде. Были религиозные и мистически-настроенные люди, жаждавшие наступления царства Божия на земле. Были возненавидевшие европейскую цивилизацию и жаждавшие опрощения. Были люди с прекрасными дипломами, но без должностей, инженеры, химики, агрономы, врачи, и вообще всякого рода неудачники. Были обманувшиеся честолюбцы, не нашедшие в обществе того места, которое бы соответствовало их притязаниям, и рассчитывающие занять выдающееся положение. Были озлоблённые и обуреваемые жаждою мести. И много было людей, объединённых с рабочими общностью интересов; только они и были действительно полезны для движения.

Манифест, перед восстанием выпущенный центральным комитетом союза революционных организаций, составлен был в ясных и простых выражениях, и содержал в себе небольшое число основных требований. Революционеры требовали созыва конвента, с целью настаивать на республике и на социализации земель и капиталов.

Личная популярность Филиппа Меччио, поставленного во главе революционного союза, была также не малою порукою за успех восстания. У Филиппа Меччио было много приверженцев и поклонниц в разных слоях общества.

Глава пятьдесят четвертая

Жизнь королевы Ортруды была в эти дни тяжко закутана дымным облаком. Её душа томительно колебалась на страшных качелях противочувствия: то она стихийно и злобно радовалась наступающей грозе, — то, земная, дневная, всё же ещё человеческая, робко ужасалась её приближению, её роковым предвещательным голосам. Как и другие женщины, королева Ортруда порою облекалась власяницею, и, укрыв лицо маскою, устремлялась в кровавое безумие улиц, — вопить и метаться, предавая тело мукам.

Всё чаще приникал к королеве Ортруде безумно-яростный бес жестокого сладострастия, и медлительно пытал её горькими истомами. Вместе со всеми юными и сильными в её стране жаждала бедная, оставленная своим Танкредом, своею высокою мечтою о герое-муже, — королева Ортруда любострастных утешений. Уже влюблённая давно в красоту людскую, Ортруда вдруг ощутила в себе душу гетеры, душу изменчивую, страстную и равнодушную. Но тёмные кошмары томили её, и всё чаще уходила Ортруда в подземные чертоги Араминты, в лазурный грот, где тихие, милые дремлют воды. В подземные чертоги убегала Ортруда всё чаще, потому что кошмары её были рождены багровыми сквозь дым лучами очей Дракона, кровавые, жестокие кошмары.

Мысли и мечтания бедной Ортруды всё чаще и чаще обращались к влюблённому в неё Карлу Реймерсу. Всё милее день ото дня становился Ортруде образ белокурого, тихого германца с мечтательными ласками задумчивых глаз. В нетерпеливом желании объятий и поцелуев всё чаще и чаще казалось ей, что она полюбила Карла Реймерса.

Полюбила ли? Разве не одна в жизни любовь? Разве можно любить второго? Разве не вечен в сердце образ Первого Избранника? Полюбить другого — не значит ли открыть своё сердце для всех возможностей и неожиданностей? Не значит ли это — стать блудницею, и выходить на распутия, звонко клича пылких юношей и любострастных старцев?

Но что же из того? Что же так устрашает бедное сердце тоскующей Ортруды? Разве быть гетерою — не сладчайший во все времена удел женщины? Разве этим не побеждает она скудной ограниченности бедного человеческого бытия в пределах этой ничтожной жизни?

Так многими вопросами испытывала своё сердце и свою судьбу бедная королева Ортруда. Она не могла найти на свои вопросы верного ответа, и томилась. Иногда становилось ей страшно чувствовать, как возрастает её влечение к Карлу Реймерсу. Тогда она пыталась бороться с этим влечением.

Но как же ей с ним бороться? Бедное сердце женщины, как же ты можешь победить свою тёмную, коварную Очаровательницу, неизбежную свою Подругу и Госпожу?

Иногда королева Ортруда старалась не видеть Карла Реймерса, или хоть реже встречаться с ним. Иногда же, не уклоняясь от этих встреч, она пыталась победить свою и его любовь резкостями, отпугнуть её злыми взглядами и жесткими словами.

Как и во всяком ином, тесно очерченном кругу, при дворе быстро замечают всякие мелочи. И вот скоро там стали догадываться, стали предполагать большее, чем было на самом деле. Осторожная, злая сплетня, обвитая клеветою, уже ползла, шипя, по тёмным переходам cтapoгo королевскою замка.

Когда намеками сказали об этом и принцу Танкреду, он был рад. В измене королевы Ортруды думал он найти оправдание для своих измен и верный щит от людского злословия.

Краем огромного, тихого сада при королевском замке, шли, разговаривая, Афра Монигетти и Карл Реймерс. Широкая, мглисто-золотая даль морская открывалась перед ними. На белой мраморной скамье над обрывом они сели, — и Афра сказала вдруг, без связи с тем незначительным, что было сейчас содержанием их дружеской беседы:

— Послушайте, Реймерс, — не ходите к королеве Ортруде.

Карл Реймерс посмотрел на Афру недоверчиво, и спросил:

— Вы это говорите мне по поручению её величества?

— Нет, — отвечала Афра. — Я сама вижу, что Ортруда страдает. Не ходите к ней. Не волнуйте её вашею близостью, вашими словами, вашими взглядами. Ваши глаза слишком сини и обманчиво-тихи, ваши речи, такие глубокие и нежные, полны сладкого яда.