Городские легенды - де Линт Чарльз. Страница 4

– Важно не то, во что верят они, – объяснял он своей гостье, – а во что веришь ты.

Он умолк, когда смуглокожий гоблин, который присматривал у него за хозяйством, вошел в комнату, неся поднос с чаем и печеньем. Звали его Гун, он был довольно высок ростом для своей породы – три фута четыре дюйма – и постоянно щеголял в наряде, который подходил разве что обезьяне какого-нибудь бродячего шарманщика: штаны в желтую и черную полоску, красный пиджачок с желтым кантом, крохотные черные шлепанцы и желтая с зеленым шляпа, которая криво сидела на его макушке, прижимая к ней торчащие в разные стороны темные кудряшки. Тонкие длинные конечности, выпирающий животик, надутые щеки, широкий нос и крохотные темные глазки придавали ему еще больше сходства с мартышкой.

Гостья разглядывала гоблина с нескрываемым изумлением, чем доставляла Брэмли живейшее удовольствие.

– Возьми хотя бы Гуна, к примеру, – произнес он наконец, – чем не доказательство моей правоты?

– Прошу прощения?

– Мы живем внутри реальности, которую договорились считать общепризнанной, иными словами, окружающие нас предметы существуют, потому что мы хотим, чтобы они существовали. Я верю в существование Гуна, Гун верит в собственное существование, да и ты, видя его с подносом в руках, вряд ли можешь усомниться в его существовании. В то же время, если принимать в расчет общественное мнение, то придется признать, что Гун – всего лишь продукт воспаленной писательской фантазии, литературный прием, художественное изображение того, чему нет места в известном нам мире.

При этих словах Гун бросил на Брэмли кислый взгляд, а гостья, пользуясь этим, подалась вперед, вытянула руку и легко, едва касаясь, провела пальцами по плечу гоблина. Потом медленно откинулась на спинку кресла и поудобнее устроилась на его подушках, таких мягких, что они, казалось, заключили ее в объятия.

– Значит... все, что мы придумываем, может появиться в реальности? – спросила она.

Мрачный взгляд Гуна устремился на нее.

Девушка училась в университете, где преподавал волшебник; она была на третьем курсе, изучала искусства и вид имела вполне богемный. На джинсах и под ногтями следы старой краски. Копна густых темно-русых волос, куда более непокорных, чем редкие кудряшки Гуна. Неопределенной формы нос, тонкие оттопыренные губы, носки из грубой шерсти, левая пятка прохудилась, у двери – покрытые летописью царапин и пятен рабочие ботинки, из-за пояса джинсов торчит подол рубахи. Только прозрачной голубизны глаза, живые и ясные, как-то не вязались с этой нарочитой небрежностью.

Звали ее Джилли Копперкорн.

Брэмли покачал головой:

– Важно не придумывать. Важно знать, что такие, как Гун, существуют вне всяких сомнений.

– Да, но ведь кто-то должен был сначала его выдумать, прежде чем он... – Девушка осеклась, заметив, как помрачнел Гун. – То есть...

Брэмли по-прежнему качал головой.

– Без некоего подобия порядка все же не обойтись, – признал он, – ведь если бы мир состоял исключительно из вымышленных вселенных, перемешанных между собой, нас окружал бы хаос. Именно поэтому все зависит от нашего желания ну, скажем так, замечать некоторые вещи. Отличия. Отклонения от нормы. Такие, как Гун, – ну хватит уже дуться. – Последняя фраза предназначалась гоблину. – Тот мир, который мы знаем, – продолжал он, обращаясь уже к Джилли, – существует в основном в силу привычки. Просто мы договорились считать, что он состоит из определенных вещей: с раннего детства, когда сознание ребенка наиболее открыто впечатлениям окружающего мира, нас учили, что вот это – стол, и выглядит он так, там за окном – дерево, собака – это определенное животное, которое производит определенные звуки. Заодно нам сообщили, что Гуна и ему подобных просто нет, и вот результат: мы их не видим, не можем увидеть.

– Так значит, они не выдуманные? – переспросила Джилли.

Тут Гун не выдержал. Поставив поднос на стол, он хорошенько ущипнул Джилли за ногу. Девушка подпрыгнула на месте и глубже вжалась в подушки кресла, пытаясь отодвинуться подальше от ухмыляющегося гоблина и его не внушающих доверия зубов.

– Невежливо конечно, – заметил Брэмли, – зато доходчиво, правда?

Джилли поспешно закивала. Все с той же ухмылкой на лице Гун принялся разливать чай.

– Так как же, – снова спросила Джилли, – как же человеку... как же мне научиться видеть мир таким, какой он в действительности есть?

– Это не просто, – ответил волшебник. – Прежде всего надо знать, что именно ты ищешь, иначе никогда не найдешь, вот в чем дело.

Эллен закрыла книгу и откинулась на спинку кресла, размышляя о прочитанном, о Круглых Людях, о парнишке, который спал сейчас в ее постели. Надо знать, что именно ты ищешь. Может быть, потому-то она и нашла сегодня Риса, хотя отправлялась искать Круглых Людей?

Она встала и подошла к двери спальни, чтобы взглянуть на него. Пришлось-таки основательно с ним повозиться, прежде чем он позволил осмотреть и обработать свои синяки и раны и уложить его в постель. Заявил, что нисколько не голоден, и тут же уписал целую банку супа и больше половины буханки ржаного хлеба, который она купила днем. Ну и разумеется, он совсем не устал, что не помешало ему заснуть едва ли не раньше, чем его голова коснулась подушки.

Разглядывая Риса, Эллен покачала головой. С этим своим разноцветным гребнем парнишка сильно смахивает на петуха: так и кажется, что она подобрала на улице какой-то гибрид птицы и подростка, который теперь мирно посапывает в ее постели, мало похожий на нормального человека. По крайней мере, Круглым Человеком его тоже не назовешь, мелькнуло у нее в голове при взгляде на прикрытый простыней тощий торс.

Она повернулась, чтобы уйти, как вдруг что-то за окном привлекло ее внимание. Сквозь стекло на нее пялилась физиономия наподобие собачьей, и Эллен так и примерзла к месту. Этого не может быть, говорила она себе, здесь же третий этаж, а за окном ни балкона, ни карниза. Однако же было: вытянутая морда с горящими как угли красными глазами и оскаленным в свирепой усмешке частоколом острых зубов не исчезала.

Минуты шли, а Эллен стояла, не в силах ни пошевелиться, ни оторвать от наваждения взгляд. Глаза за стеклом горели голодным блеском. Злобой. Неприкрытой ненавистью. Но вот видение исчезло – не растаяло, как полагается галлюцинации, а просто убралось из поля ее зрения, словно соскользнув по стене, – и только тогда Эллен смогла сделать шаг.

Правда, сначала ей пришлось прислониться к дверному косяку – в голове стоял гул. Переведя дыхание, она подошла к окну, но там, разумеется, ничего не было. Общепризнанная реальность, так, кажется, выражался волшебник из книги Кристи? Явления, которые существуют потому, что мы хотим, чтобы они существовали. Но она-то знала, что ни в каком даже самом страшном кошмаре ее воображение не способно породить чудовище, которое всего несколько мгновений тому назад разглядывало ее из ночной тьмы.

Она снова взглянула на паренька, который спал в ее постели. Сколько гнева у него внутри. Может быть, это он вызвал к жизни то, что она видела?

Эллен, сказала она себе, пятясь из спальни, не делай из мухи слона, тебе просто показалось. И все же что-то было там, за окном. В глубине души она была в этом совершенно уверена.

В гостиной ей снова попалась на глаза книжка Риделла. Слова Брэмли Дейпла метались в ее мозгу, точно вспугнутые птицы... и это ощущение странности происходящего, от которого она никак не могла избавиться. Сначала ветер, потом ночь и Рис, скорчившийся в дверном проеме. А теперь еще эта штука в окне.

Прежде чем расстелить постель на диване в гостиной, Эллен налила себе бренди, старательно избегая смотреть на окна. Она знала, что ведет себя как маленькая девочка, понимала, что ей наверняка все померещилось, но что-то таинственное витало в самом воздухе в тот вечер, и ей казалось, будто она ходит по краю обрыва, над которым висит серая туманная пелена. Один неверный шаг, и она соскользнет в пропасть. В кошмар.