Городские легенды - де Линт Чарльз. Страница 54

Правда, мысленно поправила она себя, слово «продала» здесь не слишком уместно, если учесть, что журналы расплатились экземплярами. Да и те два сборника, которые сейчас в печати, публикует «Ист-стритпресс», маленькое местное издательство, а значит, ее стихи можно будет найти только в книжных магазинах Ньюфорда, и больше нигде в мире.

– Романтизм, но с существенной долей оптимизма, – заметил чародей, спокойно перелистывая ее тетрадь, полную огрехов, неоконченных набросков и черновиков. – Никакой «бури и натиска», как у ранних романтиков, скорее похоже на Йейтса с его «кельтскими сумерками» или даже на Честертона. Как это у него там, «овип», кажется? Это когда он говорит о том, какими странными могут показаться привычные вещи, стоит посмотреть на них с непривычной стороны.

Венди не поверила своим ушам. Кто он такой? Профессор английской словесности, забросивший свою кафедру и живущий подаянием, подобно философам древности? «Дикость какая, – подумала она, – сижу тут на скамье в парке и слушаю его рассуждения».

Волшебник повернулся и одарил ее чарующей улыбкой.

– Но ведь в этом и есть наша единственная надежда, правда? В воображении, которое рвется за пределы настоящего не столько ради того, чтобы постичь смысл окружающего нас мира, сколько для того, чтобы просто его увидеть, ведь так?

– Я... не знаю даже, что и сказать, – ответила Венди.

Пряник уснул у чародея на коленях. Тот закрыл тетрадь, его глаза, невероятно синие и яркие в тени полей причудливой старой шляпы, долго и пристально смотрели на Венди.

– Джон хочет тебе что-то показать, – сказал он.

Венди моргнула.

– Джон? – переспросила она, оглядываясь по сторонам.

Чародей постучал себя по груди пальцем:

– Джон Уиндл – так зовут меня те, кому известно мое имя.

– А-а.

Легкость, с которой он переходил от речи образованного человека к простым, даже простоватым выражениям, включая упоминание о себе в третьем лице, показалась Венди необычной. С другой стороны, если как следует подумать, в нем вообще нет ничего обычного.

– И что же это такое? – осторожно спросила она.

– Это здесь недалеко.

Венди взглянула на часы. Было около двух, ее смена начнется в четыре, так что времени у нее предостаточно. Однако она не могла избавиться от чувства, что, каким бы интересным человеком ни казался новый знакомый, лучше бы ей не связываться с ним впредь. Во всем, что он говорил, полнейшая бессмыслица противоречиво мешалась с глубоким смыслом, и это ужасно ее смущало.

Не то чтобы она считала его опасным типом. Просто, пока он говорил, ей все время казалось, будто она идет по болоту, где сделай один неверный шаг и сгинешь в трясине на веки вечные. И хотя они были едва знакомы, она не сомневалась, что любой разговор с ним чреват неверными шагами.

– Мне очень жаль, – сказала она, – но у меня совсем нет времени.

– По-моему, ты – единственная из всех людей, кто сможет это что-то если не понять, то по крайней мере оценить.

– Все это, конечно, ужасно интересно, хотя я и не знаю, о чем идет речь, только...

– Ну так пошли, – заявил он.

Он отдал ей тетрадь и встал, бесцеремонно стряхнув с колен Пряника, который, приземлившись на все четыре лапы, возмущенно вякнул. Чародей сгреб песика в охапку, сунул в плетеную корзинку, которая болталась на руле, вывел велосипед из-за скамейки и остановился, поджидая Венди.

Девушка открыла было рот, чтобы возразить, но только пожала плечами. Почему бы и нет, в конце концов? Вид у него и в самом деле нисколько не опасный, надо только все время оставаться на людях.

Она запихнула тетрадку в рюкзак и зашагала за чародеем на юг по дорожке, которая вывела их из парка на лужайку перед зданием городского комитета, откуда плавно нырнула в другой парк, вокруг университета Батлера. Венди хотела было поинтересоваться, как его нога, ведь раньше он прихрамывал, однако теперь он шагал легко и упруго как молодой, и она решила не спрашивать – видимо, падение с велосипеда ему нисколько не повредило.

Они ступили на территорию университета, где свернули с тропы и пошли к библиотеке имени Г. Смизерса прямиком через газон, лавируя между кучками студентов, которые сидели на траве и занимались чем угодно, только не учебой. Поравнявшись с библиотекой, они обогнули ее поросшую плющом стену и оказались за зданием. Там чародей остановился.

– Смотри, – сказал он и сделал рукой жест, охватывающий все пространство позади библиотеки. – Что ты тут видишь?

Перед ними лежала широкая полоса земли, за которой вставали университетские корпуса. Венди, которая и сама здесь училась, сразу их узнала: студенческий центр, факультет естественных наук и общежитие, правда какое именно, она забыла. Их громоздкие, не похожие друг на друга силуэты замыкали пейзаж, над которым, судя по всему, кто-то основательно потрудился. От сирени и боярышника не осталось и воспоминаний, вместо кустов и травы отовсюду торчала жесткая щетина газонного покрытия, комья сырой земли валялись там, где еще совсем недавно росли деревья, а посреди всего этого красовался огромный пень.

С тех пор как Венди в последний раз приходила сюда, прошло лет пятнадцать, не меньше. И как же все изменилось. Картина, которая сохранилась в ее памяти, так разительно отличалась от всего вокруг, что она невольно подумала словами из детского журнала: «Найди десять различий». Раньше, когда она училась в Батлере, здесь был уголок дикого леса, непонятно как уцелевший в зеленом лабиринте тщательно подстриженных газонов и кустарников, которые придавали университету столь живописный вид. Она еще не забыла, как пробиралась сюда украдкой и усаживалась со своей тетрадью на траву, под шатром развесистого...

– Здесь все переменилось, – сказала она медленно. – Кусты выкорчевали и дуб срубили...

Кто-то говорил ей однажды, что этот дуб, – большая редкость, точнее, был большой редкостью. Деревья такой породы – Quercus robur, или дуб европейский обыкновенный, – не растут в Северной Америке; его привезли и посадили здесь четыреста лет тому назад, когда самого Ньюфорда еще в помине не было.

– Как же они могли... просто взять и срубить его?.. – спросила она недоуменно.

Чародей ткнул большим пальцем себе за плечо, в сторону библиотеки.

– Тот человек, который книгами заведует, приказал это сделать: ему не нравилось, что у него в кабинете всегда темно. А еще ему не нравилось, что каждый раз, выглядывая в окно, он упирался взглядом в клочок дикой природы – это противоречило его чувству порядка.

– Главный библиотекарь? – переспросила Венди.

Чародей только плечами пожал.

– Но почему... почему же все молчали? Разве студенты не могли...

В ее время студенты наверняка протестовали бы. Они окружили бы дерево живой цепью, не подпуская никого близко. Они поставили бы палатки и дежурили бы вокруг него день и ночь. Они...

Она снова посмотрела на пень и почувствовала, как ей сдавило грудь, точно ее завернули в мокрые кожи, которые начали засыхать и стягиваться вокруг нее.

– Этот дуб был другом Джона, – сказал чародей. – Последним, который остался в живых. Ему было десять тысяч лет, а люди просто пришли и спилили его.

Венди недоверчиво покосилась на своего спутника. «Десять тысяч лет? А ты, дружок, часом, не обсчитался?»

– Его смерть символична, – продолжал он. – В мире ни у кого нет больше времени рассказывать истории.

– Простите, но я, кажется, не совсем понимаю, – ответила Венди.

Чародей повернулся к ней лицом, его глаза под черной шляпой горели странным огнем.

– Этот дуб был Деревом Сказок, – пояснил он. – Таких деревьев с каждым годом становится все меньше и меньше, так же как и меня. В ветвях этого дуба задерживались истории, которые приносил ветер, и с каждой новой историей он подрастал немного.

– Но ведь истории никуда не делись, – возразила Венди, сама не заметив, как позволила втянуть себя в разговор, суть которого ускользала от нее пока что. – Сегодня за один год печатают больше книг, чем за все предыдущие века, вместе взятые.