Лезвие сна - де Линт Чарльз. Страница 102

Изабель с трудом остановила взгляд на Рашкине.

– Я не стану, – попыталась сказать она, но с губ слетели только бессмысленные звуки.

Изабель перестала сопротивляться действию наркотика и отдалась своим ощущениям. Она еще слышала шум разговоров у самого дома, видела искаженное лицо Рашкина, чувствовала запах корицы. Изабель всё еще сжимала в руке коробок спичек, да так крепко, что его края смялись в ладони. А потом всё исчезло. Неожиданный вихрь подхватил ее, прогнал все чувства и унес в такое место, где не было ни образов, ни запахов, ни звуков. Только тишина и темнота.

Пустота.

Изабель очнулась в березовой роще в северной части острова. Сразу за рощей простирались обширные поля, цепочкой остроконечных утесов спускавшиеся к самому озеру. Оттуда до Изабель доносился плеск волн о каменистый берег. Солнечные лучи резали глаза даже сквозь закрытые веки, а во рту после вчерашнего праздника остался отвратительный вкус. Изабель перекатилась со спины на живот и тотчас же почувствовала приступ тошноты, но он быстро прошел. В воздухе стоял знакомый резкий запах, но Изабель потребовалось несколько минут, чтобы определить его природу – запах потухшего костра.

Мысль о костре вызвала воспоминания, перед Изабель восстановилась цепочка ужасных событий, начавшихся с того момента, когда она в поисках ньюмена Рашкина оказалась позади амбара и поняла, что, сама того не сознавая, приняла немалую дозу сильного наркотика.

Изабель медленно села и осмотрела себя. Руки и одежда были покрыты сажей, словно кто-то прошелся по всему телу угольными карандашами. Непонятно, каким образом она вообще оказалась в этом месте. С того момента, как она последовала давнему совету Кэти и перестала сопротивляться действию наркотика, в памяти образовалась пустота. Освобожденное от контроля подсознание стерло все дальнейшие события.

Немного поразмышляв, Изабель обнаружила, что всё же кое-что помнит. В какой-то момент бессознательное состояние, видимо, перешло в сон, вернее, в кошмар. Ей снилось, что дом вместе с находящимися там полотнами загорелся. А потом стали гибнуть ньюмены – хрупкие, обугленные тела падали во двор, их жалкие останки освещало ревущее пламя, охватившее деревянное строение. Изабель помнила, как брала их на руки и пыталась облегчить ужасные страдания, помнила, как по щекам непрерывно текли слезы, а сердце в груди было готово разорваться. Она не обращала внимания на людей вокруг, тем более что большинство ее гостей тоже находились под действием наркотика и не замечали ни ее, ни умирающих ньюменов. Люди настолько лишились рассудка, что никто и не подумал бороться с огнем, пока не стало слишком поздно.

Внезапно в груди Изабель воцарился ледяной холод, дыхание перехватило от ужаса. Она снова посмотрела на свои руки.

Если всё это ей приснилось, то откуда появилась сажа на руках и одежде?

Она медленно встала на ноги, вышла из рощи и посмотрела на юг. На дальнем краю острова, над верхушками деревьев к небу поднималась тонкая струйка дыма. Холод в груди усилился, казалось, сердце и легкие покрылись инеем. Изабель медленно побрела по направлению к дому; она не хотела возвращаться, но остановиться уже не могла. Вот перед ней появился луг с майским деревом, и она остановилась отдохнуть. В отсутствие людей майский шест казался неуместным. В воздухе не было ни малейшего дуновения, и разноцветные ленты бессильно повисли.

Майский шест.

Праздник костров.

Изабель вспомнила встречу с Рашкиным и его ньюменом позади амбара. Вот Рашкин требует, чтобы она отдала ему полотна, вот вкладывает ей в руку коробок со спичками.

Я заставлю тебя лично уничтожить все полотна. Ты своими руками зажжешь огонь и накормишь меня.

Она тряхнула головой. Нет. Она не могла этого сделать. Даже под действием наркотика никто не мог заставить ее поджечь дом.

Изабель покинула одинокий майский шест и пошла по знакомой лесной тропинке к тому месту, где стоял дом. Она с трудом переставляла ноги, но всё же сумела добраться до края леса и остановилась на границе сада, окружавшего дом. Перед ней лежали руины. От дома остались только почерневший от сажи каменный фундамент и печная труба. Всё остальное превратилось в пепел и угли. От едкого запаха дыма резало глаза.

Вокруг не было никаких признаков мертвых ньюменов. Только ее друзья, не менее пораженные, чем сама Изабель, стояли поодаль и смотрели на развалины. От этой группы отделилась рыжеволосая фигурка и устремилась к Изабель.

– Ох, таbelle Иззи, – воскликнула Кэти, обнимая подругу за плечи. – Мне так жаль...

– Я... я этого не делала, – вымолвила Изабель.

– Не делала чего? – спросила Кэти.

Изабель дрожащей рукой показала иа руины дома:

– Он пытался меня заставить, но, клянусь, я не делала этого.

– Кто пытался тебя заставить?

– Рашкин.

– Это он подмешал наркотик в пунш? – Изабель кивнула.

– Я убью этого мерзавца, – сказала Кэти. – Клянусь, я это сделаю.

Изабель молча смотрела на дымящиеся развалины. Дом всегда стоял здесь, сколько она себя помнила. Он стоял и до ее рождения, и она привыкла считать, что он останется и после ее смерти. Непостижимо, но его больше нет. Ни дома, ни ее картин.

– Картины-врата... – наконец выговорила Изабель, не отводя взгляда от лежащих перед ней обугленных обломков. Что это? Одна из балок? Резная доска над камином? – Может, кто-нибудь спас полотна?

Кэти колебалась несколько мгновений, потом ответила:

– Все были слишком одурманены, чтобы бороться с огнем. А о ньюменах знали только ты и я. К тому времени, когда я прибежала сюда, было уже слишком поздно лезть на чердак.

– Значит, они всё же погибли, – сказала Изабель. – Он добрался до них. – Она с тоской посмотрела на Кэти. – Он убил Джона.

Кэти покрепче прижала ее к себе.

– А я... Я была здесь во время пожара? – спросила Изабель.

– Я не знаю, – ответила Кэти. – Это было настоящее безумие. Все были одурманены наркотиком... – Кэти беспомощно повела плечами. – Я искала тебя, – добавила она. – Искала всё утро. Но тебя не было целую ночь, и во время пожара тоже.

Изабель повернулась и еще раз осмотрела развалины. Она так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладонь.

«Думай, – приказала она себе. – Думай скорее, не прогоняй воспоминания».

Изабель изо всех сил старалась напрячь память, но всплыли только старые факты, которые были надежно скрыты в потайных уголках сознания: Джон не бросал ее, она сама его прогнала. На нее не нападала банда подростков, ее избил Рашкин. За этими двумя фрагментами потянулась целая вереница лжи, в которой она убеждала себя в течение долгих лет и наконец поверила. Но из прошлой ночи в памяти осталось только одно: Рашкин, вкладывающий ей в руку коробок со спичками.

Я заставлю тебя лично уничтожить все полотна.

Может ли кто-то контролировать человека до такой степени? Неужели они заставили ее совершить это преступление?

Ты своими руками зажжешь огонь и накормишь меня.

Изабель опустила взгляд на покрытые сажей ладони и прижалась лицом к плечу Кэти. Холод, воцарившийся в груди, стал ее неотъемлемой частью, он проник во все уголки ее тела и больше никогда не исчезал.

Только спустя неделю после пожара Изабель нашла в себе силы объясниться с Рашкиным. Вдвоем с Кэти они отправились в его студию, но, как и следовало ожидать, он отрицал свое участие в этом происшествии и даже присутствие на острове. Рашкин клялся, что в ту ночь он был в Нью-Йорке, и в качестве доказательства продемонстрировал билет на самолет и счет из гостиницы.

Изабель молча выслушала его объяснения, но она не могла поверить в то, что ей привиделся весь эпизод с Рашкиным и его ньюменом, так же как не могла доказать, что Рашкин лжет. Он выразил ей свои соболезнования по поводу потери дома и картин, но Изабель едва слушала его. Всё, что у нее осталось, – это воспоминание об испачканных сажей руках и одежде, и еще об утренней слабости и тошноте. В конце концов она позволила Кэти увести себя в квартиру на Грейси-стрит, где они обе остановились.