Лезвие сна - де Линт Чарльз. Страница 16

Она не осмеливалась посмотреть ему в лицо и снова перевела взгляд на озеро. За несколько кратких мгновений тучи приблизились, теперь они неслись над водой, окутывая остров. Первые капли дождя ударили по стеклам.

– Если в городе кто-нибудь будет беспокоиться о тебе, лучше позвони сейчас, пока телефонная связь еще действует.

– Что?

Изабель повернулась к Алану.

– Я напрасно не обращала внимания на погоду, – объяснила она.

Словно в подтверждение ее слов с неба хлынули потоки дождя и заслонили всё вокруг; за окном на расстоянии нескольких футов уже невозможно было что-либо увидеть.

– Я не смогу перевезти тебя через озеро, пока не кончится буря, – продолжала Изабель. – Как правило, в шторм отключаются и телефон, и электричество.

– Ого!

Изабель повернулась назад, взяла старый массивный пластмассовый аппарат с круглым диском и поставила его перед Аланом. Потом встала из-за стола, чтобы не мешать своему гостю.

– Мне некого предупреждать, – произнес Алан.

Изабель осталась стоять в нескольких футах от стола. Она только обхватила себя руками, пытаясь унять внезапную дрожь, не имеющую ничего общего с надвигающимся штормом.

– Ты мне не ответила, – сказал Алан. Изабель вздохнула. Всё так перемешалось. Письмо умершей подруги, ключ от камеры хранения, возвращение в ее жизнь Алана, его проект осуществления мечты Кэти.

– Ты останешься на ужин? – спросила она, возвращаясь к роли гостеприимной хозяйки.

– Ты снова уклоняешься от ответа.

Изабель взглянула на него иначе, чем прежде, вспоминая, каково это отвлечься от личности собеседника и рассматривать его в качестве объекта для картины. Писать портрет Алана было бы для нее одновременно и легко и сложно: перед ней сидел темноволосый мужчина со спортивной фигурой и добрыми глазами. Черты его лица были строгими и нежными, они могли привлечь к себе собеседника, а могли и оттолкнуть. Что, если бы она написала его портрет? Но не так, как другие художники, а как учил ее Рашкин? Какой образ вызвала бы она своей работой из небытия?

– Изабель?

– Я... я думаю, – ответила она.

– Спасибо. Я тебя понимаю.

– Я еще ни на что не согласилась, – предупредила его Изабель. – Я просто обдумываю этот проект.

– Знаю.

Она выглянула в окно; пелена дождя и темные тучи почти погасили дневной свет.

– Так ты останешься на ужин? – повторила она свой вопрос.

– Если ты не против.

Алану пришлось остаться и на всю ночь.

Вскоре после ужина Изабель сослалась на срочную работу и скрылась r студии; Алану больше не удалось поговорить с ней в этот вечер.

Во время приготовления ужина и в процессе еды к ним почти вернулись прежние дружеские отношения и Алан не раз упрекнул себя в том, что так долго не настаивал на их встрече. Но, как только посуда была перемыта и поставлена в сушилку, Изабель так удивленно посмотрела на него, словно только сейчас осознала присутствие гостя в своем доме и не знала, как ей поступить. В следующее мгновение она пробормотала что-то насчет неотложных дел и оставила Алана в одиночестве, не дав ему сказать ни слова в ответ. Ее внезапный уход немало смутил его и заставил почувствовать себя лишним.

Алан вернулся на кухню, допил остывший кофе, сполоснул чашку и поставил ее на полку. Покончив с этим несложным занятием, он бесцельно окинул взглядом просторное помещение, занимавшее большую часть нижнего этажа бывшего амбара. Алан принялся разглядывать некоторые произведения Изабель, висевшие на стенах или расставленные на полках, поскольку днем не смог уделить им должного внимания.

Все картины относились к абстрактному периоду творчества художницы и сильно отличались от тех, которые он собирался включить в сборник произведений Кэти; они противоречили даже названиям, данным им автором. Большое, шесть на десять футов, полотно, озаглавленное «Стук сердца», представляло собой поле насыщенного фиолетового цвета, выполненное крошечными мазками кисти. Подойдя ближе, Алан убедился, что кисточка была не шире половины дюйма. А когда он снова отступил на шаг назад, три крошечные геометрические фигуры оранжевого цвета, расположенные в центре, начали странным образом пульсировать перед его глазами.

Фигурки, вырезанные Изабель из дерева, оказались более реалистичными – это были выступающие на поверхности древесины человеческие лица, тела и отдельные конечности, торчащие под нелепыми углами. Некоторые из скульптур были раскрашены в стиле индейской татуировки или ритуальных масок.

Несмотря на то что Алан не увлекался ни абстрактной живописью, ни деревянными скульптурами, он не мог их игнорировать. Он пытался переключиться на что-то другое, но его взгляд необъяснимым образом возвращался к одной и той же скульптуре: выступающим на полированном куске древесины детским пальчикам, которые указывали на вихрь треугольников, из угла в угол пересекающий полотно соседней картины.

Наконец Алан обратил внимание на шторм. Он прошел через всю комнату к окну и стал смотреть на струи дождя, с прежней силой бьющие по стеклам. Цветы намокли и согнулись почти до земли, многие под ударами тяжелых капель лишились большей части своих лепестков. Всё, кроме клумбы, скрывалось за темной пеленой сумерек и дождя. Алан простоял так довольно долго, пока не обнаружил, что и теперь разглядывает работы Изабель, отраженные в стекле перед ним. Он с надеждой посмотрел на лестницу, но не увидел там никого, кроме Рубенса – огромного рыжего кота Изабель, спавшего сразу на двух ступенях. Его голова и передние лапы покоились на верхней ступени, а задняя часть туловища спускалась на нижнюю. Сама хозяйка оставалась в своей мастерской.

Алан некоторое время нерешительно размышлял, но потом отправился в противоположную часть дома, в комнату для гостей, которую Изабель показала ему еще перед ужином. На кровати он обнаружил сложенные полотенца. Спальня показалась Алану долгожданным убежищем. Уход Изабель лишил просторное помещение столовой уюта и тепла, а ее произведения навевали тревожные мысли на единственного зрителя. Гостевая комната была выдержана в спокойных пастельных тонах и обставлена самой необходимой мебелью – ковер на полу, комод, книжный шкаф и диван у окна с настольной лампой на подоконнике. Двуспальная кровать была поставлена таким образом, что, приподнявшись на изголовье, можно было смотреть в то же самое окно.

Алан с удивлением обнаружил на полке полную коллекцию книг, выпущенных «Ист-стрит пресс», и провел несколько приятных минут сидя на кровати и перелистывая знакомые страницы. На стене висела только одна картина – незатейливый акварельный пейзаж, также с подписью Изабель. По дате, расположенной в самом углу картины, Алан определил, что акварель была выполнена художницей еще в юности. Интересно, как она уцелела во время пожара?

Пока он принимал душ, электричество отключилось, и Алану пришлось добираться до спальни со свечой, предусмотрительно оставленной хозяйкой. При ее мерцающем свете он разделся и улегся в кровать. Алан думал, что не уснет, но, как только он задул свечу, монотонный стук дождя и темнота подействовали на него успокаивающе. Некоторое время он еще размышлял, насколько необычно жить в таком месте, где разбушевавшаяся стихия может отрезать человека от цивилизации на несколько дней. Потом он вспомнил о Марисе и решил, что надо было позвонить ей, пока не прервалась телефонная связь. Наверняка она пыталась дозвониться до него и беспокоилась, каждый раз слушая голос автоответчика. Мысли о Марисе повлекли за собой щекотливые вопросы об их взаимоотношениях, но, к счастью, Алан заснул, не успев в очередной раз запутаться в хитросплетениях человеческих связей.

Алан даже не понял, отчего проснулся. Он проспал всего несколько часов, а потом вдруг обнаружил, что лежит с открытыми глазами и смотрит в потолок. Сна как не бывало.

До пробуждения ему снилась Изабель. Она попросила его позировать для портрета, а потом он почему-то сбросил с себя одежду, Изабель тоже разделась, и они оказались на кровати, странным образом перенесшейся в студию. Алан уже протянул руку, чтобы дотронуться до великолепной груди, как вдруг очнулся и с трудом перевел дыхание.