Лезвие сна - де Линт Чарльз. Страница 91

– Возьми ее себе, – предложила она. – Я буду только рада, если картина будет находиться там, где ее любят.

А кроме того, квартира Алана расположена неподалеку от библиотеки, да и у самого Алана много книг. Энни должно это понравиться.

– Я не могу ее принять, – возразил Алан. – Она, вероятно, стоит немалых денег.

– Верно. Хорошо, что ты не знаешь, как оценивают мои работы в галерее.

– Всё же вряд ли за них платят столько, сколько они того заслуживают, – заметил Алан.

Иззи улыбнулась и впервые после получения письма смогла немного расслабиться.

– Ты мне льстишь, – сказала она, не принимая его отказа от подарка.

Иззи сумела настоять на своем, и, когда они допили пиво и Алан собрался уходить, картина была в его руках.

Позже Иззи с радостью вспоминала этот жест щедрости, поскольку только благодаря ему Энни Нин сумела выжить в тех несчастьях, которые последовали за возвращением Рашкина в город.

Иззи собиралась проигнорировать факт присутствия Рашкина в городе, но в конце концов она отказалась от этого намерения. Ее ньюмены до сих пор не пострадали, ей больше не снились кошмары, которые мучили ее в прошлом, и Иззи вновь поддалась желанию поверить, что Рашкин не представляет никакой угрозы ни для нее, ни для ее ньюменов.

Она вспомнила о его письмах после выставок, в которых содержались неоценимые советы относительно ее картин. Еще о тех благословенных временах, когда она и Рашкин спокойно рассуждали об искусстве и о тех удивительных местах, где он бывал. Вспомнила о том, что он оставил ей запас всего необходимого для занятий живописью, когда она так нуждалась. И о его разрешении пользоваться студией на протяжении всего того времени, пока его не было в городе. Так легко было забыть о приступах неконтролируемой ярости и жажде власти. И о том, что под маской знаменитого художника скрывалось чудовище, как утверждал Джон.

В ее воспоминаниях смешались беспокойство и привязанность, оба чувства она испытывала в равной степени, и в конце концов Иззи решила навестить Рашкина, чтобы разобраться в своем отношении к нему.

Но она не сразу осуществила свое намерение. В первую очередь Иззи занялась поисками нового помещения для студии, вместе с Кэти они обошли несколько адресов, потом она посетила старых друзей, с которыми не виделась долгие месяцы, поскольку работа в студии всегда была важнее встреч с друзьями. В заботах и хлопотах пролетели две недели, и вдруг Иззи обнаружила, что оказалась на заснеженной тропинке, ведущей со Стэнтон-стрит к мастерской Рашкина.

Стояло хмурое холодное утро, небо скрывал толстый слой облаков, дыхание клубами пара оседало в воздухе, и ноги Иззи совсем окоченели в ботинках на тонкой подошве. Она вышла из дома около восьми часов утра, надеясь добраться до места, пока Рашкин не начнет работать, но изменила привычный маршрут и обошла почти полгорода, пока наконец не оказалась на Стэнтон-стрит. На тропинку к студии Иззи свернула уже в половине девятого.

Прямо перед ней из окон лился теплый золотистый свет, обещавший спокойствие и спасение от пронизывающего холода. Но ведь обещания могут быть обманчивы, не так ли? Иззи вспомнила разговор с Кэти вечером того дня, когда Алан помог ей перевезти картины на Уотерхауз-стрит.

– Что случилось? – спросила тогда Кэти, оглядывая спальню Иззи, превратившуюся в тесную кладовку из-за нагромождения картин и коробок. – Тебя выгнали?

– Нет, – покачала головой Иззи. – Это всё из-за Рашкина. Я получила письмо, в котором он сообщает, что завтра возвращается.

– И что же? – сказала Кэти, повторяя слова Алана. – Разве он не позволил тебе пользоваться студией во время его отсутствия?

– Да, конечно. Это... ну, ты понимаешь... – Иззи пожала плечами, не желая продолжать этот разговор. Но, в отличие от Алана, Кэти не так легко принимала расплывчатые объяснения.

– Что я должна понимать? – спросила она.

– Это из-за моих ньюменов, – вздохнула Иззи. – Я хотела вывезти все картины, пока он их не увидел.

– Ты считаешь, что он за ними охотится?

Иззи никогда не рассказывала Кэти о гибели крылатой кошки в ее сне и о том, как Рашкин пытался убить Пэддиджека, – и убил бы, если бы не вмешательство Джона. Не говорила она и о попытке Рашкина купить ее картину с первой выставки в галерее за пять тысяч долларов. Она не делилась с Кэти своими сомнениями по поводу его внешности, когда из жалкого тролля Рашкин превратился в нормального человека. Ни один из этих фактов не был известен никому.

– Ты же помнишь, что Джон утверждал, будто ньюмены помогают Рашкину сохранять молодость, что они служат ему чем-то вроде питания.

Иззи, он питается нами.

– А ты в это веришь?

– Я не знаю. Но зачем испытывать судьбу? – Кэти понимающе кивнула:

– Если ты сомневаешься, то поступила совершенно правильно. Тогда стоит соблюдать еще одно правило: держаться от него подальше.

– Я так и сделаю, – пообещала Иззи.

И всё же она оказалась там, где не должна была находиться. Иззи поднялась по ступенькам пожарной лестницы и постучала в знакомую дверь. Ключ от нового замка она перед уходом положила в конверт и опустила в почтовый ящик внизу, но в кармане ее куртки был еще один ключ. Вот и повод для визита. Она отдаст второй ключ и поблагодарит Рашкина за то, что он разрешил ей пользоваться студией. Иззи помнила обещание, данное Кэти и себе самой, не приближаться к Рашкину. Но вот дверь распахнулась, и все благие намерения мгновенно испарились.

– Изабель! – воскликнул Рашкин, и всё его лицо засветилось от радости при виде бывшей ученицы. – Как я рад тебя видеть. Входи, входи скорее, ты, наверно, озябла.

Иззи вошла в студию и отметила про себя, что внешность Рашкина снова изменилась. Он не был гротескным троллем, которого она рисовала у собора Святого Павла, но не был и тем смешным сутулым коротышкой, которого она помнила. Человек, встретивший ее у дверей, был вполне обычным – но это был всё тот же Рашкин, со всеми своими странностями и невероятно яркими глазами, в старомодной одежде. Но в его внешности не было ничего угрожающего или жестокого. Он не стал выше ростом, и плечи и грудь остались такими же широкими, но исходящая от него сила, казалось, была обусловлена не физической формой, а душевной твердостью.

– Как... как прошло ваше путешествие? – спросила Иззи.

– Путешествие? – удивленно повторил Рашкин. – Ты говоришь так, словно я уезжал в отпуск.

– Я не знала, куда и зачем вы ездили.

– Я читал лекции, Изабель. Ездил по разным городам и учил студентов, а когда было время, и сам изучал творения великих мастеров. За целую вечность невозможно узнать слишком много о тех, кто уже ушел из жизни.

Рашкин проводил Иззи к окну и усадил на диван рядом с работающим обогревателем. Не тратя времени на вопросы, он сразу же налил чашку чаю из термоса на рабочем столе и протянул ей. Иззи с благодарностью приняла горячий напиток и, обхватив чашку ладонями, подставила холодные щеки под теплый пар.

– Я получила ваши письма, – сказала она, сделав первый глоток. – Они очень помогли мне в работе.

– Значит, я не зря потратил время на писанину.

– Но невозможно было определить, откуда вы их отправили, все почтовые штемпели были смазаны.

– Какая разница, – пожал плечами Рашкин. – Я и сам сейчас не помню.

– Удивительно, что вы нашли возможность посетить мои выставки.

– Что? Как же я мог пропустить такое событие в жизни моей единственной и лучшей ученицы?

Его похвала согрела сердце Иззи. Она окинула взглядом студию и обнаружила, что в помещении снова висит множество картин, набросков и эскизов, но все они были ей незнакомы. Некоторые из них были написаны в Греции, Италии или южной Испании. Другие напоминали о Среднем Востоке, Африке, Северной Европе и даже Дальнем Востоке. В новом собрании присутствовали все виды пейзажей и портретов, а также всевозможные сочетания этих двух стилей.