Лунное сердце - де Линт Чарльз. Страница 49

– Не верю, – сказал Байкер, первым пришедший в себя. – Все это похоже на то…

– На то, что мы под артобстрелом, – договорил за него Джеми, вспомнив, что рассказывал ему Томас Хенгуэр о темной силе арфиста Талиесина. Если на них действительно напал арфист и если он обладает такой страшной силой, то разве у них есть надежда ему противостоять? И куда подевался этот Том как раз тогда, когда он нужен?

– Пойду взгляну, – сказал Байкер и направился к дверям.

– Постой! – воскликнул Джеми и, когда Байкер обернулся, добавил: – Том что-то говорил, будто Дом сам защищает нас от Талиесина. Вдруг, открыв дверь, ты создашь брешь в этой защите?

Байкер уже хотел возразить, что для всего происходящего должно быть какое-то разумное объяснение, когда раздался третий удар, от которого все повалились на пол. Когда они стали подниматься на ноги, Дом вздрогнул от новых взрывов, как будто его трясла чья-то гигантская рука. Картины сорвались со стен, вазы и всякие безделушки попадали со столов и буфетов, отчего грохот только усилился. Трое обитателей Дома, лежа на полу, прижались друг к другу, каждый старался как-то овладеть собой, каждый гнал от себя мысли о причинах происходящего, но не думать об этом никто не мог.

Когда замер последний из раскатов, Байкер сел и огляделся, чтобы оценить последствия «артобстрела».

– Все целы? – спросил он.

Джеми и Салли вяло покивали головами. Джеми начал вставать, но Байкер жестом остановил его.

– Подождите, – сказал он. – Какой смысл вставать… чтобы тебя снова опрокинули на пол?

А сам подумал: «Черт побери, ну что за мерзость на нас свалилась?» Байкеру хотелось приписать случившееся землетрясению – что само по себе было бы ужасно, – но, когда трясется земля, небеса не чернеют. Такого просто не бывает. Но раз уж нечто непонятное происходит, кто-то должен взять руководство на себя, и по лицам Джеми и Салли Байкер понял, что, судя по всему, эта честь будет предоставлена ему. Неважно, что и его сердце замирает от страха, все равно он должен позаботиться о других.

– Кто у нас в данный момент может находиться в Доме? – спросил он.

Этот вопрос отвлек их от страшных мыслей.

– Фред, – сказал Джеми, – и Сэм.

– Больше никого? – Перед глазами Байкера возникла странная картина: он представил себе, что Джеми стоит за конторкой в гостинице и пересчитывает ключи от номеров, висящие на крючках у него за спиной.

Джеми покачал головой:

– Насколько я знаю, нет.

– Так, значит, нужно как можно скорее найти их, пока они не попытались выйти из Дома. Я думаю, вы правы, Джеми. Каким-то образом Дом стал нашей защитой от того, кто пытается ворваться внутрь. Если, черт побери, на самом деле существуют те гады, о которых говорил Хенгуэр, то почему бы и Дому не обладать какими-то сказочными свойствами?

Джеми кивнул. В Доме он чувствовал себя в безопасности, независимо от того, какими бы чудовищными ни были удары, наносимые тем, кто напал на них.

Джеми казалось, что узы, связывающие его с Домом, ощущение того, что он – часть его стен, что его окна сейчас смотрят сразу и на темную пустоту, воцарившуюся вокруг, и на них, объятых ужасом, – что все это обещает им безопасность. Обещает до тех пор, пока они остаются внутри. Казалось, Дом предостерегает – стоит им выйти за его пределы, и он уже не сможет их защитить.

– Вот что, – сказал Байкер. – Вы двое оставайтесь здесь, а я пойду поищу других. Договорились?

Ни Салли, ни Джеми не хотелось, чтобы Байкер уходил один, но они понимали разумность его плана.

Кивнув им, Байкер отправился на поиски. Коридоры как-то странно отзывались эхом на каждый его шаг. За окнами, казалось, не было воздуха, там переливалась темная жидкость. У Байкера разыгралось воображение. Он так и видел, что темнота давит на окна, и они прогибаются внутрь. А в трещины между стеной и подоконником просачиваются тени и стекают на пол. Байкер старался стряхнуть с себя овладевший им ужас.

– Только продержись! – шептал он, обращаясь к Дому. – Ради Христа, не дай тому, что снаружи, проникнуть внутрь.

Волосы у него на голове встали дыбом. В последний раз он так близко сталкивался с чем-то, не поддающимся объяснению, когда почти полгода прожил с Чарли Незом в резервации индейцев навахо недалеко от Флагстаффа в Аризоне. В те дни он не гнушался грибами и мескалем – мексиканской водкой, и частенько ему бывало трудновато отделить реальность от наркотических галлюцинаций.

Он помнил странные ночи на сухих скалистых плато, когда он просто смотрел на звезды и слушал разные истории, помнил ночные охоты, когда небольшими группами по шесть или семь человек индейцы, неслышно ступая, спускались гуськом по высохшему речному руслу, выслеживая дикобразов и сумчатых крыс. Тогда Чарлз давал ему щепотку священной пыльцы, чтобы отпугнуть ведьм. Байкер вспоминал песнопения вокруг костра (у него в ушах до сих пор раздавались эти жуткие звуки: «Йя-ха-хе, йя-ха-хе», улетающие в ночь). Вместе со всеми Байкер искал бирюзу, чтобы сделать из нее тотемы, Чарли учил его языку жестов. «Так разговаривали друг с другом Первый Мужчина и Первая Женщина, когда они не хотели, чтобы их услышал Змий, сынок».

И он постоянно рассказывал всякие истории – про Женщину-оборотня и Солнце, про Ныряющую Цаплю, принесшую ведьминское снадобье и угостившую им Змия, и как во рту у Змия снадобье превратилось в яд, рассказывал про Койота и Героев-близнецов. Это были просто сказки, только, когда Чарлз их рассказывал, глаза у него не улыбались, как бывало, когда он над кем-нибудь подшучивал.

Байкер нахмурился. Ему не нравилось направление, которое приняли его мысли. Из-за этого все, что происходило сейчас, казалось вполне возможным. И тем не менее, когда он спешил по коридорам, его пальцы судорожно переплетались, складываясь в «Символ, Благословляющий Дорогу», и ему очень хотелось, чтобы у него была с собой священная пыльца, какую когда-то давал ему Чарлз, или хотя бы тотем бирюзовой жабы, от которого он когда-то отщипнул кусочек и потом годами носил в кармане.

Байкер нашел Фреда в западном крыле, тот как раз собирался выйти в сад.

– Я должен выйти, – запротестовал он, когда Байкер схватил его за руку. – При такой грозе растения…

– Это не гроза, Фред.

– А что?

– Объяснять некогда. Просто жди меня здесь и ни в коем случае не открывай ни дверь, ни окна. А Сэм все еще в библиотеке?

Это была маленькая комнатка, на самом деле похожая скорее на большой чулан, отведенная под библиотеку, которой явочным порядком завладел Сэм Пэттисон, просто поставив там койку и стул, на который он складывал одежду.

– Не знаю, Байкер, – помотал головой Фред.

– Ладно, жди меня здесь, слышишь? А я пойду взгляну.

Он нашел Сэма у двери в его комнату, тот пытался остановить кровь, которая текла из безобразной раны на левой стороне головы. Сэм сидел на полу, прислонившись к стене, он взглянул на Байкера, и тот заметил у него в глазах какой-то стеклянный блеск. Курчавые волосы Сэма спутались и намокли от крови. Когда-то белая рубаха стала красной.

– Живой? – спросил Байкер, опускаясь возле Сэма на колени.

– Вроде живой. – Сэм показал на небольшую бронзовую статуэтку, валявшуюся рядом с ним на полу. – Эта проклятая штука слетела с полки да как даст мне по башке. Что происходит, Байкер? Землетрясение?

– Хуже.

Отведя руки Сэма, Байкер осмотрел рану. Она оказалась не такой серьезной, как Байкер подумал сначала. Оторвав две полоски от рубахи, он из одной сделал подушечку, а второй привязал ее к ране. Когда появится возможность, они перевяжут рану как следует.

– Пошли, – сказал Байкер, помогая Сэму встать.

Сэм оперся на руку Байкера, и они побрели туда, где их ждал Фред. Садовник всматривался в темноту за окном, стараясь разглядеть, как его подопечные переносят разыгравшуюся непогоду.

– Только на минуточку, – попросил он Байкера, но тот затряс головой:

– Выходить нельзя. Идем!

Они не прошли и половины пути до того места, где их ждали Салли и Джеми, как вдруг раздался новый раскат грома, словно предупреждающий об очередной атаке. Байкер потянул Сэма за собой на пол. У Фреда от первого же толчка подкосились ноги, он упал. Сквозь гром они слышали грохот опрокидывающихся столов, бьющихся ваз, падающих с полок книг. Потом погасли все лампы, наступила тишина, и в Доме стало так же темно, как снаружи.