Том 4. Творимая легенда - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников". Страница 90

— О, нет, — живо сказала она. — Я очень далека от этих благочестивых ересей.

— И даже, государыня, — с выражением ужаса говорил кардинал, — говорят о вашем люциферианстве!

— Ни лютеранкою, ни люциферианкою, — сказала королева Ортруда, — я хочу быть только человеком. Свободным человеком.

Кардинал снисходительно улыбнулся и сказал:

— Но вы, государыня, не только человек. Вы — королева и вы — женщина!

Королева Ортруда спросила с удивлением:

— А королева — не человек?

— Кто имеет верховную власть над людьми, — говорил кардинал, — тот более чем человек. Он к ангелам приближен, и благие мысли внушает ему Бог. Человек прост и покорен; он боится строптивой мысли, и за всю свою преданность и малость он требует от своих вождей и повелителей только величия. Короли не должны никогда забывать, что они более чем люди.

— И что им большее позволено? — спросила королева Ортруда.

— И область позволенного, и область запрещенного, — ответил кардинал, — для них шире, чем для других людей, потому что вся сфера их деятельности шире.

— Если так, — сказала королева Ортруда, — то церкви ли судить меня! О том, хороша ли я, как королева, может судить, только мой народ в его целости.

— Короли призваны подавать высокие примеры своим народам, — сказал кардинал. — Короли судят, народы повинуются. Не дай Бог, чтобы в нашей стране стало наоборот.

Королева Ортруда повторила:

— Пусть меня судит мой народ. Не надо мне иного судии, и не хочу иного.

— Народ осудит, — строго сказал кардинал.

— Вы позаботитесь об этом? — презрительно спросила королева Ортруда.

Кардинал смиренно склонил голову и сказал:

— Мой долг — говорить то, что повелевает закон святой церкви Христовой.

Королева Ортруда встала.

— Я очень жалею, — сказала она, — что наш разговор не указал ничего, на чем я могла бы согласиться с вами.

Кардинал с видом благочестивого сокрушения благословил королеву Ортруду и ушел. Он и не ждал иных последствий от этой беседы: раскаяние королевы Ортруды было бы чудом, и о таком чуде кардиналу не хотелось молиться. Это чудо не было нужно для тех интересов, которые заботили кардинала.

Скоро слухи об этом разговоре стали распространяться в народе.

Глава шестьдесят третья

Разрыв принца Танкреда с Имогеною Мелладо оживил надежды графини Маргариты Камаи. Она стала вновь добиваться сближения с принцем Танкредом. Но принц Танкред уже опять увлекся новою красавицею, молодою еврейкою с томными глазами и ленивым гортанным говором, женою инженера, добивавшегося какой-то концессии в Африке. С этою красавицею познакомила принца Танкреда опять все та же маркиза Элеонора Аринас на одном из своих вечеров. Весь отдавшись новым чарам, принц Танкред был совершенно холоден к Маргарите. Ее бестактная навязчивость угнетала Танкреда.

После одной неприятной встречи с Маргаритою принц Танкред приехал днем к королеве Кларе. По легким, едва уловимым признакам королева Клара поняла, что принца Танкреда что-то волнует. Она спросила:

— У вас опять какая-нибудь неприятность, милый Танкред?

Принц Танкред грустно улыбнулся, вздохнул и ответил:

— Графиня Маргарита Камаи чрезмерно надоедает мне. Она очень навязчива, но не очень умна. Она не хочет понять, что все на свете кончается.

Королева Клара просто и спокойно сказала:

— Пусть ее убьют. Она вредная и злая женщина и может сделать вам еще много затруднений.

Жестокая по природе, королева Клара без ужаса думала об убийствах. Она была уверена, что цель оправдывает средства.

Принц Танкред улыбнулся спокойно, поцеловал руку королевы Клары и заговорил о другом. Участь Маргариты Камаи была в эту минуту решена. В тот же вечер начальник тайной службы при принце Танкреде получил должные указания.

На другой день королева Клара пришла исповедоваться в капеллу своего дворца. Мил и радостен был теплый мрамор колонн, улыбалась венчанная золотом мраморная Мадонна, и с мудрою благосклонностью умирал на черном кресте желто-белый Христос. Светлая тишина благостно наполняла капеллу, — и только двое были в ней, патер и королева. С сердечным воздыханием и со слезами, утопая коленями в мягкой упругости красной бархатной подушки, королева Клара говорила молодому, красивому иезуиту:

— Я дала злой совет с благою целью. Возлюбленного сына моего принца Танкреда, столь ревностного к процветанию святой церкви, преследует грешною любовью графиня Маргарита Камаи. В минуту слабости моего любезного сына Маргарита обольстила его злыми очарованиями. Когда же он раскаялся и отверг ее, она не смирилась и не последовала его благому примеру. Она распускает о Танкреде злые, лживые слухи, она поссорила его с королевою Ортрудою, и от этого положению Танкреда грозит большая опасность. Я даже боюсь, что принц Танкред, этот верный и преданный сын церкви, будет вынужден покинуть нашу бедную страну, и святая церковь на Соединенных Островах лишится своего доблестного защитника. А это особенно печально в наши дни, когда семена неверия и мятежа так усердно сеются врагами церкви и государства. И вот я дала совет убить эту злую, нечестивую женщину. На моей душе будет великий грех, но этим грехом я освобожу от злой распутницы и принца Танкреда, и ее несчастного, обманутого мужа, и послужу славе церкви нашей.

Легкий стыд и сладострастный, как всегда на исповеди, приятно волновал королеву Клару. Сладострастие томило ее жгучими и пряными своими соблазнами. Разжигая в душе своей подобие страха, с притворным сокрушением кающейся грешницы смотрела королева Клара на красивое, строгое лицо духовника с пламенными черными глазами.

Духовник говорил ей:

— Всемилостивый Господь Бог наш видит с высоты небес сердца и помышления наши и оценивает дела людей по их намерениям. Вменяя ни во что даже и добрые дела еретиков, неверных и иных врагов церкви. Он милосерден к прегрешениям верных чад церкви Христовой, и особенно милостив к тому, кто и греха не убоится для наивящей славы Божией. Неложно сказано: только тот спасет свою душу, кто погубит ее. За помышление злое я наложу на вас эпитимию и разрешу вам грех, благая же цель злого дела милосердным Богом будет зачтена вам в заслугу.

Злые мысли носились в те дни по воздуху, словно демоны вулкана торопливо сеяли их в смятенные сердца людские.

Вечером королева Ортруда, уже влюбленная в Астольфа Нерита, призвала его к себе. Лаская, она спрашивала его нежно:

— Милый Астольф, ты любишь меня?

— Люблю, — страстно сказал Астольф. — Люблю, — повторил он и от восторга и от волнения не знал, что еще сказать.

— Все для меня сделаешь? — спросила королева Ортруда.

Она побледнела, и робкая мольба звучала в ее голосе.

Астольф, трепеща от счастия, говорил:

— Все, все для тебя сделаю! Только скажи.

Королева Ортруда внимательно и тревожно смотрела на него. Какое-то злое внушение, еще не ясное ей самой, мучительно томило ее. Она спрашивала себя:

«Что могут сделать для меня эти руки? Руки преданного, унаследовавшего верность многих поколений слуги?»

В памяти королевы Ортруды вдруг возник ненавистный образ графини Маргариты Камаи. Ярко и больно ожила в душе королевы Ортруды память того дня, когда отняли от Ортруды счастливое ее неведение, когда узнала она об изменах ее Танкреда, когда навеки затмился для нее облаком дымным и смрадным светлый, солнечный образ ее героя.

Королева Ортруда обняла Астольфа, прильнула к его уху, шепнула едва слышно:

— Убей графиню Маргариту Камаи.

И, отклонившись от Астольфа, сказала вслух:

— Отомсти за меня, Астольф. Отомсти!

Астольф задрожал. Королева Ортруда отошла от него и у зеркала поправляла свои волосы. Пальцы ее рук слегка вздрагивали, погружаясь в ночь темных кос. Астольф смотрел на нее в ужасе. В зеркале видела королева Ортруда его побледневшее лицо, его напряженный взор. Черные глаза Астольфа казались ей огромными; две фиолетово-оранжевые тени темнели под ними, и тяжелые брови, черные, сходились, морща смуглость лба тенями раздумчивых складок.