Том 7. Изборник. Рукописные книги - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников". Страница 14
«Алой кровью истекая в час всемирного томленья…»
Алой кровью истекая в час всемирного томленья,
С лёгким звоном злые звенья разжимает лютый Змей.
Умирает с тихим стоном Царь полдневного творенья.
Кровью Змея пламенея, ты жалеть его не смей.
Близок срок заворожённый размышленья и молчанья.
Умирает Змей багряный, Царь безумного сиянья.
Он царил над небосклоном, но настал печальный час,
И с протяжным, тихим стоном Змей пылающий погас.
И с бессильною тревогой окровавленной дорогой,
Все ключи свои роняя, труп Царя влечёт Заря,
И в томленьи грусти строгой месяц бледный и двурогий
Сеет мглистые мечтанья, не грозя и не горя.
Если страшно, если больно, если жизни жаль невольно, –
Что твой ропот своевольный! Покоряйся, – жить довольно.
Все лучи померкли в небе и в ночной росе ключи, –
И опять Она с тобою. Слушай, слушай и молчи.
«В село из леса она пришла…»
В село из леса она пришла, –
Она стучала, она звала.
Её страшила ночная тьма,
Но не пускали её в дома.
И долго, долго брела она,
И тёмной ночью была одна,
И не пускали её в дома,
И угрожала ночная тьма.
Когда ж, ликуя, заря взошла.
Она упала, – и умерла.
«Берёзка над морем…»
Берёзка над морем
На высокой скале
Улыбается зорям,
Потонувшим во мгле.
Широко, широко
Тишина, тишина.
Под скалою глубоко
Закипает волна.
О волны! О зори!
Тихо тающий сон
В вашем вечном просторе
Над скалой вознесён.
«Оргийное безумие в вине…»
Оргийное безумие в вине,
Оно весь мир смеясь колышет.
Но в трезвости и в мирной тишине
Порою то ж безумье дышит.
Оно молчит в нависнувших ветвях,
И стережёт в пещере жадной,
И, затаясь в медлительных струях,
Оно зовёт в покой прохладный.
Порою, в воду мирно погрузясь,
Вдруг власть безумия признает тело,
И чуешь ты таинственную связь
С твоей душой губительного дела.
«Преодолел я дикий холод…»
Преодолел я дикий холод
Земных страданий и невзгод,
И снова непорочно молод,
Как в первозданный майский год.
Вернувшись к ясному смиренью,
Чужие лики вновь люблю,
И снова радуюсь творенью,
И всё цветущее хвалю.
Привет вам, небеса и воды,
Земля, движенье и следы,
И краткий, сладкий миг свободы,
И неустанные труды.
«Благословляю, жизнь моя…»
Благословляю, жизнь моя,
Твои печали.
Как струи тихого ручья,
Мои молитвы зазвучали.
Душевных ран я не таю,
Благословив моё паденье.
Как ива к тихому ручью,
К душе приникло умиленье.
«Холодная, жестокая земля!..»
Холодная, жестокая земля!
Но как же ты взрастила сладострастие?
Твои широкие, угрюмые поля
Изведали ненастье, но и счастие.
Сама ли ты надежды родила,
Сама ли их повила злаками?
Или сошла с небес богиня зла,
Венчанная таинственными знаками,
И низвела для дремлющей земли
Мечты коварные с обманами,
И злые гости облекли
Тебя лазурными туманами?
«Блаженство в жизни только раз…»
Блаженство в жизни только раз,
Безумный путь, –
Забыться в море милых глаз,
И утонуть.
Едва надменный Савл вступил
На путь в Дамаск,
Уж он во власти нежных сил
И жгучих ласк.
Его глаза слепит огонь
Небесных нег,
И стройно-тонкая ладонь
Бела, как снег.
Над ним возник свирельный плач
В пыланьи дня:
«Жестокий Савл! О, злой палач,
Люби меня!»
Нет, Павла Савлом не зови:
Святым огнём
Апостол сладостной любви
Восставлен в нём.
Блаженство в жизни только раз,
Отрадный путь!
Забыться в море милых глаз,
И утонуть.
Забыв о том, как назван ты
В краю отцов,
Спешить к безмерностям мечты
На смелый зов.
О, знойный путь! О, путь в Дамаск!
Безумный путь!
Замкнуться в круге сладких ласк,
И утонуть.
«Огонь, пылающий в крови моей…»
Огонь, пылающий в крови моей,
Меня не утомил.
Ещё я жду, – каких-то новых дней,
Восстановленья сил.
Спешу забыть все виденные сны,
И только сохранить
Привычку к снам, – полуночной весны
Пылающую нить.
Всё тихое опять окрест меня,
И солнце и луна, –
Но сладкого, безумного огня
Душа моя полна.