Журнал «Если», 1993 № 10 - Демют Мишель Жан-Мишель Ферре. Страница 10
В фильме «Доживем до понедельника» мальчик вместо сочинения «на тему о счастье» пишет единственную фразу: «Счастье — это когда тебя понимают». Но это сказал еще не вышедший из детства подросток, требующий социальной поддержки. Состоявшись как личность, он сказал бы: «Счастье — это когда понимаешь себя сам».
Ребенок — подросток — взрослый. Первая ступенька развития хороша до тех пор, пока условия существования не изменились. Второй исследует причины происходящего, и только третий способен владеть самим процессом, всматривась в то, что есть здесь и сейчас.
Мы в России от начала века до наших дней остаемся на второй ступеньке. Игра могла бы продолжаться бесконечно, пока окончательно не иссякли бы и запасы социального «терпения», и природные ресурсы. Но условия резко изменились, у многих возникло ощущение тупика, того, что «дальше некуда». Политики пытаются опираться на опыт других стран, но отдача невелика. Кто-то из наших сограждан в поисках утраченной гармонии лихорадочно перетряхивает прошлое — идет в ход и мистика, и восточные учения, и астрология и т. п.; кто-то наряжается в исторические костюмы в надежде, что с этим и сама жизнь изменится, будет хорошо, как раньше. Однако в прошлое вглядываться бессмысленно, там нет решения, нет нужного нам опыта. Требуется именно озарение, критическое испытание культурной нормы, качественный прорыв.
В двадцатых годах психологами в употребление начали вводиться головоломки. Вот одна из первых: из шести спичек надо построить четыре равносторонних треугольника. Если пытаться решать эту задачу на плоскости, ответа нет. Хотя в действительности он есть: это тетраэдр, пространственная фигура. Но в том-то и сложность, что большинство людей сами допридумывали правила, ограничивая свои возможности плоскостью, а ведь в условиях задачи об этом ничего не сказано…
Так и в жизни. Когда тупик кажется беспросветным, надо свободно вглядеться в реальность, и, может быть, обнаружишь выход где-то совсем в ином измерении; это выглядит фантастикой, пока не становится тривиальным.
«…Потому что я видел истину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Яне хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей. А ведь они все только над этой-то верой моей и смеются».
Федор Достоевский. «Сон смешного человека».
Станислав Лем
Загадка
«Загадка» — последний рассказ из знаменитого цикла сказочных рассказов и повестей Станислава Лема «Кибериада». Рассказ был написан в 1980 году, но на польском языке опубликован совсем недавно — в декабре 1992 года.
О
тец Цинконий, доктор Магнетикус, сидел в своей келье и, поскрипывая, ибо нарочно не смазывался ради умерщвления металлической плоти, изучал толкования Хлорентия Всеянского, и прежде всего знаменитое Рассуждение шестое — «О Сотворении Роботов». Он как раз дошел до конца раздела о программировании Бытия и теперь сосредоточенно водил взглядом по страницам, испещренным разноцветными буковками, кои повествовали о том, как Господь, возлюбив среди иных металлов железо, вдохнул в него животворящий дух; тут в келью тихо вошел отец Хлориан и скромно встал у окна, дабы не мешать прославленному богослову в его размышлениях.— Ну как там, любезный мой Хлорианчик? Что слышно? — спросил чуть погодя о. Цинконий, оторвав незамутненные кристаллы очей от фолианта.
— Отче, — молвил тот, — я принес тебе книгу, только что проклятую Святейшей Коллегией, по наущению диавольскому написанную, сочинение этого богомерзкого мармагедонца Лапидора, именуемого Галогенным, с изложением гнусных экспериментов, коими тщился он опровергнуть- Истинную Веру.
И положил перед о. Цинконием тоненькую книжицу, уже снабженную соответствующей печатью св. Коллегии.
Старец отер чело, и крупицы ржавчины упали на страницы брошюры; с живостью взяв ее, он сказал:
— Не богомерзкого, Хлорианчик, не богомерзкого, а всего лишь несчастного по причине заблуждений своих!
С этими словами перелистал он книжку и, увидев названия глав, как то: «О Бледных Мякотниках, Мякишниках и Размягченцах», «О мыслящем твороге», «О происхождении Разума из Неразумной Машины», слегка улыбнулся — впрочем, вполне добродушно — и наконец промолвил:
— Ты, Хлорианчик, вместе со всей Святейшей Коллегией, которую я почитаю всем сердцем, судишь весьма опрометчиво. Ну что ж тут такого, в этой книжке? Всякие бредни, высосанные из гайки, несусветная чушь, россказни и легенды, преподносимые уж не помню который раз: что, дескать, какие-то мягкотелы, или телотрясы, или, согласно другим апокрифам, колыханцы (они же трясунгчики) в незапамятные времена сотворили нас из винтиков и проводов…
— Вместо Всевышнего!!! — прошипел, слегка задрожав, о. Хлориан.
— Проклятья ничуть не помогут, — добродушно заметил о. Цинконий. — Если на то пошло, не разумнее ли смотрит на вещи отец Этерик от Фазотронов, который уже три десятка лет назад сказал, что проблема эта не богословская, а естественнонаучная?
— Но, отче, — едва не поперхнулся о. Хлориан, — это учение запрещено провозглашать ex cathedra [1], а не осудили мы его единственно из уважения к святости автора, который…
— Успокойся, любезный мой Хлорианчик, — молвил о. Цинконий. — И очень хорошо, что не осудили, — не так уж оно нелепо. Этерик говорил, что даже если существовали некогда размягченцы, породившие нас в своих мастерских, а после сами себя погубившие, это вовсе не противоречит божественному происхождению всякой разумной твари. Господь всемогущ и своею волей мог препоручить этим неученым бледнягам изготовление стального народа, который будет Его славословить во веки веков, вплоть до Всеобщего Воскресения из Ржавчины. Мало того: по-моему, думать иначе, то есть начисто исключать такую возможность, есть ужасная ересь; можно ли, вопреки Писанию, отрицать всемогущество Божие? Что скажешь?
— Однако же доктор святой теологии Киберакс доказал, что «Студневедение» бледнолога Турмалина, которому следовал патер Этерик, содержит в себе не только тезисы, противные разуму, но и кощунства против веры. Ведь там утверждается, будто желейники, или студенцы, изготовляли своих потомков-студенышей не по типовым проектам, под присмотром инженеров-плодотворителей, единственным разумным способом, то бишь путем монтажа из полуфабрикатов, а, напротив, не имея никакого образования, без всякой документации, кустарно и совершенно бездумно. Ну ладно уж нелегальный потомок, созданный по проекту, не утвержденному в департаменте демографической промышленности, это еще можно понять — но без всякой документации?!!
— Это странно, согласен, но в чем ты видишь кощунство?
— Прости, преподобный отец, но это мне странно, что ты не видишь кощунства… Ведь если у них stante pede, ex abrupto, expromptu [2] получалось то, что у нас требует законченного высшего образования, конструкторских разработок, рас- четно-теоретической экспертизы, то, выходит, любой из них своими детотворительными умениями заткнул бы за пояс наших кибернетиков, докторов информатики и даже докторизованных доцентов! Как же так? Значит, любой юнец, не задумываясь, изготовляет потомство? Да откуда ему знать, как это делается? Творить детей без диплома, без всяких знаний, одним махом, вернее, запихом (да простит меня Господь за такие слова), ведь это предполагает потенцию creationis ex nihilo, творения из ничего, то есть способность творить чудеса, присущую только Всевышнему!
— Значит, по-твоему, они либо гении детотворения, либо чудотворцы? — спросил отец Цинконий.
— Но бледнолог Диализий писал, что хотя они изготовляли свое потомство без ученых советов и комитетов, однако не в одиночку, а парами. А это — указание на техническую специализацию! О том же говорят дошедшие до нас термины, запечатленные на библиотечных карточках: «красавец», «красотка» (правильно, конечно, «трясавец», «тря- сотка»); а ведь semper duo faciebant collegium multiplicationis [3], не так ли? Они искали уединения, чтобы взаимно проконсультироваться, обсудить чертежи, выполнить положенные расчеты… Без обсуждения не бывает деторождения, это ясно, тут я с тобой согласен, мой Хлорианчик. Конечно, что- то они проектировали, прежде чем браться за монтаж микроэлементов, а как же иначе! Соорудить разумное существо, твердое оно или мягкое, это не фунт изюму!