Семь грехов куртизанки - Брэдли Селеста. Страница 3

Пайпер вдруг почувствовала, что спину ей буравит недобрый кошачий взгляд.

— Я же сказала, что сожалею, — огрызнулась она на Мисс Мид, отирая лоб рукавом и при этом оберегая затянутые в перчатки пальцы от загрязнения. — Пойми, нельзя включать кондиционер и этого монстра одновременно, иначе опять вылетят пробки.

В ответ царственная Мисс Мид подняла полосатую заднюю лапку и принялась изящно вылизывать свое кошачье чрево, не отводя от Пайпер осуждающего взгляда.

Вернемся к делу. В понедельник оригиналы дневников нужно вернуть в музейное хранилище документов, где для них созданы должные условия. Копию Пайпер будет постоянно носить с собой, чтобы читать, перечитывать, изучать, делать пометки и кропотливо сравнивать с известными историческими свидетельствами.

Отвлекаться тут явно некогда. Если задерживаться над каждой провокационной фразой или дразнящим эротическим словом, которыми пестрели изящные строчки Офелии, она простоит у ксерокса до конца своих дней.

Пайпер бережно подняла со стеклянной поверхности второй том и заставила себя сосредоточиться. Несмотря на то, что она следовала протоколу обращения с документами, который позволял минимизировать потери, каждое переворачивание страницы приводило к дополнительным повреждениям, бумага слегка надрывалась на прошитых вручную корешках тетрадей. Это было неизбежно: страницы заскорузли от времени, насекомые оставили на них отметины, плесень и грибок разъели бумагу. Однако Пайпер знала, что могло быть гораздо хуже. Для своего возраста дневники находились в удивительно хорошем состоянии, и большая часть их текста осталась разборчивой благодаря тому, как их упаковали и сохранили.

Офелия Харрингтон знала, что делала, когда складывала их в потайное дно своего сундука, что произошло не ранее 26 апреля 1825 года — этим числом датировалась газета «Лондон экземинер», в которую она их завернула. Каждый том защищало почти шесть слоев газетной бумаги.

Вдобавок сам сундук хорошо защищал журналы от влажности и света. Кто бы ни изготовил этот дорожный ларь, он был мастером своего дела. Швы были настолько приглажены, что потайное отделение и пружинный механизм, с помощью которого оно открывалось, оставались невидимыми даже при внимательном изучении. За три месяца, что Пайпер возилась с сундуком и со всеми остальными вещами Офелии Харрингтон, она даже не заподозрила о существовании второго дна. И не споткнись о сундук, его тайна — а вместе с ней и дневники — так бы и осталась нераскрытой.

Пайпер осторожно перевернула страницу, подняла тетрадь, поднесла ее к стеклу и перевернула для копирования. Тут ей на глаза попалась фраза «мой любовник в маске», и ее пульс опять резко ускорился.

Эта штука вызывает привыкание! Эротический глушитель мозга! Историческая и сексуальная С-4 [2]! Пайпер осознавала, что если даст себе волю и начнет читать дневники как женщина, а не как ученый, беды не миновать. Она уже достаточно увидела, чтобы понять, что Офелия Харрингтон вела гораздо более насыщенную жизнь, чем она, Пайпер. Более того, Офелия отважилась на это в эпоху ограниченных женских прав и строго социального конструкта и выбрала такой путь, когда ей не исполнилось и двадцати пяти лет!

Пайпер же родилась в обществе, позволявшем ей быть кем угодно и заниматься чем угодно. И на что она употребила тридцать лет свободы?

Она училась. Работала. Читала классику. Путешествовала, когда выпадала такая возможность. Пыталась угодить родителям. Встречалась с мужчинами, которые ей не совсем подходили, и то от случая к случаю.

Знакомство с дневниками поставило Пайпер перед фактом, что, по сравнению с Офелией Харрингтон, она вот-вот превратится в выцветшую, неудовлетворенную, обозленную и скучную женщину.

В памяти снова — как это часто бывало в минуты обострения жалости к себе — ожило воспоминание о самом болезненном событии в жизни Пайпер, и перед глазами возникла прямая и сильная спина Магнуса «Мика» Мэллоя, уходившего от нее.

Господи, при мысли о Мике Мэллое Пайпер до сих пор съеживалась от стыда. Она, конечно, следила за его звездной карьерой. В их профессиональной среде этого трудно избежать. Мик Мэллой стал неофициальным «лицом» журналов «Смотритель», «Археология сегодня» и «Наука». До Пайпер даже доходили слухи, будто у Мика Мэллоя скоро будет свое реалити-шоу. А почему нет? Он создан для телевидения. Сексуальный. С бронзовым загаром. Настоящий Индиана Джонс, обладающий блестящим умом, смекалкой и убийственно красивый…

Забудь. Это уже неважно.

Пайпер вздохнула. Подробности, которые она хотела узнать о Мике, все равно нельзя было найти в журналах или увидеть и услышать в телешоу, а подойти и спросить кого-нибудь ей бы никогда не хватило смелости.

Счастлив ли он? Был ли он женат? Нашлась ли женщина, сумевшая завладеть его умом и сердцем так же прочно, как археология? Если да, то кто она? И в скольких отношениях представляет собой полную противоположность ее, Пайпер?

Я туда не сунусь.

Пайпер расправила плечи и аккуратно выполнила следующий этап копирования, напомнив себе, что в этих записях речь не о ней с Миком и не о том, как она упустила свой шанс десять лет назад. Дневники не мерило для ее собственных похождений или отсутствия таковых. Это бесценные в историческом смысле документы, и последствия, к которым приведет их обнародование, пока остаются неясными.

Собственноручно описанная жизнь Офелии в бытность ее лондонской куртизанкой не только сделает роль этой женщины в истории гораздо более интересной и сложной, но и поможет лучше понять подпольную экономику Лондона в начале девятнадцатого века, нравы того периода и слабости, которым потворствовали богатые и власть имущие. Это серьезный научный вопрос, а не тест в «Космо».

— Мур-р-мяу!

Пайпер повернулась и встретила желтый демонический взгляд Мисс Мид, которая театрально развалилась на стуле в стиле королевы Анны и поводила из стороны в сторону хвостом, как будто обмахивалась им.

— Думаешь, мне это нравится? — спросила Пайпер у кошки. — У меня нет сил. На улице тридцать пять градусов. Мою жизнь можно с таким же успехом назвать праздником, как и мамины с папой званые ужины. А эта мадам — эта куртизанка, которая расхаживала по гостиным, называя себя «Ласточкой», и так наклонялась подкуривать мужчинам сигары, что из платья вываливались молочные железы… — Пайпер махнула в сторону дневника, который держала на копире. — Боже мой! Какой же она была потаскухой!

Мисс Мид заморгала и отвернулась, как будто ее оскорбила эта вспышка хозяйки.

Пайпер не пришлось продолжать безумный разговор с кошкой, ибо зазвонил телефон. Она убрала дневник в самодельный лоток из органической ваты, покрытой бескислотной тканью, и посмотрела, кто звонит. Внезапно диалог с кошкой показался Пайпер вполне разумным времяпрепровождением. Она позволила звонку перейти в режим голосовой почты, но динамик включила.

— Это твоя мать, — донесся из телефона резкий голос. — Если не услышу обратного, буду считать, что завтра ты не приходишь к нам на обед. Ты меня беспокоишь. Мы тебя месяц не видели. На мои звонки не отвечаешь. Отец думает, что ты опять начала употреблять молочное и у тебя симптомы метеоризма и (или) депрессии. Ты вернулась к молочным продуктам? У тебя депрессия? Тебя пучит?

Перезвони, пожалуйста.

Щелк.

Пайпер решила, что не видит противопоказаний сделать перерыв, и пошла на кухню за мороженым. И не за каким-нибудь, а за настоящим «Ванилла Бин» фирмы «Хаген-Даз». Пятьсот восемьдесят килокалорий и тридцать шесть граммов жира в одном стаканчике.

Открыв морозилку и сунув туда голову, чтобы чуть передохнуть от жары, Пайпер подумала о том, как бы ей хотелось ответить матери. Если бы хватило духу. Она бы сказала: «Да, блин, я опять ем молочное, мамочка! И кстати, ты, кажется, забыла, что твоему единственному ребенку скоро исполнится долбаных тридцать лет!»

Дрожь, внезапно пробежавшая по телу, не имела никакого отношения к открытой морозилке.