Загадать желание - Кай Ольга. Страница 28
– Ах, чего кричу? А того! Раскидал здесь своих гадов ползучих! Ни сесть, ни встать, ни упасть нельзя! Ползают везде! Шипят! Под ноги лезут!..
Не хватило дыхания, я замолчала, только тут сообразив, что ору как сумасшедшая. Горыныч смотрит, словно ждет чего-то, глаза темные: то ли от злости, то ли от обиды. Нет, ну чего, спрашивается? Разве не видно: у человека истерика, он себя не контролирует…
– Черт знает что творится, – я пнула заборчик, вымещая на нем злость и на хитрую Осинку, и на змею, и на себя. Развернулась и пошла к нашему с Алиной дому, стараясь не обращать внимания на тяжелый взгляд, направленный в спину.
На следующий день Арис не пришел к нам обедать, хотя Алина звала. Отговорился, как умел, вежливо, и подруге это совсем не понравилось. Выслушав ее, я поняла, что придется идти самой и просить прощения за вчера.
Горыныч сидел на крылечке. Серая гадючка положила голову ему на ладонь, словно кошка, что напрашивается на ласку. Потом одним быстрым движением скользнула вверх, обвиваясь вокруг протянутой руки.
– Здравствуй, – я остановилась в нескольких шагах, не решаясь подойти ближе.
– Здравствуй, – эхом отозвался Арис.
– Ты прости, я вчера… я не хотела.
– Я понял.
– Просто день был тяжелый.
– Ясно, – он смотрел на гадючку, а та, повернув голову, на меня.
Вдруг змея открыла рот и, показав ядовитые зубы, зашипела. Я отпрянула и от испуга едва не шлепнулась на землю. Арис прикрыл змею ладонью, успокаивая. Ко мне даже не обернулся. Я ждала целых полминуты, прежде чем развернуться и гордо уйти, оставив Горыныча в обществе рассерженной гадюки, которое его, похоже, вполне устраивало.
Вечером, пока я, переборов страх, искала в лесу Марфину корзинку, выброшенную Осинкой в реку, Алина вернулась домой с температурой. Градусник у нее был, подруга лежала на постели, прикрыв глаза, и, услышав мои шаги, сообщила:
– Тридцать восемь и пять.
– Вот черт!
– Не чертыхайся…
Хорошо, родители обновили нам аптечку. Вытащив компактный кулечек, я приготовила противовирусные, жаропонижающие, выложила их на столик в комнате и отправилась греть воду, очень надеясь, что у Алинки обычное ОРВИ, которое пройдет себе за несколько дней. Только переждать…
Горыныч пришел, когда уже стемнело.
– Случилось что?
– Как узнал?
Отводит глаза. Ну ясно – змеи проснулись, теперь мы, как и весь хуторок, под их неусыпным наблюдением.
– Алина заболела.
– Сильно?
– Температура, кашляет.
– Говорил же, не надо было меня лечить, – Арис виновато глянул на дверцу, за которой дрожал свечной огонек. – Заразилась.
– Да ладно, – пожимаю плечами. – Мы вон скольких лечили – еще ни разу не заразились ни от кого.
И, спохватившись, стучу по столешнице – чтоб не сглазить. Горыныч заметил, усмехнулся, и тут же снова посерьезнел.
– Помочь чего?
– Да нет.
– Еда у вас есть?
– Есть, – вздыхаю и признаюсь: – Немного. Но Алинке сейчас много и не надо, аппетита нет. Она у меня малину пьет.
– А ты? Тоже голодаешь?
– Я святым духом питаюсь.
Во взгляде Горыныча читается сомнение. Да, знаю, по мне не скажешь…
– Ладно, сейчас принесу вам чего-нибудь.
Алинка выбралась к столу ненадолго. Моя подруга из тех, кто болезнь на ногах не переносит, предпочитая вылеживаться. Она посидела немножечко, съела жалкую четвертушку сдобной булочки, пожевала тоненький кусочек свежего сыра и снова легла, засунув в подмышку градусник.
– Женечка, уже тридцать девять, – сообщила она из спальни. – Дай таблеточку.
– Сейчас, – я поднялась, и Горыныч тоже вскочил. Резко обернулся к окну, замер, словно прислушиваясь и, ни слова не сказав, выбежал из хаты.
Подруга не спала, а лежать ей было скучно. Устроившись на своей постели, поверх одеяла, я развлекала ее рассказом про Осинку. К сожалению, истории хватило минут на двадцать, не больше, и стоило замолчать, как в голову полезли невеселые мысли.
– Леон долго не возвращается, – озвучила их Алина. – Женечка, как ты думаешь, что могло случиться?
«Да все, что угодно», – этого я вслух говорить не стала, подруга и сама понимает.
– Наверное, они с Максимом нашли воеводу и пытаются его освободить. Такое дело за пару дней не сделаешь, надо все спланировать. А если его еще увезли далеко, посадили в какую-нибудь тюрьму, тогда можно месяцами побег готовить.
– Но ведь он бы передал нам весточку, правда, Жень? Или Арису. Арис ведь ждет, как и мы, только не говорит. Наверное, тоже волнуется.
Что-то стукнуло, словно открылась дверь. Оставив подругу, я выскочила из спальни.
Арис стоял посреди горницы. В руке его был меч, а на спине, перевесившись через плечо, лежал человек в порванной, залитой кровью одежде. Русые волосы, сильно отросшие, скрывали лицо, но я не могла его не узнать.
– Куда положить? – шепотом спросил Арис.
На лавке ему будет узко, неудобно. Есть еще моя постель… Распахнув дверь спаленки, я пропустила Горыныча с его ношей внутрь, и тут же услышала отчаянный вопль подруги:
– Леон!
Отстранив Алину, которая так и рвалась помогать, мы с Арисом осторожно отлепляли пропитанную кровью ткань Леоновой рубашки от тела. Рана оказалась глубокой – видно, задели в драке. Полоснуло по груди, на ключице рубануло по кости, но определить, есть ли там перелом, получилось не сразу – края раны воспалились, опухли и выглядели довольно страшно. Подруга, закусив губу, смотрела огромными от ужаса глазами, потом поднялась.
– Женечка, дай я попробую…
Мы обе знали, что ничего не получится: когда Алинка болеет, она никого лечить не может. Даже с моей помощью. Но – вдруг? Понаблюдав за нашими попытками, Горыныч попросил у меня иголку с ниткой, взял спирт из нашей аптечки и выпроводил нас с Алиной за дверь. Обнявшись, мы сидели на лавке и смотрели то на огонек свечи, стоящей на столе в простеньком подсвечнике, то на плотно закрытую дверь нашей спаленки, откуда изредка доносились стоны. Слыша их, Алина прижималась ко мне сильнее, горячими пальцами до боли сжимая мою руку.
Наконец, дверь приоткрылась. Горыныч выглянул, жестом позвал нас внутрь.
Леон все так же был без сознания. Рана, пересекающая грудь и ключицу, превратилась в ровный шов. На воспаленной плоти ярко выделялись белые нитки.
– Перевязать надо, – напомнил Арис.
Под повязку положили мазь, найденную в аптечке, и замотали настоящим бинтом. После Горыныч кое-как напоил Леона чистой колодезной водой и сел рядом с кроватью прямо на пол, устало опустив руки.
– Как он? – тихонько спросила Алина, склоняясь над раненым. – С ним все будет хорошо? Правда?
Наверное, Арис в этом уверен не был, и врать не стал.
– Крови потерял много, – сказал он. – Сил нет, едва держится.
Бледное лицо Леона казалось одного цвета со свежими бинтами. Я опустилась на колени рядом с кроватью, взяла его за руку, нащупала пульс. И плевать, что и Алина, и Арис сейчас смотрят, и что себе думают, и о чем догадаются… Леону сейчас силы нужнее, а если я после проваляюсь денек в постели – в том большой беды не будет.
Закрываю глаза, прижимаясь щекой к горячей мужской ладони.
– Жень!.. – тихо зовет Алина.
– Не мешайте.
Пробуждение было приятным. Солнце светило в окно, заглянувший в комнату лучик грел мне щеку. С улицы доносился щебет. А рядом еле-еле слышно переговаривались Алина с Леоном. И тихонько стучала деревянная ложка о глиняную миску.
Сообразив, что все это мне не снится, я открыла глаза.
Леон сидел, облокотившись о подложенные под спину подушки, в широкой теплой кофте, накинутой на плечи, до пояса прикрытый одеялом. Повязка пересекала грудь и накрывала плечо. Он благодарно улыбнулся и прошептал:
– Спасибо.
– Ой, Женечка, ты проснулась! – Алина тоже улыбалась, устало и вяло, видно было, что не спала всю ночь. – Как себя чувствуешь? Там еда на столе… Арис приготовил.
– Все в порядке, – я приподнялась, свесила ноги с кровати. – Алин, ты ведь не спала? Ложись пока.