Седьмая чаша - Сэнсом К. Дж.. Страница 43

— Похоже на то. И все же…

— Что?

— Гиб описал огромную язву. Мне знакома эта фраза или похожая на нее. В последнее время люди часто произносят фразы, которые я каким-то образом знаю. Казначей Роуленд сказал про фонтан крови; человек, который нашел доктора Гарнея, тоже упомянул воду, превратившуюся в кровь.

— Нам и без этих шарад есть о чем беспокоиться, — раздраженно ответил Барак. — Послушайте, давайте скажем Гибу, когда он вернется, что нам нет нужды заходить в дом. И без того ясно, что коттера, разозлившись, убила валлийка.

— Чтобы так убить, нужно очень сильно разозлиться.

Гиб вернулся через несколько минут.

— Пит Ламмас дал мне ключ. Коронер велел ему присматривать за домом. Сам он, правда, не хочет снова туда заходить.

Гиб помолчал.

— Послушайте, сэр, я, пожалуй, тоже туда не пойду. С меня довольно рассказов о том, как там все было. Могу я оставить вас здесь, а вы потом принесете мне ключ?

— Хорошо, — согласился я.

Гиб отдал ключ Бараку, поклонился и ушел. Я все еще был погружен в раздумья. Эти фразы не выходили у меня из головы.

— Дверь прикажете открывать мне? — с нескрываемым сарказмом осведомился Барак.

Не дождавшись ответа, он отпер замок и толкнул дверь. Открываясь, она скребла по земляному полу. Мы, не сговариваясь, отшатнулись, поскольку на нас дохнуло вонью, которая обычно стоит в мясницких лавках, смешанной с запахом пота и грязи. Изнутри доносилось жужжание, словно там вился огромный рой мух.

— Иисусе! — выдохнул Барак.

Мы боязливо ступили в темные внутренности лачуги. Я разглядел очертания стульев, стола и чего-то, что напоминало кучи мусора, наваленные на полу. Несмотря на погоду, здесь было видимо-невидимо мясных мух, вялых из-за холода. Мы то и дело отгоняли их от своих лиц. Барак прошел к ставням и открыл их.

В свете дня открылась грязная комната, охапки сгнившего камыша на полу, полная до краев ночная ваза в углу и повсюду — ворохи тряпья. Потревоженные мухи снова принялись жужжать, некоторые вылетали в окно.

— Гиб сказал, что в язве на ноге у бедолаги кишели черви, — проговорил Барак. — Вот они-то и превратились в мух. Еды здесь для них хоть отбавляй.

Он поддел ногой какую-то тряпку, и из-под нее с раздраженным жужжанием вылетело еще несколько мух.

— Думаю, это его штаны. Взгляните, они разрезаны и буквально пропитаны засохшей кровью. Господи, ну это же надо — изрезать человека ножом и оставить его умирать от гноящихся ран! Это точно какая-то месть.

Я стоял посередине зловонной комнаты и оглядывался.

— Люди коронера, вероятно, срезали одежду с тела, да и бросили, — сказал я. — Взгляни, здесь тоже лоскуты.

— Тут, наверное, уже была вся эта грязища, когда бедного дурака прикончили.

Я посмотрел на стоявшую в углу низенькую кровать. Над ней к глинобитной стене было приколочено дешевое деревянное распятие. Реликвия, оставшаяся от протестантского прошлого бедняги?

— Идемте отсюда, — предложил Барак. — Здесь нет ничего, кроме грязи и тряпья.

— Подожди, не так быстро.

От того, что я так долго находился на ногах, у меня мучительно болела спина и хотелось присесть.

— Это уединенное место, а Тапхольма не очень-то любили. Коли убийцей был кто-то из знакомых Уилфа, он наверняка знал: если посреди зимы связать беднягу и оставить умирать в этой избушке, могут пройти месяцы, прежде чем кто-то обнаружит его.

— Почему вы говорите «он»? Убила наверняка женщина.

— Сомневаюсь.

Я посмотрел на кровавое пятно на полу возле холодного очага.

— Его побороли, возможно, сбили с ног, потом связали, заткнули рот и бросили здесь. Наконец ему разрезали ногу. Пьяная шлюха, которую он выгнал из дома, скорее ударила бы по голове.

— Может, ей хотелось, чтобы он умирал долгой и мучительной смертью? — мрачно предположил Барак.

— Тот, кто убивает умело, превращая смерть в ужасный спектакль.

По пятну засохшей крови ползало несколько мух.

— Боже, как он, должно быть, страдал!

— Это убийство не имеет ничего общего с другими, — нетерпеливо сказал Барак и зло пнул ногой кучу тряпья. — Господи, а это что такое?

В груде тряпок что-то звякнуло. Барак наклонился и, зажав нос, принялся рыться в лохмотьях. Через пару секунд он выпрямился, держа в руке большой оловянный знак с изображением какого-то сооружения в виде арки. Я взял находку из руки Барака.

— Знак пилигрима, — сказал он. — Из усыпальницы Эдуарда Исповедника. Странная вещь для протестанта. Разве они не считают усыпальницы папистским пережитком? Может, его уронил один из констеблей, когда они выносили тело?

— Вряд ли. Люди сейчас не носят знаков пилигрима, если только не хотят, чтобы их приняли за папистов. Но кто-то определенно обронил его здесь. Поройся в остальном тряпье, Джек, может, еще что-нибудь найдешь.

— Повезло мне с работой! — пробурчал Джек, но все же принялся перерывать кучи грязных тряпок. — Нет здесь больше ничего, — заявил он, посмотрел на распятье на дальней стене и перевел взгляд на кровавое пятно на полу. — Несчастный. Интересно, раскаялся ли он в своем прелюбодеянии, когда лежал здесь, а черви пожирали его ногу?

Я вздрогнул.

— Что ты сказал?

— Я сказал, интересно, пожалел ли он о своей связи со шлюхой…

— А если это все же не она?

— Кто же тогда?

— Нет-нет, ты сказал «раскаялся ли он в своем прелюбодеянии». Почему ты использовал эту фразу?

Барак посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— Не знаю, просто в голову пришла. Она ведь из Библии, разве нет?

Я схватил его за плечо.

— Да-да, именно так. Фразы из Библии. Их мы слышим чуть ли не каждый день. Они вошли в наш повседневный язык. Вот почему у меня в мозгу застряли и другие фразы. Я стоял в этом ужасном месте и лихорадочно размышлял: неужели такое возможно?

— Что возможно?

— О господи! Только бы я ошибался! Идем.

— В чем вы хотите ошибиться, мастер? Вы говорите загадками.

— Нам нужно в церковь. Та, которая стоит на болоте, сгодится.

Я выбрался из лачуги и быстро зашагал по направлению к дороге. Барак запер дом и поторопился следом за мной. Временами ему даже приходилось переходить на бег. Наконец мы добрались до участка Гиба. Он снова трудился в своем огороде. Я велел Бараку вернуть ключ, а сам отвязал лошадей и, используя в качестве ступеньки ствол лежащего дерева, взобрался в седло.

— Куда вы так спешите? — крикнул Гиб нам вслед, когда Барак с загоревшимся от азарта лицом бросился к своей кобыле. — Что вы там нашли?

— Ничего! — крикнул в ответ Барак и запрыгнул в седло. — Ему понадобилось в церковь, вот и все!

Дверь церкви была открыта, и, переступив порог, мы оказались под ее прохладными сводами. Она была отделана в старом стиле: стены выкрашены в яркие цвета, полы выложены узорчатой плиткой. Повсюду горели свечи и пахло ладаном, хотя ниши, в которых когда-то стояли усыпальницы и статуи святых, теперь пустовали. На пюпитре позади богато убранного алтаря лежала Библия, для надежности прикрепленная цепью. Согласно приказу, который издал лорд Кромвель за год до своего падения, Библия на английском языке должна была находиться в каждой церкви. Эта часовня была точным отражением того, что король хотел бы видеть повсюду: никаких святых и реликвий, а в остальном все по-старому, как было до разрыва с Римом. Здесь, по крайней мере, все было гармонично.

— Что нам тут понадобилось? — спросил Барак.

— Я хочу заглянуть в Библию. Сядь на скамью и отдыхай, пока я буду искать то, что мне нужно.

— А что вам нужно?

Я повернулся к нему лицом.

— Мы говорили о фанатичных протестантах, о пророках, которые предрекают скорый Армагеддон. Они проповедуют на каждом углу. Вот почему епископ Боннер так хочет покончить с ними. Но откуда они берут эти пророчества? Из какой части Священного Писания?

— Из Книги Откровения, откуда же еще!

— Вот именно, из Апокалипсиса Иоанна Богослова. Вот откуда взято большинство тех фраз, которые не давали мне покоя. Это заключительная часть Библии, полная пророчеств. Страшных, жестоких и, в отличие от остальных глав Нового Завета, трудных для понимания. И Эразм, и Лютер сомневались в том, что Откровение на самом деле является Словом Господним, хотя Лютер называет этот текст «боговдохновенным».