День Суркова - Лебедев Александр. Страница 8

* * *

Сурков варился в Аду, кипел в нагретом масле, шипел на раскаленной сковородке, сидел в мешке со стекловатой. Для Ада это были обычные будни, и никто не замечал то, что это происходит с Сурковым. Никто не говорил: - Неужели Сурков умер? Или: - Ну, надо же, Сурков попал в Ад. Его пребывание и наказание было таким же обычным делом как и у миллиардов грешников по соседству. По ночам, хотя понятие "ночь" было весьма относительным, Сурков расширял грот. Вялый не настаивал на этом, даже когда Сурков явно уклонялся от его распоряжений. Лишь однажды он напомнил, что Сурков будет заниматься этим до тех пор, пока не выполнит работу полностью. Сурков же считал, что ему некуда торопиться и "сачковал" при первой возможности. Вскоре он стал замечать, как теряет силы. Проклятый сухарик разбухал в желудке и, казалось, весил несколько килограммов, кожу покрыли ожоги и язвы, кости ломило, а голова постоянно гудела, словно трансформаторная будка. Сурков стал мечтать об отдыхе, хотя спать он совершенно не хотел. Надо было что-то предпринять, и он усиленно стал соображать. Тут выяснилась неприятная вещь, о которой его уже предупреждал один грешник. Мысли совершенно перестали его слушаться. Любая фантазия, не относящаяся к наказанию, Аду и чертям, не хотела строиться в голове. "В этом нет ничего удивительного, - подумал Сурков. - Ведь я нахожусь в нематериальном мире, и любая нематериальная субстанция здесь является реальной. Например, моя душа здесь вполне реальна, а что есть душа, если не набор единиц и ноликов. Раз информация здесь реальна, значит и мысль должна быть реальной. Нет, глупость какая-то. Если бы все было так просто, я вообще не смог бы ни о чем подумать". Сурков попытался вспомнить какую-нибудь сцену из своей жизни. Он увидел холодный весенний вечер, когда они с Людмирским пили пиво. "Странно, прошлое вспоминается довольно легко, - рассуждал Сурков. Почему же представить будущее так тяжело? Неужели потому, что моего будущего не существует? Брр". Сурков помахал руками, чтобы отогнать эту мысль. "Довольно киснуть, хватит соплей и пессимизма, я же обманул время, чем это заведение лучше?" Сурков огромным усилием воли представил таблицу умножения, закон Архимеда, правило Буравчика. Уравнение Бернулли он так и не вспомнил, но решил не расстраиваться и перешел к рассуждениям на тему расширения грота. Посчитав приблизительно свою ночную выработку и сопоставив с размерами грота, выяснилось, что работа займет не один десяток лет. Такое обстоятельство совсем не устраивало Суркова. Пригнать в грот шагающий экскаватор он не мог, применить средства малой механизации, казалось неэффективным, тогда он решил просто его взорвать. Дело осталось за малым: найти необходимое количество взрывчатки и осуществить задуманное. Взрывчатку выбирать долго не пришлось. Сурков знал, что кроме каменного угля и масла ничего горючего в Аду нет. Правда он слышал, что масло получают из нефти, но последняя была на нижних уровнях, масло же перекачивали сюда по трубопроводам, куда шли остальные продукты нефтеперегонки, Сурков мог только предположить. А вот уголь горел очень плохо, поэтому в печи закачивали сжатый воздух, чтобы поддерживать горение. Предположив, что он находится на глубине в несколько километров, Сурков пришел к выводу: воздух должен подаваться под давлением в несколько десятков атмосфер. Сжатый воздух и масло - соединение весьма взрывоопасное. В какой пропорции и как должно происходить соединение, Сурков не знал, но других составляющих не было, и, начертив камнем на стене грота пару десятков бесполезных схем, Сурков отправился бродить по Аду в поисках компонентов. Оказалось, что магистраль со сжатым воздухом проходит совсем близко, и, если использовать шланг определенной длины, можно легко подвести воздух в пещеру. Сурков решил обвалить вход, создав тем самым закрытое пространство. Шланги для подачи воздуха можно было снять с печей. Ночью они все равно не работали. Но вот где взять масло? Маслопровод находился так далеко, что использовать шланги не было никакой возможности. Носить же масло прямо из пещеры с котлами казалось невыносимо долго. Сурков думал над решением этой проблемы три ночи. То ли Вялый не смог понять, о чем думал Сурков, то ли Сурков научился думать тихо, но о намеченном взрыве никто не узнал. В конце концов, подкатив к маслопроводу два пустых котла и наполнив один на две трети, Сурков использовал принцип сообщающихся сосудов и шланг для подачи воздуха. Он перекачал половину котла из одного в другой. Дальнейшим замыслом Суркова было поднять один котел над уровнем другого и слить остатки масла, но, сколько он не пытался оторвать сосуд от земли или даже подтолкнуть под него камень - это оказалось совершенно не возможно. В отчаянии Сурков стал возить один котел вокруг другого. Дно гремело о камни, но скользило очень хорошо. Чтобы не заниматься перекачкой, Сурков погромыхал к своей пещере. За ночь он дотащил до входа оба котла, шлангом слил масло, образовав в глубине пещеры маленькое озерцо. Время наказания приближалось. Он собирался, было, вернуть шланг и взятые котлы на место, как вдруг понял совершенно очевидную истину. Шланг для воздуха был испачкан в масле и теперь представлял определенную опасность. Решив не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, Сурков подсоединил шланг к воздуховоду, проложил его в пещеру и обвалил вход, который предварительно был к этому подготовлен. Пустив в шланг сжатый воздух, Сурков укрылся в противоположной части грота, применив в качестве укрытия перевернутый котел. В это же время черт Вялый появился в непосредственной близости от пещеры и с интересом стал рассматривать обвал и идущий под камни шланг. Ситуация показалось ему забавной, и он никак не ожидал, что через несколько мгновений станет жертвой своей неосторожности. Когда прозвучал взрыв, Вялый стоял, склонившись вперед. Вмятина такой формы осталась на противоположной стене. Грот почти не пострадал, если не считать глубокую трещину, прошедшую вдоль него, обвалившийся свод, две арки и пары сотен упавших сталактитов. В это время в Турции было зафиксировано землетрясение около четырех баллов по шкале Рихтера. Но Суркову, который находился под перевернутым котлом, казалось, что он взорвал весь Ад. Его защита превратилась в причудливую формы сковороду, а сам он решил, что умер еще раз.

* * *

Спустя три дня, его откопала команда грешников, вместо наказания разбиравшая завал. Паркер лично препроводил Суркова в карцер. Для большей острастки он не проронил ни слова и, закрывая за Сурковым красную от окалины дверь, опустил глаза. Довольно глупо было пугать грешника, который уже находился в Аду, и Паркер, будучи профессионалом своего дела, оставил Суркова пребывать в неизвестности. Карцер или прямоугольная комната, в которой оказался Сурков, по форме напоминала пакет молока. Высота потолка - три четверти ширины, абсолютно ровные стены, и, что Сурков видел впервые, ровный потолок. Дверь, крохотное окошко под самым потолком. В окне подрагивает грязный свет, его отблески пляшут по стенам, образовывая причудливые фигуры. Проходит несколько минут, и Сурков перестает ждать. Трое суток, проведенные под раздавленным котлом, делают помещение карцера веселым, правильную геометрию праздничной, отблески света - смешными. Прошел час, и появилось понимание того, что карцер - это надолго. Сурков уже не ждал, что дверь вот-вот откроется. Не ждал Паркера или Вялого, не ждал наказания. Мысль о том, что ему не придется вариться, оказалась настолько необычной, что Сурков опешил. Он судорожно перебирал мысли, приходившие ему в последнее время в голову, и никак не мог понять, какая из них доставила такое удовлетворение. Наконец, решив, что это мысль о своей ближайшей безнаказанности, он стал гонять ее как любимую кассету. Приблизительно через два дня она надоела. Определять прошедшее время становилось все труднее, радость покоя и одиночества превратилась в скуку, карцер стал унылым и мрачным, пляшущие фигурки раздражали. Сурков ходил по комнате, делая два маленьких шага от стены до стены, ходил по периметру, по диагонали, упирался в стены руками и ногами, пытаясь добраться до окошка, делал физические упражнения. Читал стихи, пел песни, считал до миллиона и обратно, сочинял сказки, танцевал буги-вуги и рок-н-ролл. Он рассказывал стенам свою биографию, читал лекции о Бейсике и Фортране, выступал с обвинительной речью на Нюренбергском процессе, доказывал теорему Готье и придумывал закон Фурье. Ему постоянно хотелось спать, но сон, как и положено, не приходил, а легкое забытье, которое налетало на несколько мгновений, вызывало тошноту. Он тут же чувствовал сухарик в животе, и последний недовольно ворочался и тянул Суркова к центру планеты. С ума он начал сходить, когда прошло около трех месяцев. Сначала звуковые, затем зрительные галлюцинации разбавили ощущение без времени и пространства. Сурков уже не видел карцер, он не ощущал холода, не мог точно определить, где пол, а где стена. Дверь, пахнущая ржавчиной, перестала издавать запах, и Суркову казалось, что в его камере нет входа. Окошко исчезло, красные блики слились в ржавое пространство. Сурков хотел дотронуться до него руками, но ладонь ничего не чувствовала. Через два месяца пропали ноги и руки, тело и шея исчезли через пару недель, нос и губы онемели почти сразу после того, как веки прекратили закрываться. Сурков понял, что завис. Он еще мог думать, но его, застрявшего в лифте, залили бетоном и почему-то забыли убить.