Города - Ди Филиппо Пол. Страница 4

Спешащий прохожий прервал размышления Диего, и он двинулся дальше.

Всего за два здания от отцовского дома в нем победила потребность закурить (возможно, это всего лишь неосознанно применяемая тактика затягивания времени, невесело признался он себе), и Диего направился в универсальный магазин Ивенсона.

Строгий, чопорный магазин с множеством разнообразных товаров мало изменился со времен детства Диего. На расположенных за прилавком полках расставляет товары – с аккуратностью машины – Проспер Ивенсон, похожий на бочку, на которую водружена лысая голова. За кассой – жена Проспера Эсмин; она вполовину меньше мужа и напоминает мышку, как цветом волос, так и манерой поведения.

– Здравствуйте, Проспер, здравствуйте, Эсмин. Как дела?

– Неплохо, – отозвался мужчина, прежде чем его жена успела открыть рот. – Что вам сегодня, сэр?

– Пожалуйста, пачку «Сералио» и спички.

Несколькими экономными движениями Проспер достал требуемое, а Эсмин выбила чек. Взгляд Диего упал на новенький панчборд [4]лежавший у кассы. Он сказал:

– Вот тут я бы попытал счастья.

– Десять капель, – пробормотала Эсмин.

Диего отсчитал мелочь и получил инструмент, похожий на короткое тонкое шило с изогнутой ручкой. Тщательно гравированная доска размером примерно два на три фута состояла из нескольких сотен дырочек, занимавших большую часть поверхности и содержавших бумажки, обернутые в фольгу. Верхняя часть игрового поля была отведена для рекламы: яркая аппликация, изображающая женщину в белье. Женщина пребывала в своей спальне, и на нее плотоядно взирала шеренга Глазастых Соглядатаев. Здесь же – и призывные фразы, касающиеся призов, ставок, выигрышных комбинаций и взаимного возбуждения зрителей и эксгибиционистов.

Диего взял шило, наугад выбрал лунку и извлек бумажку. Снял фольгу, развернул туго скрученный рулон.

– «Башмак, звезда, шляпа, сердце, громоотвод».

– Не выигрышный, прошу прощения, – немедленно заявил Проспер.

– Могу я проверить?

Проспер недовольно поджал губы, но произнес:

– Проверяйте.

После проверки Диего кивнул:

– Что ж, может быть, в другой раз.

У выхода он столкнулся с корпулентной пожилой женщиной в облезлой шубе и шляпе, напоминающей раздавленный пирог. Она, пыхтя, волокла два бумажных пакета с овощами.

– Миссис Лоблолли? Позвольте, я вам помогу.

Дама оглянулась через плечо, узнала Диего и проскрежетала:

– Благослови тебя Господь, Петчен. Ты всегда был внимательным мальчиком.

На улице Диего сумел прикурить, взяв оба пакета в одну руку. Он выдохнул сладковатый дым. Ему предстояло проводить миссис Лоблолли до квартиры, находившейся в том же доме, где обитал и Гэддис Петчен.

– Как поживает ваш папа? Мы никогда его не видим, он не появляется поблизости.

– Боюсь, миссис Лоблолли, вы его уже не увидите. Он при смерти. Рак желудка. Собственно, физически он не так плох, но душевно болезнь его надломила. Он способен только сидеть и смотреть на Не Ту Сторону Трекса.

– Ах да, он боится, что его унесут Голуби. Ты должен убедить отца, что нам не дано знать, кто придет за нами в наш последний час. Может быть, в последние минуты его будут окружать прекрасные Рыбачки. Да ты погляди на небо. Разве Голуби и Рыбачки не вместе летают?

Диего наклонил голову и воззрился на небо. Потребовалась секунда или две, чтобы сосредоточить внимание на извечных обитателях воздуха, настолько он привык не обращать на них внимания.

Высоко над крышами – и у Окраин, и в Центре – кружило не очень большое, но все же значительное число Голубей и Рыбачек, образчиков силы и грации, трудно различимых на привычной для них высоте. Время от времени отдельные особи, с крыльями, покрытыми кожей или перьями, пикировали вниз, нацеливаясь туда, где их жертвы дожидались смертельного исхода. Изысканные очертания казались смазанными из-за стремительного движения. Прочие птицы несли свой безропотный груз прочь, к Не Той Стороне Трекса или к Тому Берегу, а на смену им являлись их не обремененные добычей соплеменники.

Диего опустил взгляд, возвращаясь к привычному пейзажу.

– Я согласен, конечно. Но его снедает презрение к самому себе, вот он и не способен посмотреть на это с иной точки зрения.

– Он все еще казнит себя за смерть твоей матери?

Диего не ответил, он лишь уперся взглядом в крепкое, но уже потрепанное временем дерево, что росло прямо посреди тротуара на квадратике земли, свободном от сланцевой плитки.

– Этот старик по-прежнему расцветает каждую весну?

– Непременно, – откликнулась миссис Лоблолли.

Диего молча курил, ступая вниз по знакомой дорожке.

Только когда он и его спутница достигли дверей квартиры миссис Лоблолли, располагавшейся на первом этаже, Диего ответил на заданный ранее вопрос:

– Он не только не перестает обвинять себя, но и стремится меня затянуть в болото самообвинений.

В слабо освещенном коридоре третьего этажа царили неодолимый холод и букет запахов – дешевых сигар, пролитого пива, пыльных ковров, инсектицидов, – до боли знакомые Диего.

Подойдя к двери Гэддиса Петчена, Диего постучал и крикнул:

– Отец, это я.

Не дождавшись приглашения, он отпер дверь своим ключом.

К запахам извне тут же добавился запах телесной немощи и свернувшегося молока (Гэддис включал в свое меню исключительно полезные для здоровья напитки). Диего мгновенно охватил взглядом неизменный интерьер: громоздкая мебель эпохи прошлого поколения, обтянутая тканью, пятна на которой хозяин пытался затирать макассаровым маслом, хилый деревянный стол справа от входа, заключенные в рамки картинки с сентиментальными сюжетами типа «Рыбачки переводят детей через пропасть» и «Бал у мэра в Эннойе». В целом квартира напоминала музей устаревших вещей.

Гэддис Петчен спал в кресле, развернутом к открытому окну. С порога была видна только его стриженая макушка. Батареи отопления тщетно боролись с врывающимся в комнату холодным воздухом.

Диего подошел к отцу. Ему показалось, что сгорбленное тело Гэддиса, укутанного в вязаный плед ручной работы, еще больше исхудало со времени его последнего посещения. Болезнь отняла у старика облик человека, каким он был в те времена, когда бригада слесарей заделывала люк, ведущий к потайным структурам Города – к подземной электрической системе, предназначенной для устранения опасностей, но изувеченной интенсивной эксплуатацией и неумолимым временем.

Диего поправил на плечах отца плед, тихо закрыл окно, присел около больного, зажег вторую сигарету и принялся задумчиво курить. Через пятнадцать минут Гэддис проснулся; возможно, его привел в чувство запах табачного дыма. Он неохотно всмотрелся, а когда узнал Диего, то как будто ощутил новый прилив энергии, порожденной скорее злостью, чем радостью.

– Вовремя же ты пришел! Принеси мне молока! И подогрей его!

Диего безмолвно подчинился. Гэддис взял шишковатой рукой кружку и сделал глоток. Молоко потекло по покрытому щетиной подбородку. Старик неуверенно поставил кружку на стоящий рядом столик – едва не промахнулся, но успел предотвратить катастрофу.

Диего избрал реплику, которая, как он надеялся, не осложнит начало разговора:

– Доктор Тизел был у тебя сегодня?

Гэддис фыркнул:

– Этот шарлатан! Да что он может для меня сделать?

– Он по-прежнему дает тебе болеутоляющее?

– Обрати внимание. – Гэддис кивнул влево, и Диего заметил коробочку с транквилизаторами. – Я стараюсь принимать их как можно меньше. Я должен быть начеку и без борьбы Могильщикам не дамся!

– Папа, ты не передумал начет больницы? «Фирзо мемориал» в восемьсот пятьдесят девятом – вполне приятное место…

– Ба! Ты что, в самом деле такой ненормальный, что думаешь, будто я стану растрачивать твою трогательную заботу на бесполезные вещи? Ты же знаешь мой диагноз. Безнадежно! Зачем занимать койку, которая может пригодиться кому-то другому? Да и разве это не риверсайдская больница? С какой стати мне помогать Голубкам найти меня, когда придет мой час? Не сомневаюсь, что от такого бесстыдства назначенная мне боль только усилится.