Кракен - Мьевиль Чайна. Страница 97

И потому Коллингсвуд задала этот вопрос не ради ответа — войдя в разоренное укрытие Лондонского камня, они нашли мертвые окровавленные тела и, констатировав факт, двинулись дальше, — а для того, чтобы окончательно удостовериться: у Бэрона ответа нет. Он стоял на пороге, глядя внутрь и покачивая головой с натренированной мягкостью, которую Коллингсвуд не раз наблюдала за время работы в отделе. Констебли обрабатывали порошком предметы по всему помещению, делая вид, что ищут отпечатки пальцев, — обычная рутина, с каждой минутой все более смехотворная. Они поглядывали на Бэрона — не даст ли тот указаний?

— Черт возьми, — сказал он, задирая на Коллингсвуд брови. — Это уже чересчур.

«А вот хрен тебе», — подумала она, ожидая со скрещенными руками, что начальник скажет еще что-нибудь. Но нет, не сейчас. Беспечность Бэрона, его всегдашние отступления, его терпеливое ожидание предложений от подчиненных, чуть ли не с педагогическими целями, — все это она воспринимала как признак уравновешенности, абсолютного самоконтроля. И сейчас Коллингсвуд не только с удивлением, но и с яростью поняла: Бэрон понятия не имеет, что делать.

«Когда, чтоб тебе, ты в последний раз нашел хоть какую-то хрень?» — подумала она. Когда говорил нам, что делать? Ей стыдно было встречаться с начальником взглядом — глубоко в глазах у него просматривался страх, словно маяк, светивший из дальней дали.

колливуд?Она отмахнулась от чуть слышного голоска, как от досаждающей пряди волос. Бэрон не должен знать, что при ней находится Весельчак, ее маленький друг, дух в образе свиньи.

— Итак, — сказала наконец Коллингсвуд. Если бы она не знала Бэрона так долго, то могла бы купиться, подумать, что он спокоен. — От Варди по-прежнему ничего?

— Вы уже спрашивали. Я ответил. Нет.

Варди отправился поговорить с Коулом, или, как он выразился, «выдавить из него какие-то звуки». Больше о нем никто ничего не слышал. Не удавалось отследить ни его, ни Коула. Бэрон кивнул, отвел взгляд, снова посмотрел на нее.

— Это была его дурацкая идея — приманивать концом света, это он все делал по своему усмотрению и подтасовывал даты.

— Прошу про-мать-перемать-про-прощения, вы полагаете, это Варди проторчал целый день в астрале, уговаривая созвездия поворачиваться чуть быстрее? Хрен там, он поручил это мне.

— Ладно, ладно. Я думал, идея в том, чтобы всех выманить наружу, что, конечно же, и произошло.

— А вот я, босс, никогда не была на сто процентов уверена, в чем именно состоит эта чертова идея.

— Возможно, он таки будет паинькой и присоединится к нам.

— Я ухожу, — объявила Коллингсвуд.

— Что это еще такое?

— Сейчас лондонманьякам ничем не помочь. Я ухожу. Туда, наружу. — Она потыкала пальцем в разных направлениях; слышались ночные шумы. — Я тут подумала… Мне известно, что я делаю хорошо и что могу раздобыть. Получить информацию обо всем прямо здесь? Не выйдет. Меня слишком рано сюда позвали. Просто хотели,чтобы я об этом услышала. Это подделка, утка. — Она по-лошадиному протяжно фыркнула. — Я полицейский. И собираюсь заняться своей работой. Вы!

Тремя тычками она назначила троих сотрудников. Все дружно повиновались. Бэрон открыл рот, будто собирался позвать ее обратно, но затем поколебался.

— Я, пожалуй, тоже пойду, — сказал он.

— Нет, — отрезала Коллингсвуд, уходя со своей маленькой командой; все четверо прошагали через раскуроченный дверной проем на вечернюю улицу.

— Куда мы, шеф? — обратился к ней один из офицеров.

куда мы идем колливуд? — спросил Весельчак.

Она всегда старалась окружать себя друзьями; дай ей волю, и вокруг Коллингсвуд оказались бы лишь благожелательные к ней существа. Но сейчас было трудно привлечь их внимание. Сейчас, когда время устремлялось к чему-то, что должно было обозначить его конец, умы, воли, духи, квазипризраки и животные сущности, которые бы порхали бы вокруг нее в лучшие времена, стали капризными и слишком нервными, чтобы оказать существенную помощь. Оставался Весельчак с его бесхитростной свиной привязанностью и весьма ограниченными способностями к полицейской службе — он мог разве что излучать слова, так растянутые в мозгу Коллингсвуд, что сама она не могла сказать, слова ли это или имитация сирены, беспрерывно шепчущей теперь-тогда, теперь-тогдаили ни-нет, ни-нет.Она сама, трое мужчин, вертлявый свин и намерение исполнить закон. Всё.

— Весельчак, — сказала она.

Полицейские посмотрели на нее. Они уже знали от тех, кто прикомандировывался к ПСФС в прошлый раз, что не стоит задавать вопросы типа «С кем это вы говорите?» или «Что это за гребаная штуковина?».

— Весельчак, побегай немного вокруг, скажи мне, где сражаются. Посмотрим, что мы можем сделать.

хор колливуд сеймент

Коллингсвуд подумала о Варди, и ее охватили гаев и озабоченность одновременно. Надеюсь, вы в порядке, думала она. И если это так, то я, мать вашу, просто вне себя. Где вы, мать вашу? Мне нужно знать, что происходит.

Хотя — вправду ли? Не вполне. Это не составило бы большой разницы.

Она потратила несколько часов на просмотр записей камер видеонаблюдения ПСФС. Подобно рентгенологам, сотрудники ПСФС знали, на что смотреть, как истолковывать те или иные тени, что за фильтры применять для выведения нужного на передний план. Знали, где не более чем цифровой артефакт, а где и вправду ведьма разрывает мировую ткань.

По слухам и паршивым видеозаписям удалось выявить двоих, которые и не пытались прятаться: Госса и Сабби. Госса, который совершенно не обращал внимания на все залпы в его сторону, ни по какому поводу не впадал в панику и небрежно продолжал убивать. «Где мой босс? — спрашивал он у тех, кого калечил, у тех немногих, кто не умер сразу. — Я сосчитал до ста, стоя у стены, и настало время идти пить чай, а он по-прежнему где-то в саду, и тетушка уже волнуется», — и так далее. После непонятного, но благодатного для всех отсутствия он стал появляться со своим бессловесным мальчиком повсюду.

Что думали непосвященные коллеги из других отделов? Что это были нескончаемые сутки, полные беспричинных краж со взломом, свирепых грабежей и опасного вождения? Может, они считали это разборками между бандами, лопотали о переселенцах с Ямайки, косоварах или о ком-то еще? В некоторых докладах, Коллингсвуд знала точно, упоминались беглецы из мастерской Тату — голые мужчины и женщины, в которых были встроены лампочки, диоды, осциллографы, к ужасу рядовых граждан, убеждавших себя, будто это некая художественная инсталляция.

Коллингсвуд оперлась на стену и закурила, а ее товарищ молнией помчался через город, ища неприятности, как свинья трюфели, чтобы она смогла как-то помочь Лондону. «Это лучше, чем ничего, — подумала она, потом спросила себя: — В самом деле? — и ответила: — Да, в самом деле».

Мир опять накренился, пошатнулся — то есть схлопотал удар, а не закрутился в танце. Мардж чувствовала именно это. Она не вернулась домой с неудавшихся Армаггедонов. Пожить можно было и в других местах, если особо не привередничать. Она не знала, оставался ли вообще у нее дом, а если да, там явно было небезопасно, поскольку умирающий город вновь обратил на нее свое внимание.

«Да, это кайф, хм-хм, все в кайф». Boyzoneне относились к любимчикам дьявольского айпода, но сейчас он довольно бодро лопотал свою версию их песни. Эта запись хранила Мардж в тот краткий миг, когда она почувствовала, что ее заметило голодное сознание млекопитающего бога.

Она находилась на каком-то новомодном углу в Баттерси, где бары не закрывались допоздна, с гордостью демонстрируя отфотошопленные плакаты фильмов категории «Б», и через двери, тротуар и собственные ноги ощущала «бу-бу» танцевальных басов. В окнах офисов горели огни, люди трудились посреди ночи, видимо уверенные, что в течение месяца у них по-прежнему будет работа и мир по-прежнему будет вращаться. Сквозь голос неумелого, сверхъестественного воплощения Ронана Китинга [83]Мардж слышала, как близ ресторанов и бистро шумели — словно время еще не перевалило за полночь — какие-то компании, а рядом с ними переулки вели в другой город.