Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003) - Линк Келли. Страница 147

Река течет прямо посередине города, поля, церковь и конюшни находятся на одной стороне, а кузница, таверна и рынок — на другой. Река — это злобный, брызжущий пеной дракон, она несется мимо берегов неистово и бурно, и только самые сильные люди могут пересечь ее, не свалившись в воду. Ближайший брод находится ниже по течению, в получасе ходьбы. Это россыпь камней, таких скользких, что кажется, будто они раскачиваются у вас под ногами, как листья кувшинки, и все-таки, пока я не занял свое место на берегу, люди из Вулпита каждый день переходили реку вброд. Тогда я был еще мальчишкой, любил стоять на берегу, бросать в воду скорлупки от миндальных орехов и затем следить, как они прыгают по воде и уплывают прочь. К тому времени, как я стал взрослым, я хорошо знал реку, знал каждый ее изгиб, водоворот и волну. Скоро я обнаружил, что легко могу перейти реку. Я нашел себе работу.

Несколько дней после того, как появились зеленые дети, я был очень занят. Я не мог ни минуты посидеть спокойно на своем камне — прибывала очередная компания из города с блестящими монетами в руках, жаждущая увидеть диковинку в доме Ричарда де Кальна. Я поднимал их одного за другим к себе на плечи и переходил реку, склоняясь под натиском воды и упираясь ногами в дно, и одного за другим переносил их обратно, когда они возвращались несколько часов спустя. По ночам, когда я лежал на своем тюфяке, у меня непроизвольно сокращались мышцы спины, подобно тому как бьется о землю рыба, вытащенная из воды. Тогда это было совершенно новое для меня ощущение, но с тех пор я много раз испытывал его.

Люди, видевшие зеленых детей, не могли говорить ни о чем другом, и я слушал их речи, когда они собирались в кучки на берегу:

— Девочку всю клопы искусали, а мальчишка просто лежит и дрожит.

— Я слышал, что де Кальн нанял кого-то, чтобы научить их говорить по-английски.

— Даже десны у них зеленые! Все зеленые, до корней волос!

— А ты видел карлика, что живет в аббатстве Коггсшелл?

— Я прищелкнул языком, как будто пукнул, и девчонка мне улыбнулась.

— Лекарь говорит, что это хлороз — зеленая болезнь.

— Это самые уродливые создания из всех, что я когда-либо видел, омерзительнее, чем нарыв, страшнее, чем эта ведьма Руберта.

— Когда я закрываю глаза, я вижу их перед собой, они светятся, словно болотные огни.

— Я тебе не говорил, что моя дойная корова принесла двухголового теленка в прошлом году?

— Попомни мои слова — они помрут еще до первых заморозков. Река вздулась от дождей после бури, что разразилась в горах, но небо над Вулпитом было таким безоблачным и спокойным, что поток несся почти беззвучно мимо берегов. Когда я нес горожан в воде, доходящей мне до груди, я прислушивался к их рассказам и узнал, что зеленые дети несколько дней ничего не ели, хотя перед ними поставили хлеб, мясо и овощи. Я услышал, что, хотя они не ели, но пили из ковша, а девочка иногда даже мыла остатками воды лицо и руки. Один из людей, осматривавших детей для того, чтобы узнать, не спрятано ли у них оружие, сказал, что их волосы красиво подстрижены, зубы у них ровные и белые, а одежда сшита из странной материи с множеством узких бороздок: она спадала складками жесткими, словно кожа, но была мягкой и гладкой на ощупь. Я слышал, как он говорил:

— Они съежились, как только я отошел. Они сжались в комок и заплакали.

На третий день после того, как появились дети, один из садовников принес им с поля немного свежих бобов. Дети явно обрадовались и начали расщеплять стебли ногтями, ища внутри что-нибудь съедобное, и, ничего не найдя, заплакали. Тогда одна из кухарок забрала у них стебли и показала, как вылущивать стручки. Она показала им ряд бобов внутри, и дети, задыхаясь от радости, протянули к ним руки. Кухарка настояла на том, чтобы сначала сварить бобы, и тогда дети жадно, с удовольствием уничтожили их. Несколько дней после этого они ничего не ели, кроме бобов.

О том, что девочка назвала свое имя, я узнал от Мартина, сына дубильщика. Однажды вечером он пришел на берег реки, держа в руках плоскую корзину, сплетенную так небрежно, что ветки торчали во все стороны.

— У нас огонь погас, — сказал он. — Отец велел мне раздобыть еще.

— Залезай, — ответил я, и он забрался мне на плечи. Когда мы переходили реку, он спросил меня, видел ли я уже мальчика и девочку.

— Да, видел, — отвечал я.

— А ты знаешь, что девчонка заговорила? По-настоящему, я имею в виду.

— И что она сказала?

— Она может сказать слово «вода», и «хочу есть», и «еще». А вот мальчишка еще ни одного слова не произнес.

Мы уже добрались до берега, и я, сняв его с плеч, поднял в воздух, так что у него вырвалось «Иисусе!», и затем поставил его на землю. Он рассмеялся.

— Так, во всяком случае, мне сказал отец, — добавил он и побежал по тропинке, ведущей к деревне.

Когда вскоре он возвратился, в его корзине тлела горсть оранжевых углей. Каждый раз, когда ветерок касался их, они на мгновение вспыхивали ярче, затем медленно тускнели.

— Ты ведь не собираешься высыпать их на меня, а? — заметил я. — Потому что тогда пойдешь домой мокрым.

— Обещаю, что буду осторожен, — ответил он, и я перенес его на другой берег.

Когда я поставил Мартина на влажный песок, то спросил его:

— А девчонка еще не сказала своего имени?

— Сеель-я, — сообщил он. — Она так его и произносит. Забавно.

Он поставил корзину с углями на траву и вытащил из башмака монету: она приклеилась к пятке, и он был вынужден отлепить ее, прежде чем дать мне. Я взял монету и опустил ее в кошель, ставший после дня работы тяжелым, как кулак.

— Ну а теперь прощай, — сказал мальчишка.

— Прощай, — ответил я.

Он зашагал к дому, его корзина с углями светилась в наступающих сумерках.

Еще до дня осеннего равноденствия начали прибывать первые путешественники издалека. Они приходили с востока и с юга (людям с севера и запада не нужно было пересекать реку) и спрашивали, где можно увидеть зеленых детей, о которых идет молва. Они говорили о детях, как о диковине или чуде. Некоторые слыхали, будто дети спят на подстилке, как скот, где-то в яслях или на конюшне, хотя на самом деле де Кальн поместил их в одной из комнат для слуг.

— Вы найдете их там, — объяснял я, туманно показывая на заросли тоненьких, жалких вязов. — Большой дом после ряда маленьких. Вы его не пропустите.

Я предлагал пришедшим перенести их на другой берег. «Всего две монеты», — говорил я: это была моя новая цена для пилигримов. «Или же вы можете попробовать перебраться сами». С этими словами я швырял в воду ветку так, чтобы она упала на середину реки, и поток сразу подхватывал ее, унося с собою. «Ниже по течению есть пороги, там мы обычно вытаскиваем тела».

У всех путников были узлы и посохи, и, побродив некоторое время вдоль берега, они всегда принимали мое предложение.

Жители Вулпита быстро привыкли к зеленым детям, дети стали еще одной частью окружающего мира, подобно утесу над зарослями кленов, похожему на спящую лошадь, или трем каменным колодцам около рыночной площади. Но по мере того как новость о зеленых детях распространялась по стране, люди приходили посмотреть на них из самых отдаленных мест. Я становился богатым человеком.

Один из этих пилигримов, мальчишка не старше пятнадцати лет, пришедший один, спросил у меня, почему у нас нет моста.

— Мы уже строили мосты, — объяснил я, — но течение здесь слишком сильное. Ни один из них и месяца не продержался. Как только начинались дожди, вода поднималась и смывала их.

— В нашем городе живет человек, который придумал новый способ строить каменные мосты. Он сооружает мост в виде полукруга, и этот мост достаточно широк и устойчив, чтобы выдержать даже всадника. Я видел, как он это делает. Уверен, что за хорошую цену он построит и вам такой.

Я окинул парня жестким взглядом и сказал:

— Мы не нуждаемся в его услугах.