Посольский город - Мьевиль Чайна. Страница 19

— Всё дело в тюрингских программах, — говорил Скайл, когда её не было с нами, хотя и он соглашался, что лучше так, чем как раньше. Наши с ней отношения его забавляли. Мне не нравился его настрой, но поскольку он был отменно вежлив с ней, словно и впрямь считал её человеком, я не стала устраивать скандал. Единственный раз он заинтересовался Эрсуль по настоящему, когда сообразил, что, раз она не дышит, то может входить в город. Я рассказала ему правду: о том, как однажды я её спросила, а она ответила мне, что никогда там не была и не собирается, но почему, не объяснила, а тон у неё при этом был такой, что мне расхотелось вникать в подробности.

Иногда её звали подхалтурить с искусственными умами и автомами Послограда, что приводило к её тесному контакту со служителями: мы с ней часто встречались на одних и тех же официальных званых вечерах. Меня приглашали на них потому, что я тоже бывала полезна. Ведь я вернулась извне гораздо позже, чем кто-либо из начальства: редкие служители ездили по делам в Бремен и возвращались оттуда. Я была источником, из которого они могли узнать о последних событиях и культуре Чаро-Сити.

Когда я уезжала из Послограда, папа Реншо отвёл меня в сторону — буквально прижал меня к стене комнаты, в которой проводилась моя отвальная. Я ждала отцовских наставлений, измышлений о жизни снаружи, но он только сказал мне, что, если я когда-нибудь вернусь, Послоград будет очень заинтересован состоянием дел в Бремене. Это было сказано так вежливо и прямо, что я даже не сразу поняла, что меня вербуют в шпионки. Сначала я забавлялась тем, что совсем не похожа на шпионку. А потом, тысячи часов спустя, когда я вернулась в Послоград и обнаружила, что стала полезна именно в том качестве, о котором мне говорили, мне сразу стало и грустно, и смешно.

Мы со Скайлом в любом случае вызывали бы интерес — он, зачарованный местной культурой одержимый иностранец, был явлением редким; я, часть Языка, иммерлётчица-возвращенка, была местной знаменитостью. Но, начав поставлять факты о Бремене, я, простолюдинка, и мой простолюдин-муж куда быстрее вошли в окружение служителей, чем могли бы при иных условиях. Приглашения продолжали поступать даже тогда, когда местные средства массовой информации уже перестали публиковать интервью и статьи о блудной иммерлётчице.

Ко мне подошли вскоре после моего возвращения. Не послы, разумеется, а какие-то визири и другие важные шишки, и попросили меня присутствовать на встрече, где говорили так туманно, что я никак не могла понять, к чему всё это, пока внезапно не вспомнила слова папы Реншо, и тут только сообразила, что все эти негромкие вопросы о некоторых тенденциях, существующих в данный момент в Бремене, об объединённых силах и возможном отношении к зависимым территориям и их притязаниям были на самом деле просьбами предоставить политическую информацию. За плату.

Последнее показалось мне глупым. Я не взяла денег за то, что поделилась с ними своими скромными знаниями. Я отмела в сторону чьи-то дипломатичные попытки объяснить суть их политических опасений: это не имело значения. Я показывала им новостные трубки, загруженные из сети файлы, давая тем самым слабое представление о балансе сил внутри правящей в Бремене Космополитической демократической партии. Войны и интервенции, которые вёл Бремен, и тяжёлое положение, в которое он в связи с этим время от времени попадал, никогда не представляли для меня особого интереса, но, возможно, для тех, кому это было очень важно, даже мои крохи информации о недавних событиях были откровением. Честно говоря, я сомневаюсь, чтобы их искусственные мозги и аналитики не предвидели всего того, о чём я говорила, и не догадывались об этом.

В общем, никакой шпионской драмы тут не было. Несколько дней спустя меня представили Уайату, тогда ещё новому человеку Бремена в Послограде, о котором мои собеседники служители упоминали в выражениях расплывчато-предостерегающих. Он тут же начал дразнить меня той встречей. Спросил, не установила ли я камеру в его спальне или что-то в этом роде. Я рассмеялась. Мне нравилось, когда наши пути пересекались. Он присвоил мне персональный номер.

Вращаясь в таких кругах, в высшем обществе Послограда, я повстречала посла КелВин и стала их любовницей. Они немало сделали для меня, в том числе дали возможность Скайлу встретиться с Хозяевами.

КелВин были высокими, серокожими мужчинами немного старше меня, склонными к некоторой игривости и обладавшими очаровательным высокомерием лучших послов. Они приглашали меня и, по моей просьбе, Скайла, на приёмы, и сами ходили с нами в город, где послы так редко появлялись без сопровождения служителей, что это зрелище привлекало внимание.

— Посол, — Скайл набирался смелости спросить, поначалу осторожно, — у меня есть вопрос касательно вашего… взаимодействия с Хозяевами. — И тут же пустился в какие-то узкоспециальные, таинственные подробности. КелВин, в то время стремившиеся заслужить мою благодарность, проявляли терпение, хотя их ответы, вне всякого сомнения, не оправдали его ожиданий.

В компании КелВин я видела, слышала и интуитивно догадывалась о таких подробностях разных сторон послоградской жизни, которых иначе не узнала бы никогда. Я улавливала любые мелкие оговорки, намёки и комментарии моих любовников. Они не всегда отвечали, когда я задавала им прямые вопросы, — иногда у них проскакивало что-нибудь насчёт заблудших коллег или ариекайских фракций, и, хотя они отказывались развивать эти темы, я всё мотала на ус.

Я спросила у них про Брена.

— Я нечасто его вижу, — сказала я. — Похоже, он не приходит на собрания.

— А я и забыл, что у тебя есть с ним контакт, — сказали КелВин, оба глядя на меня, хотя и немного по-разному. — Нет, Брен у нас вроде как в добровольном изгнании. С планеты он, конечно, не уедет, это понятно.

— Такой поступок противоречил бы его представлению о себе в наших глазах.

— А шанс у него был. Он мог уехать.

— После того, как его разделили.

— Вместо… — Они рассмеялись. — Он у нас вроде узаконенного изгоя.

— Он в курсе почти всего происходящего. И даже больше — он знает такие вещи, которые ему не следовало бы знать.

— Лояльным его назвать нельзя. Но польза от него есть.

— И всё равно он больше не лоялен, а может, и раньше не был. — Скайл жадно ловил каждое их слово.

— На что это похоже? — спросил меня Скайл. — Я, конечно, и сам раньше бывал с двумя сразу, наверняка и ты тоже, но тут наверняка все…

— Нет, Фарой, нет. Господи, ты невыносим. Нет, с ними всё совсем иначе. — Тогда я твёрдо стояла на своём: теперь у меня есть сомнения.

— А они оба концентрируются на тебе? — спросил он. Мы захихикали, он от глупой похоти, а я от ощущения того, что богохульствую.

— Нет, мы с ними вполне на равных. Кел, я и Вин, все вместе. Честное слово, Скайл, я не первая, кого посол когда-либо…

— Зато ты единственная, кого я могу об этом расспросить. — К тому времени я уже не была уверена в том, что это правда. — Я считал, что гомосексуальные связи не одобряются, — добавил он.

— Ну, вот, теперь ты выделываешься, — сказала я. — Они не занимаются этим, когда остаются наедине. Ни они, ни другие послы. Ты это знаешь. У них… мастурбация. — Таково было упрощённое, хотя и несколько скандальное описание процесса, и, выговорив это слово, я почувствовала себя как маленькая девочка. — Представь, как это выглядит, когда встречаются два посла.

Скайл часами, буквально часами слушал записи ариекайской речи, разглядывал плоские и объёмные изображения их встреч с послами. Я наблюдала за ним, когда он беззвучно шевелил губами и делал неразборчивые заметки, одной рукой занося их в своё дата-пространство. Учился он быстро. Меня это не удивляло. Когда КелВин, наконец, пригласили нас на какое-то событие, где должны были присутствовать Хозяева, Скайл уже понимал Язык почти в совершенстве.