Поселенцы (= Пионеры) [старая орфография] - Купер Джеймс Фенимор. Страница 25

Здѣсь сидѣлъ Чингахгокъ на стволѣ сваленнаго дуба, обративъ свою темную фигуру къ дѣвушкѣ и направивъ глаза на лицо ея съ такимъ дикимъ видомъ, что менѣе рѣшительная непремѣнно испугалась бы его. Плащъ его соскользнулъ съ плеча и окружилъ его живописными складками, такъ что вся верхняя часть его тѣла — грудь, руки и спина — были обнажены. Длинные черные волосы были заплетены и висѣли внизъ по спинѣ, такъ что высокій лобъ свободно возвышался надъ проницательными глазами. Въ ушахъ его, согласно индійскому обычаю, вдѣты были украшенія изъ серебра и жемчуга. Подобныя же украшенія висѣли изъ его ноздрей надъ губами и упирались въ подбородокъ. Лицо и все тѣло раскрашены были фантастическимъ образомъ, и вся наружность его представляла индійскаго воина, приготовившагося на чрезвычайно важное дѣло.

— Чингахгокъ, старый пріятель! какъ поживаете? спросила Елисавета, быстро приближаясь къ нему: — Что васъ такъ рѣдко видно въ деревнѣ? Вы обѣщали мнѣ корзину, за которую я давно уже приготовила вамъ ситцевую рубаху.

Индѣецъ нѣсколько времени пристально смотрѣлъ на дѣвушку, не давая никакого отвѣта, но наконецъ сказалъ:

— Рука Чингахгока не плететъ болѣе корзинъ и ему не нужно рубахи.

— Но, если понадобится, то онъ знаетъ теперь, гдѣ найти ее, возразила Елисавета. — Въ самомъ дѣлѣ, старый другъ мой, мнѣ кажется, что вы имѣете право требовать отъ насъ всего, чего можете желать или въ чемъ встрѣтите нужду.

— Послушай меня, дочь моя, отвѣчалъ Чингахгокъ съ торжественною важностью. — Уже прошло шестьдесятъ лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ Чингахгокъ былъ молодъ. Въ то время онъ былъ гибокъ какъ сосна, вѣренъ какъ пуля Натти, силенъ какъ буйволъ и быстръ какъ пантера. Когда народъ его преслѣдовалъ враговъ своихъ, то Чингахгокъ находилъ ихъ слѣдъ! Когда народъ его дѣлалъ празднества и считалъ скальпы враговъ, то на его поясѣ висѣло большее число ихъ; когда женщины плакали и жаловались на недостаточность мяса для насыщенія ихъ дѣтей, то Чингахгокъ былъ первый на охотѣ, и пуля его была быстрѣе оленя. Въ это время, дочь моя, Чингахгокъ дѣлалъ зарубки на деревьяхъ своимъ томагавкомъ, чтобы Мингосы знали, гдѣ можно найти его, но корзинъ тогда онъ не дѣлалъ.

— Эти времена прошли, старый храбрецъ, возразила Елисавета. — Народъ вашъ исчезъ, и вмѣсто того, чтобъ преслѣдовать враговъ, вы научились жить въ мирѣ.

— Дочь моя, подойди сюда; здѣсь ты можешь видѣть озеро, жилище твоего отца, и берега извилистой Сускеганны. Чингахгокъ былъ молодъ, когда племя его, послѣ совѣщанія, подарило эту страну, и соплеменники отдали все тому, кого любили. Ни одинъ Делаваръ не стрѣлялъ на его землѣ оленей и не ловилъ птицъ, ибо все принадлежало ему.

— Развѣ Чингахгокъ не жилъ мирно?

— Дочь моя, пока Чингахгокъ былъ молодъ, онъ видѣлъ, какъ бѣлый изъ Фронтенака спустился до Альбани, чтобы сражаться съ своими бѣлыми братьями. Онъ видѣлъ, какъ англичане и американцы за право владѣть этой страною раздробляли другъ другу черепы своими томагавками! Онъ видѣлъ, какъ страна эта отнята была y прежняго властелина ея и его потомковъ и перешла въ другія руки. Развѣ это не значитъ жить мирно, дочь моя?

— Но развѣ Делавары тоже не сражались? спросила Елисавета. — Развѣ они не промѣняли свою землю на порохъ, покрывала и другіе товары?

— Гдѣ товары, за которые куплены были права прежняго владѣльца? спросилъ индѣецъ, остановивъ свои темные глаза пристально и пытливо на лицѣ Елисаветы. — У меня въ жилищѣ они? Сказали развѣ ему: брать, продай намъ землю за это золото, серебро, товары и ружья? Нѣтъ, землю отъ него отняли, какъ берутъ скальпъ y врага. Развѣ это миръ?

— Чингахгокъ, я этого не понимаю! возразила Елисавета. — Вы судили бы иначе, если бы вамъ извѣстны были наши законы и обычаи. Не думайте только ничего дурнаго о моемъ отцѣ: онъ добръ и справедливъ.

— Да, онъ справедливъ, и я сказалъ орленку, что онъ окажетъ ему справедливость.

— Кого вы называете орленкомъ? Кто онъ, откуда и на чемъ основываете вы его сомнительныя права?

— Дочь моя долго жила съ орленкомъ подъ одной кровлей. Развѣ y него нѣтъ языка?

— Нѣтъ, по-крайней-мѣрѣ, для того, чтобъ довѣрить свои тайны. Я полагаю, что вы говорите объ Оливерѣ Эдвардсѣ? Онъ слишкомъ Делаваръ, чтобы повѣрить женщинѣ свои сокровенныя мысли.

— Дочь моя! великій духъ создалъ твоего отца съ бѣлой кожей, a меня съ красной; но въ сердца обоихъ насъ влилъ онъ кровь, которая быстро текла по жиламъ, пока мы были молоды, но которая теперь течетъ лѣниво и холодно, когда мы состарились. Развѣ кромѣ кожи есть еще разница? Нѣтъ! Чингахгокъ былъ однажды женатъ и имѣлъ прекраснаго сына. У васъ другіе обычаи, чѣмъ y моего народа, но развѣ ты думаешь, что Чингахгокъ не любилъ Ватавы и Ункаса?

— A что же сталось съ вашей женой и сыномъ? спросила Елисавета, глубоко тронутая печальнымъ видомъ индѣйца.

— Что сталось со льдомъ, покрывавшимъ озеро? Онъ растаялъ и превратился въ воду. Чингахгокъ жилъ, пока весь народъ его не переселился въ міръ духовъ, но теперь пришло его время, и онъ готовъ къ смерти.

Онъ замолчалъ и опустилъ голову на грудь. Елисавета до того была тронута, что нѣсколько времени не могла прервать молчанія, хотя охотно развлекла бы грустныя мысли стараго воина. Наконецъ она сказала:

— Чингахгокъ, гдѣ Натти? По желанію его, я принесла этотъ порохъ и теперь нигдѣ не найду его. Хотите взять его на сохраненіе, чтобы при случаѣ передать ему?

Индѣецъ тихо поднялъ голову и серьезно посмотрѣлъ на порохъ, который Елисавета положила ему въ руку.

— Это большой врагъ моего народа, сказалъ онъ. — Безъ него бѣлые никогда не могли бы прогнать Делаваровъ. Да, дочь моя, духъ научилъ вашихъ отцовъ дѣлать оружіе и порохъ, чтобъ поразить индѣйцевъ въ ихъ родинѣ, и скоро не останется въ этихъ горахъ ни одного Могикана. Когда Чингахгокъ переселится въ лучшій міръ, то съ нимъ угаснетъ послѣдній изъ этого племени.

Старый воинъ нагнулся впередъ, уперся локтями въ колѣни, и, казалось, прощался со всѣми предметами долины, которые все еще не были ясно видны за густымъ туманомъ. Воздухъ между тѣмъ все болѣе и болѣе сгущался, и Елисавета уже чувствовала, что съ каждой минутой дыханіе ея затруднялось. Въ это время глаза Чингахгока утратили болѣзненное выраженіе; взглядъ его сдѣлался дикимъ и онъ воскликнулъ съ вдохновеніемъ пророка.

— Чангахгокъ отправится въ ту страну, гдѣ его предки, и найдетъ тамъ столько дичи, сколько рыбъ въ озерѣ. Ни одна женщина не будетъ жаловаться на недостатокъ пищи и ни одинъ Мингосъ не приблизится къ тому краю, въ которомъ обитаютъ краснокожіе. Отцы! сыновья! всѣ туда! У Чингахгока нѣтъ болѣе сына, кромѣ молодаго орла, и въ жилахъ его течетъ кровь бѣлаго!

— Чингахгокъ, скажите мнѣ, кто этотъ Эдвардсъ? спросила Елисавета, чтобъ дать мыслямъ индѣйца другое направленіе. Откуда онъ и почему вы такъ его любите?

При этомъ вопросѣ Чангахгокъ вскочилъ, схватилъ руку дѣвушки, притянулъ ее къ себѣ, показалъ на разстилавшуюся подъ ними долину и сказалъ:

— Смотри, дочь моя, докуда можетъ видѣть глазъ, все было его собственностію…

Въ это время надъ головами ихъ пронеслась страшная масса дыма, и, катясь съ шумомъ, закрыла имъ видъ на горы. Испуганная этимъ явленіемъ, Елисавета вскочила и взглянула на вершину горы, которая тоже была покрыта густымъ дымомъ. Между тѣмъ, страшный звукъ, въ родѣ шума бури, разносился по всему лѣсу.

— Ради Бога, Чингахгокъ, что это значить? воскликнула она: дымъ окружаетъ насъ, и на меня дышитъ пламя сильнаго жара.

Прежде чѣмъ этотъ могъ отвѣтить, въ лѣсу раздался голосъ:

— Чингахгокъ! кричалъ онъ: — Могиканъ! гдѣ ты? Весь лѣсъ въ огнѣ и остается только одна минута для бѣгства.

Чингахгокъ приложилъ руку ко рту и издалъ губами свистъ, вслѣдъ за которымъ послышались поспѣшные шаги по кустарнику и пнямъ, и затѣмъ появился Эдвардсъ, съ лицомъ, выражавшимъ страхъ.

— Слава Богу, что я нашелъ васъ! старый другъ, сказалъ онъ, нѣсколько вздохнувъ. — Вставайте и идите прочь! Пламя окружаетъ всю скалу, и если мы не прорвемся сквозь него, то намъ останется только броситься съ обрыва, ибо необходимо добраться до низу. Вставайте, Чингахгокъ! время дорого!