Приключения Мильса Веллингфорда - Купер Джеймс Фенимор. Страница 16
Мы подвигались медленно. Берега бухты, поросшие густыми кустарниками и массою деревьев, не позволяли рассмотреть землю. Мрамор предложил пристать в разных местах, чтобы лучше ознакомиться с местностью. Он сам с одним из матросов высадился на одном берегу, а я и Неб — на другом. Мы все были вооружены. Остальным приказали следить за нами в лодке.
— Оставьте там Спичку, Мильс! — крикнул мне Мрамор.
Я сделал знак туземцу не трогаться, но не успел я взобраться на берег, как он уже очутился подле меня. Неб предложил схватить его и стащить в лодку. Но я счел благоразумнее избегать всякого рода насилия.
Мы вошли в густой лес. С той стороны бухты, по которой я шел, мне не встретилось ни одного человеческого следа. Мрамор тоже ни на что не набрел. Наконец, нас позвали из лодки, которая не могла более двигаться, вследствие мелководья. Спичка опять прыгнул на свое старое место.
— Я вам говорил не брать этого орангутанга.
— Это легче сказать, чем сделать: Спичка пристал ко мне, как пиявка.
— Глупец, кажется, очень доволен своей прогулкой. У него еще ни разу не было такого радостного выражения лица.
— Я думаю, — сказал я, — что он сначала вообразил, что ему не удастся поесть. Теперь же он видит, что мы возвращаемся на судно, и очень доволен, рассчитывая, что не ляжет спать с голодным желудком.
Мрамор нашел мое предположение правильным, и разговор наш принял иной оборот.
Как только мы пристали, Неб, шедший впереди, вскрикнул. Мы схватились за оружие, но тревога была напрасна. Негр просто напал на человеческие следы: он нашел массу обгорелых деревьев. Тогда мы все принялись осматривать место. Мрамору первому посчастливилось, он натолкнулся на верхушку руля, который, по всем признакамЮ принадлежал судну в двести пятьдесят — триста тонн. Затем мы нашли много досок и различных частей от корабля, более или менее обгорелых и ободранных от металла. Отовсюду гвозди были повытасканы. Деревянные обломки состояли из дуба, кедра и акации: это доказывало, что погибшее судно имело известную ценность.
Продолжая осматривать окрестности покинутого лагеря, мы увидели тропинку, ведущую к морю, но с противоположной стороны от того места, через которое нас провез Водолаз. С «Кризиса» невозможно было видеть этот лагерь. Мы нашли еще болты и прочее. Очевидно, катастрофа произошла именно здесь; но по нашим находкам мы еще не могли ничего уяснить себе. Наконец, я присел на камень, торчащий из-за кустов. Так как мне было неловко сидеть, я и начал устанавливать камень; он упирался обо что-то твердое; оказалось, что это была доска корабельного стола, на которой было что-то написано. В одну минуту мои спутники очутились подле меня, сгорая от нетерпения узнать, в чем дело. Грустная надпись гласила следующее:
«Американский бриг «Морской Бобр», капитан Джон Сквайр, завлеченный обманом в эту бухту 9 июня 1797 года и застигнутый туземцами утром одиннадцатого. Капитан, первый лейтенант и семь человек матросов убиты наповал. Бриг был сначала ограблен, потом приволочен сюда и сожжен до тла, дабы можно было извлечь из него железо. Шестеро из нас остались в живых, но никому не известно, какая нам предстоит участь. Пишу эти слова в надежде, что моим друзьям попадется на глаза этот камень, и они узнают, что с нами случилось».
Мы с изумлением смотрели друг на друга. Капитан и Мрамор вспомнили, что они, действительно, слышали о гибели без вести в этих краях брига «Морской Бобр».
— Завлеченные обманом! — повторил капитан. — Да, теперь я начинаю понимать, как было дело. Будь у нас, господа, попутный ветер, я бы выехал отсюда в эту же ночь.
— Нам теперь нечего бояться, капитан, — ответил лейтенант, — раз мы можем принять меры предосторожности. И потом я убежден, что в настоящее время здесь нет туземцев. А Водолаз и его друзья добросовестно ведут с нами дела. Наконец, Спичка слишком спокоен относительно открытия следов «Морского Бобра»; значит тогда разбойничала другая шайка.
Все эти доводы подействовали на нас успокоительно.
Мы возвратились на судно, захватив с собою исписанную доску. Решено было усилить вахту и держаться настороже.
Признаюсь, я провел неприятную ночь. Неизвестный враг всегда страшен. Я предпочел бы открытый бой тому положению, в котором мы находились: среди небольшой бухты, окруженной со всех сторон густыми непроходимыми лесами.
Но пока все было мирно и тихо; Водолаз и Спичка, поужинавши с аппетитом, заснули мертвым сном. К рассвету мы почти все поддались усталости; однако ничего не случилось. Выглянуло солнце, позолотивши верхушку деревьев; бухточка наша заблестела, озаренная его сиянием, и мало-по-малу радость при виде такого зрелища рассеяла все наши тревоги. Мы пробудились в бодром настроении духа, почти равнодушные к судьбе, постигшей «Морского Бобра».
Глава XIII
Спичка и Водолаз вели себя как нельзя лучше. Казалось, все их мысли сосредоточились на мясе, свинине и хлебе, свободное же от еды время они проводили в непрестанном сне. Капитан Вилльямс, окончательно успокоившись, решил еще подождать двое суток, пока привезут новую партию мехов. С девяти часов все принялись за работу, и к полудню судно совсем разоблачилось — все снасти были сложены.
На ночь «Кризис» предоставили охране капитана и трех лейтенантов. Моя вахта начиналась с двенадцати часов ночи, далее следовала очередь Мрамора с двух до четырех часов, а затем все должны были быть на ногах для поднятия мачт.
Когда я взошел на палубу, я нашел лейтенанта разговаривающим с Водолазом, который, выспавшись, намеревался, повидимому, провести всю ночь в курении.
— Давно эти индейцы на палубе? — спросил я у лейтенанта.
— Все время, как я на вахте.
Будучи вооруженным, я бы покраснел со стыда, если бы выказал трусость перед безоружными туземцами. К тому же Водолаз покуривал трубочку с важным видом философа. А у Спички, казалось, не хватало ума даже для курения. Он слонялся по палубе с самым бессмысленным видом.
Я начал вахту в волнении. Спокойствие, царившее на борту, казалось мне неестественным; однако ничто не давало повода к тревоге. Правда, два туземца могли наброситься на меня, задушить и выбросить в море; но какая для них могла быть выгода в одной моей гибели, раз они безнаказанно не могли бы отделаться от всего экипажа?
Звезды на небе светили ярко; это обстоятельство значительно умаляло опасность: ни одна лодка не могла пристать к судну, не будучи мною замечена. Эти рассуждения успокоили меня, и мои мысли приняли иной оборот.
Вдруг я почувствовал что-то твердое, оказавшееся у меня между губами и стиснувшее меня так сильно, что я не в состоянии был произнести ни звука. В ту же минуту мои руки были схвачены сзади и сжаты как в тисках. Повернувшись, насколько я смог, я почувствовал дыхание Спички, который затягивал на мне кляп, а сзади орудовал Водолаз. С необыкновенной ловкостью они сделали меня своим пленником.
Защищаться и позвать на помощь не было никакой возможности. Связав мне руки и ноги, меня бережно посадили в сторонку. По всей вероятности, я был обязан жизнью Спичке, желавшему сохранить меня как невольника. С этого момента Спичка преобразился: не осталось и следа его обычного тупоумия. Он сделался главным распорядителем и душой всех действий своих сообщников. Будучи безмолвным свидетелем всего, что происходило передо мной, я почувствовал, в каком ужасном положении мы оказались. Меня мучил стыд, что все произошло во время моей вахты, по моей собственной вине.
Первым долгом меня обезоружили. Затем Водолаз, взяв фонарь, зажег его и приподнял. Получив немедленно ответ на данный сигнал, он потушил фонарь и стал в ожидании расхаживать по палубе.
Через несколько минут начали вскарабкиваться на судно зловещие лица, которых я насчитал до тридцати человек. Приступ велся с такой осторожностью, что я их заметил лишь тогда, когда они очутились около меня. Все они были вооружены; только у немногих имелись ружья; большая же часть из них запаслась топорами и луками со стрелами. У каждого был нож, а у некоторых томагавки. К моему отчаянию, я увидел, как четверо дикарей бросились к лестнице, ведущей вниз, и захлопнули выходы, единственные, через которые наш экипаж мог подняться на палубу.