Грешница - Герритсен Тесс. Страница 14
5
Когда Маура вышла из морга, снова шел снег. Кружевные снежинки, порхая мотыльками, мягко ложились на припаркованные автомобили. Сегодня она подготовилась к непогоде, обувшись в поношенные полусапожки на рифленой подошве. Но все равно была предельно осторожна, пока шла через автостоянку: она аккуратно ступала по припорошенному снегом льду, сгруппировавшись на случай внезапного падения. Наконец добравшись до своей машины, она с облегчением вздохнула и полезла в сумку за ключами. Увлеченная поисками, она не обратила внимания, как хлопнула дверь соседнего автомобиля. Только услышав шаги, она обернулась и увидела приближавшегося к ней мужчину. Преодолев расстояние в несколько шагов, он остановился рядом, не говоря ни слова. Просто стоял и смотрел на нее, держа руки в карманах своей кожаной куртки. Снежинки ложились на его светлые волосы, липли к аккуратно подстриженной бородке.
Он посмотрел на ее «Лексус» и сказал:
— Я так и думал, что черная — это твоя. Ты всегда тяготела к черному. Предпочитаешь держаться темной стороны. И кто еще может содержать машину в такой чистоте?
Маура наконец обрела дар речи. Голос прозвучал хрипло и даже ей показался чужим.
— Что ты здесь делаешь, Виктор?
— Похоже, это был единственный способ наконец встретиться с тобой.
— Устраиваешь мне засаду?
— У тебя такие ассоциации?
— Ты сидел в машине, караулил меня. Как это еще назвать?
— Ты не оставила мне выбора. Ты мне так и не перезвонила.
— Мне некогда.
— Ты даже не оставила мне своего нового номера телефона.
— Ты и не просил.
Он задрал голову вверх, полюбовался снегом, похожим на конфетти, и вздохнул.
— Хорошо. Как в старые добрые времена, правда?
— Слишком похоже. — Она повернулась к машине и щелкнула кнопкой на пульте. Замки открылись.
— Ты не хочешь узнать, почему я здесь?
— Мне нужно ехать.
— Я так долго летел в Бостон, а ты даже не спросишь, зачем.
— Хорошо. — Она подняла на него взгляд. — Зачем?
— Три года, Маура.
Он приблизился к ней, и она уловила его запах. Кожи и мыла. Снега, таявшего на теплой щеке. Три года, подумала она, а он совсем не изменился. Все так же по-мальчишески вздернут подбородок, те же лучики вокруг смеющихся глаз. И даже в декабре его волосы выглядят выгоревшими — не искусственно осветленные пряди, а по-честному выцветшие от долгого пребывания на солнце. Виктор Бэнкс обладал какой-то особой силой притяжения, устоять перед которой было совершенно невозможно. Вот и сейчас она ощутила забытое влечение.
— Неужели ты ни разу не задумывалась: может, это было ошибкой? — спросил он.
— Развод? Или наш брак?
— Разве непонятно, что я имею в виду? Уж если я стою сейчас перед тобой.
— Ты слишком долго ждал, чтобы сказать мне об этом. — Она отвернулась к машине.
— Ты ведь еще не вышла замуж.
Она помолчала. Потом обернулась к нему.
— А ты не женился?
— Нет.
— Тогда, наверное, мы оба не годимся для семейной жизни.
— Тебе некогда было разобраться в этом.
Она рассмеялась. Смех получился горьким.
— Это ты вечно опаздывал в аэропорт. Всегда бежал прочь из дома, чтобы спасать мир.
— Но я не бежал от семьи.
— Ну, а я не крутила романов на стороне. — Она открыла дверцу автомобиля.
— Черт возьми, ты не можешь задержаться на минуту? Выслушай меня.
Он схватил ее за руку, и ее поразило, как много злости было в этом жесте. Маура холодно взглянула на него, давая понять, что он зашел слишком далеко.
Он отпустил ее руку.
— Извини. Господи, я совсем не так представлял нашу встречу.
— А на что ты рассчитывал?
— Что между нами еще что-то осталось.
Да, осталось, подумала она. И слишком много — вот почему она не хотела продолжать этот разговор. Она боялась, что вновь даст слабину. Она уже чувствовала, что близка к этому.
— Послушай, — продолжил Виктор. — Я пробуду здесь всего несколько дней. Завтра у меня встреча в Гарвардской школе общественного здоровья, а потом я совершенно свободен. Скоро Рождество, Маура. Я подумал, мы могли бы провести праздники вместе. Если ты не занята.
— А потом ты опять улетишь.
— По крайней мере мы могли бы попробовать начать все сначала. Ты не можешь взять несколько выходных?
— У меня работа, Виктор. Я не могу так просто оставить ее.
Он бросил взгляд в сторону морга и хохотнул.
— Я вообще не понимаю, как ты могла выбрать для себя такую работу.
— Темная сторона, помнишь? Это про меня.
Виктор посмотрел на нее, и его голос смягчился.
— Ты не изменилась. Нисколько.
— Ты тоже, и в этом вся проблема. — Она скользнула в салон и захлопнула дверь.
Он постучал в окно. Маура повернулась, увидела, как он смотрит на нее, как блестят снежинки на его ресницах, и у нее не оставалось иного выбора, кроме как опустить стекло и продолжить разговор.
— Когда мы сможем увидеться? — спросил он.
— Сейчас я должна ехать.
— Тогда позже. Сегодня вечером.
— Я не знаю, когда вернусь домой.
— Ну же, Маура. — Он наклонился ближе. И тихо произнес: — Решайся. Я остановился в «Колоннаде». Позвони мне.
Она вздохнула:
— Я подумаю.
Он потянулся к ней и взял ее за руку. И вновь его запах всколыхнул давно забытые чувства, пробудил воспоминания о ночах, проведенных вместе под одним одеялом, в страстных объятиях. О долгих медленных поцелуях, сдобренных ароматами свежих лимонов и водки. Два года замужества оставили в памяти много хорошего и плохого, но сейчас, когда его рука лежала на ее плече, вспоминалось только лучшее.
— Я буду ждать твоего звонка, — сказал он, уже полагая, что одержал победу.
«Неужели он думает, что все так просто? — размышляла Маура, выруливая со стоянки в направлении Ямайка-Плейн. — Одна улыбка, одно прикосновение, и все забыто?»
Автомобиль вдруг занесло на обледеневшей дороге, и она вцепилась в руль, мгновенно сосредоточившись. Маура была так взволнована, что совсем забыла про скоростной режим и мчалась как угорелая. «Лексус» начал с визгом тормозить, виляя в поисках точки опоры. Только когда ей удалось выровнять машину, она позволила себе перевести дух. И снова разозлиться.
«Сначала ты разбил мое сердце. Потом чуть не убил».
Мысли были сплошь иррациональные, но с этим уже ничего нельзя было сделать. Виктор вдохновлял ее исключительно на иррациональное мышление.
Подъехав к аббатству Грейстоунз, она почувствовала, насколько устала в пути. Какое-то время она сидела в машине, пытаясь восстановить утраченный контроль над своими эмоциями. Контроль был ключевым словом в ее жизни. Она понимала, что, выйдя из машины, вновь станет официальным лицом и для полиции, и для прессы. Она должна была излучать спокойствие и уверенность и не сомневалась в том, что ей это удастся. В конце концов, это было частью ее работы.
Она вышла из машины и на этот раз перешла дорогу уверенной походкой, не опасаясь того, что поскользнется. Полицейские автомобили выстроились в линию вдоль тротуара, а в хвосте стояли два фургона с телевизионщиками, которые ожидали развития событий. Тусклый день уже клонился к вечеру.
Она позвонила в дверной колокол, и из тени возникла фигура монахини в черном. Она узнала Мауру и молча открыла ей ворота.
Монастырский двор был истоптан десятками подошв. Он был совсем не таким, как тем утром, когда Маура впервые появилась здесь. Покоем, пусть и кажущимся, уже не веяло: следствие шло полным ходом. Во всех окнах горел свет, а из коридоров доносилось гулкое эхо мужских голосов. Когда она вошла в главный вестибюль, в нос ей ударили запахи томатного соуса и сыра, и тут же вспомнилась неаппетитная лазанья, которую так часто подавали в кафетерии госпиталя, где она студенткой проходила врачебную практику.
Маура заглянула в столовую, где за обеденным столом сестры молча вкушали вечернюю трапезу. Она увидела трясущиеся руки, неуверенно подносившие вилки к беззубым ртам, молоко, капавшее со сморщенных подбородков. Большую часть своей жизни эти женщины провели за монастырскими стенами, старея в затворничестве. Доводилось ли кому-то из них сожалеть об упущенных возможностях, о жизни, которую они могли бы прожить иначе, если бы только однажды вышли за ворота и уже никогда не вернулись?