Течение - Малахов Олег. Страница 2

18 июня. Гадкий день. Связные корчатся от боли. Цианид. Газы. Что-то с аппаратурой. Бред. Связь вещей неописуемо потеряна. Связной Андре, самый опытный из всех, постоянно пытался давать советы. Но боль усиливалась. Передатчики молчали и индикаторы зашкаливало. Мозг не пропускал информацию. На судне царила паника. Это девушка в розовом костюме с руками ведьмы. Старший помощник капитана застрелился. Боцман наблюдал признаки лихорадки, а корабельный врач пил спирт и падал пьяный, срывался со ступенек, ведущих на палубу, искал выход, колол обезболивающее. 18 июня. Гадкий день. По всем прогнозам жизнь отказалась от своих приоритетов, а смерть раздавала помилование в виде девушки в розовом костюме. Именно тогда я и написал все это. Предо мной предстало человечество. Осы жалят своих врагов, жалеют меня. Организм расстроен и растроган. I've got the feeling of the most unknown grace. The perfect silence is out of words. My trial to be modest and kind person is plainly sordid.

Ее родители против. Я отправляюсь в храм моего стона. Какие грустные глаза. Ничего не могу поделать с этой грустью. Осень пробудила историю.

Как ни странно, но я запомнил ее имя. Она просила называть ее Линой. Она смотрела в глаза человеку и часто улыбалась. Ее улыбка покоряла моментально. Порой можно было жить, пребывая лишь в состоянии ожидания мгновений вновь увидеть ее. Человеческие глаза ее и губы отпечатывались в мозгу, посещали воображение. Я восхищался нежными очертаниями ее губ, а ее искрящиеся глаза до сих пор будоражат память. Я вижу ее утром, когда просыпаюсь. Когда я выхожу на улицу, я ощущаю, что каждое дуновение ветра хранит ее блуждающий запах. Я инстинктивно поддаюсь шуршанию осени, путешествуя с лиственной массой улицами, помнящими изящность ее телодвижений. Она бережно ступала по тротуарам немевшего от ее шагов города. Мои глаза устали от наблюдающейся в некоторых девушках малейшей идентичности с ее образом. "Отпусти..." - просил я в отчаянии, хотя с ужасом и болью внутри чувствовал, что, видимо, лишь смерть в состоянии остановить нашествие ее глаз, внедрение ее мира в атмосферу моего сознания. И тем не менее неописуемое упоение болью раскрывает сущность моей беспомощности в обретении покоя. И я подчинялся боли. Временами она оказывала спасительное действие и я радовался каждой слезе, которой удалось просочиться из моих глаз. В городе, в котором она жила, в том городе, в котором я встретил ее, было много высоких деревьев. Со временем их становилось меньше, но пока я был рядом с ней, я не замечал их постепенное исчезновение. Видимо, подобно тому, как природа умирала под давлением городского гнета, умирала она, изнашивался ее организм, дыханию не хватало воздуха. А я лишь думал, что ее недуги - это пустяшное притворство, либо просто временное явление, как затянувшаяся простуда, не волнующая слишком серьезно, и проявляющаяся в незначительных рецидивах: либо это головная боль, либо надоедливый кашель, что угодно. Однако она была больна. Она болела жизнью и любовью к ней. И наблюдая за ужасами, царящими на планете, ее организм преобразовывал ненависть, которой наполнялась ее душа, в любовь. Окно ее дома стало приютом для моих глаз. Постель, согретая ее нежным телом и пропитанная ее несмелым дыханием, превратилась в пристанище для моих снов.

Завтра ничего не получится. Я, конечно, постараюсь не расстроить планы своего утра. Не хочется подытоживать, а продолжить нет возможности, желания... Не знаю... Просто нет того самого главного элемента, соединяющего людей, и имени ему нет... Нет ли ему имени? Завтра, может быть, не наступит, а, может быть, наступив, не подарит мне встречу. У нас с ней разные завтра. И имен у них нет. Как нет имени у соответствия, так нет его и у несоответствия. Но есть имена у людей, которые долгое время живут в памяти, порой они остаются до конца внутри, некоторые обязательно должны нас тревожить. Мне кажется, что были моменты, когда я был равен ее имени. Завтра ничего не получится. Я предамся созерцанию безумно надоевших улиц, прогулкам без цели, подчиню себя поиску друзей, случайным знакомствам, намеренным знакомствам, алкоголизму. Так было и раньше, но сейчас есть некая связь событий и ощущений. Природа, душа, обретение полноты городского безразличия, безличия. Постепенный отход. И очередная победа лиц и имен. Город наполнится мной, вплетет свои мостовые в мышцы рук и ног, дома внедрятся каждым стеклышком в грудь, и волосы спутаются с антеннами и проводами, транспорт растает огоньками фар и шумом колес в воспаленных глазах, люди осядут в мозгу и мертвецки уснут в душе - сознание очистится.

Мираж. Водопад. С головой окунаюсь. Подождав, перерождаюсь. Вода освещает меня, освящает. Это источник, который нравится профессору Неонилу. Он призывает к молчанию, он разрабатывает стратегию сопереживания. Что эти лица скрывают от меня? Это не те страницы, не то воспоминание, не то место, здесь другой запах и бесстыжие мысли ополаскивают мозг. Возникает мираж. То, что возникает, становится результатом умственной мастурбации. Нужно до упора, до предела, а потом будь, что будет. Покрывало укрыло мое лицо, и когда дышать стало трудно, я освободился от него. Рядом с постелью: газета, которую мне продал черный мальчик, стакан с выдохшимся пивом, молчание будильника, мои не совсем чистые вещи, прокуренные, страницы, на которых запечатлены мои искания, магнитофон с доигравшей кассетой, неуют, создаваемый отсутствием чужеродного, но такого необходимого мне тела. Эвелина придет завтра, а сегодня с утра я начал умирать. Босх пнул меня ногой и приказал встать... Больно - удар в сердце. Я заикнулся было о том, что нет необходимости жить, а Босх плюнул мне на лицо, освобожденное от покрывала. Пойти что ли к Максимилиану...или позвонить Эвелине и отменить завтрашний ее приход...или еще поспать, но Босх рядом, невидимый пинок... Я встаю, хотя падение неизбежно. И все-таки солнце, а листья опадают. А она плакала вчера, и я прикоснулся к ее слезам губами. Ее глаза. Какое прекрасное удивление. Душа летит. Листья сопровождают ее полет. Эта улица хранит молчание моего сна. Вот ее шаг. Вот дуновение. И вот она погрузилась в мои глаза. У нее прекрасное имя, но я назову ее Девой. Я слишком тихо буду произносить ее имя. Назвав единожды, я не стану злоупотреблять звуками и знаками.

В многоэтажном доме люди не пытались найти друг друга. Им достаточно было того, что они пользовались одним лифтом и мусоропроводом. Получалось так, что Максимилиан часто ездил в лифте один. Он был бы не против видеть кого-то из жильцов время от времени. Конечно, он бы не позволил себе знакомство с кем-нибудь из них, но всего на всего ему редко удавалось просто видеть людей вблизи более пяти секунд.

Кровь на бетоне. Бетон не может впитать кровь, ее могут слизать собаки. Максимилиана избили в подъезде дома, который на пятом этаже хранил историю его души, а душа Максимилиана кровоточит; Максимилиан не замечает естественной крови своего организма, но кровь души наполняет его странно преобразовывающие цветовое многообразие глаза. Кровь друзей - нож, режущий твои мысли, мои мысли; мой стон становится стойкой звуковой единицей. Я стоял возле койки Максимилиана, а все-таки за окном проплывало новое слово, и кто-то готовился к прыжку с n-ого этажа n-ого дома. Родной город порождал уродство. Просто двое влюбленных расстроились из-за жеста. А город продолжал...продолжал проникать в окна моего мозга. Карие глаза моей возлюбленной уже закрылись, спасая уникальность сна в то время, как я стоял возле Максимилиана, потом, присев, прижимал его руки к своему сердцу. Максимилиан сражался с болью, и я старался помочь ему. Что поделаешь, мой милый друг?.. Боль - наш удел. Надо принимать боль с благодарностью. Боль это наша жизнь. Многие не умеют любить боль - они умирают или уже умерли, хотя их биологические часы все еще отсчитывают секунды, минуты, и их организм функционирует и руки касаются перил и дверных ручек, их глаза читают вывески и обращают внимание на цены, наблюдают за транспортом, а умение говорить выдает в них способность мыслить; лишь душа догорает внутри вместе с непрочтенными книгами, неувиденными картинами и киношедеврами и неуслышанными музыкальными откровениями.