Викинги. Ирландская сага - Нельсон Джеймс Л.. Страница 2

Но отнюдь не предстоящая схватка заставляла их нервно поеживаться и вздрагивать. Совсем напротив. Предвкушение кровавой сечи поднимало им настроение и горячило кровь, ведь именно ради этого они и пришли сюда. Многие воины, вглядываясь в сумрак впереди, думали сейчас о стене щитов, ударах меча и о том, как лезвие боевого топора находит очередную жертву, и подобные размышления вселяли в них чувство спокойствия и уверенности.

А вот темноту они не любили. Точнее, норманны ее ненавидели. Если живых существ они не боялись, то твари, таившиеся во мраке, не принадлежащие к миру людей, скрывающиеся в потаенных местах на берегу или, хуже того, в бездонных глубинах под килями их кораблей, вселяли в них неизбывный ужас. Поэтому они сидели на своих банках, поправляя кольчуги и проверяя оружие. Северяне ожидали восхода солнца, а также приказа взяться за весла и двинуться к далекому пока еще берегу.

На корме драккара под названием «Черный Ворон», глядя на полоску суши и положив ладонь на рукоять меча, стоял, широко расставив ноги, Торгрим Ночной Волк. Другой рукой он теребил металлическую застежку тонкой работы, удерживающую на его плечах подбитую мехом накидку, в которой запуталась его борода. Она уже давно не была угольно-черной, как в молодости. Несколько недель назад он поймал свое отражение в серебряном кубке и отметил, что бороду его уже посеребрила седина, похожая на последние снежные заносы, еще не до конца растаявшие в тени.

Под ногами у него вздрогнула палуба, и он почувствовал, как судно легло на борт, уходя с курса. Он повернулся было к рулевому, чтобы приказать тому не зевать, но вовремя спохватился, вспомнив, что корабль ему не принадлежит. Несмотря на то что он стал на борту почетным гостем, реальной власти у него не было.

Владел этим кораблем и командовал теми норманнами, что сидели сейчас на гребных банках, Арнбьерн Торусон, который благодаря своей сверкающей улыбке получил прозвище Арнбьерн Белозубый. Торгрим едва различал его смутный силуэт у противоположного борта. Торгрим спросил себя, а не обратить ли внимание владельца на то, как его судно рыщет по волнам, но, поскольку столкновение с соседними кораблями им пока не грозило, Торгрим решил промолчать. Он не имел привычки лезть со своими советами в чужие дела, причем зачастую даже тогда, когда это касалось его напрямую.

Словно почувствовав на себе взгляд Торгрима, Арнбьерн в два шага пересек узкую палубу и остановился рядом, кивнув в сторону далекого берега.

— Что скажешь, Торгрим? — спросил он, и прозвучала в его тоне какая-то небрежная беспечность, отчего Торгрим внутренне ощетинился. — Эти ирландцы, они станут с нами сражаться?

— Трудно сказать. С ирландцами ни в чем нельзя быть уверенным, — неторопливо отозвался Торгрим, тщательно подбирая слова.

Он провел в Ирландии вот уже полгода, многое узнал о стране и народе, ее населявшем, и очень их презирал. Большинство викингов, из тех, кто приплыл сюда из Норвегии вместе с ним и Орнольфом Неугомонным, уже погибли в бесконечных стычках, которые, казалось, неотступно следовали за Короной Трех Королевств, словно рассерженный пчелиный рой. Те же, кто уцелел, оказались в море без руля и ветрил на утлой ирландской лодчонке, деревянный каркас которой был обтянут шкурами, и лишь волею случая прибились к огромному флоту Олафа Белого, который направлялся в Дуб-Линн, чтобы выбить оттуда датчан.

— Трудно сказать что-либо определенное, вновь повторил Торгрим.

Арнбьерн стоял в нескольких футах от него, и его массивная фигура в подбитой мехом накидке терялась в предутреннем сумраке. Выдавал его лишь ослепительный блеск зубов. Торгрим отвернулся, глядя в сторону берега. Ему показалось, что рассвет уже близок, поскольку земля стала различаться куда отчетливее.

— Иногда они готовы бежать без оглядки при одном только виде драккара, — продолжал он, — а иногда упираются и дерутся, как бешеные. Зачастую это зависит от того, что делают их соседи. Каждый третий ирландец — король чего-нибудь или лорд какого-нибудь коровьего пастбища. Если они воюют друг с другом, то у них не хватит ни людей, ни духу, чтобы сражаться с нами. А вот если они решат держаться вместе, то смогут сколотить приличную армию и дать нам настоящий бой.

Арнбьерн немного помолчал.

— Понятно, — протянул он наконец. — Ладно, скоро увидим, чем все это для нас обернется.

А Торгрим тем временем вспоминал, как был здесь в прошлый раз, вот так же стоял на палубе драккара в предвкушении хорошей драки. Тогда они намеревались захватить Дуб-Линн, что не потребовало от них особых усилий. Олаф привел с собой огромное войско, а Дуб-Линн был уже не отдаленным форпостом, цепляющимся за ирландское побережье, а большим поселением с лавками, пивоварнями, кузнями, столярными мастерскими и прочими торговыми и ремесленными предприятиями, владельцам которых было глубоко наплевать на то, кто правит городом, лишь бы им не мешали зарабатывать себе на жизнь. Те немногие датчане, что пожелали умереть, защищая Дуб-Линн, быстро распрощались с жизнью, а все остальные приняли новых хозяев города с поистине философским безразличием.

Орнольфа Неугомонного и Олафа Белого, знавших друга много лет и бывших хорошими друзьями, объединяла общая страсть к вкусной еде, выпивке и женщинам, причем в форте все это наличествовало в изобилии. Вскоре Орнольф уже утверждал, что Дуб-Линн — столь же приятное место, как и Вальгалла, за исключением того, что здесь нет необходимости каждый день выходить на поле брани и рубиться со своими сотрапезниками. Орнольф клялся Одином, что намерен вернуться в Норвегию при первой же возможности. Но подобные клятвы звучали все реже и реже после очередной ночи, проведенной в медовом зале, и наконец, не сумев убедить в своей искренности никого из сподвижников, Орнольф перестал обманывать и себя самого.

Торгрим окончательно удостоверился в том, что вокруг начало светать. Люди на корабле зашевелились, словно рассвет вдохнул в них новые силы. Он уже ясно различал Харальда у четвертого с кормы весла по левому борту. Юноша изрядно возмужал с той поры, как они отплыли из Вика с Орнольфом, дедом Харальда. Причем возмужал во всех смыслах. Физически он уже вдвое превосходил себя прежнего. Ростом сейчас он не уступал Торгриму и даже, пожалуй, перерос его. Но мысли об этом не доставляли Торгриму особой радости.

Заодно Харальд раздался и в плечах. Он был из тех, кто не может оставаться без дела. Юноша первым впрягался в работу, если она имелась, а если ее не было, то он непременно находил ее.

В Дуб-Линне они поселились у одного кузнеца из Тронхейма по имени Иокул и его симпатичной жены-ирландки. Из всех ремесленников, прибывших в Дуб-Линн и оставшихся здесь — плотников и столяров, гребенщиков, кожевников и золотых дел мастеров, — именно кузнецы пользовались наибольшим спросом, а Иокул был лучшим среди них. Его дом и лавка тоже были самыми большими и вместительными.

Тем не менее поначалу кузнец ворчал, недовольный тем, что приютил под своей крышей двух воинов из Вика. И лишь голос его жены Альмаиты, выступившей в их защиту, склонил чашу весов в их пользу. Что, в свою очередь, изрядно обеспокоило самого Торгрима, потому что он не понимал, с чего это вдруг она возжелала, чтобы они остались, и опасался, что ею движет неведомая ему пока корысть. Столь неожиданное гостеприимство могло обернуться крупными неприятностями, как было ему прекрасно известно, поскольку на своем веку он навидался всяческих историй между мужчинами и женщинами, причем сам нередко играл в них главную роль.

Впрочем, все его страхи в конце концов оказались напрасными. Торгрим счел, что Альмаита решила не упускать из рук деньги, которые они платили за кров и стол, а заодно хоть немного скрасить свое унылое существование с Иокулом, который отличался весьма неприятным нравом. Похоже, именно этим объяснялась ее неожиданная настойчивость. Харальд же по какой-то неведомой причине загорелся желанием выучить ирландский, и Альмаита, оказавшаяся терпеливой и мудрой наставницей, взялась обучать его основам своего родного языка. Его сын по натуре отличался любопытством и жаждой знаний. Он ходил за кузнецом по пятам, выискивая для себя какое-нибудь занятие, и вскоре обнаружил, что Йокул нисколько не возражает против лишней пары рабочих рук в хозяйстве.