Викинги. Ирландская сага - Нельсон Джеймс Л.. Страница 22

Ночной Волк поудобнее перехватил щит и меч. А потом, уже во второй раз за день, он разглядел массивную фигуру Хескульда Железноголового, со всех ног несущегося им на помощь, а за его спиной катилась вперед темная волна викингов, испускающих дикие вопли и размахивающих оружием.

Глава одиннадцатая

С седла своего коня Конлайд Уи Кенселайг уже видел, как над зеленым холмом, по склону которого он поднимался, встают шпиль церкви, высокая остроконечная крыша главного зала и стены крепости, окружающие Тару. Он привстал на стременах и в который уже раз возрадовался окружающему великолепию. Это был его дом. Его новый дом. А ведь он так толком и не понял, как это случилось.

По обеим сторонам от него, отставая на полкорпуса и больше, ехали ри туата, которые решили задержаться после свадебной церемонии и последующего пиршества, и было их десятка полтора. Прочие младшие короли, прибывшие на торжества, разъехалась уже на следующий день, вернулись в свои владения, чтобы заняться повседневными делами и хлопотами: надзирать за крестьянами, собирать арендную плату и сокрушать фамильные заговоры против собственной власти. Но люди помоложе, которых связывала с Конлайдом Уи Кенселайгом давняя и долгая дружба, остались. Здесь их ждал слишком уж теплый прием, чтобы они спешили вернуться домой.

Тара радушно распахнула им свои объятия, поражая неслыханной роскошью: лучшие кушанья, дармовая выпивка, прекрасная охота и избыток доступных женщин. Причем всем этим повелевал один из их числа, счастливчик, коему неведомым образом удалось возвыситься настолько, что отныне все эти богатства принадлежали ему.

При этом Конлайд, разумеется, не стал ри руирех, верховным королем. Даже он сам не заблуждался на сей счет. Порядок наследования постоянно менялся. Но, пусть пределы власти Конлайда и оставались весьма неопределенными, он обнаружил, что его влияние уж точно распространяется на кухню, пивной и винный склады, равно как и на конюшни, чего было вполне достаточно как ему самому, так и тем благородным молодым господам, что собрались здесь. По правде говоря, он вовсе не искал ответственности большей, чем право возглавить этих людей, своих бывших товарищей, а теперь в некотором роде подданных, в подвигах на охоте. Мысль о том, чтобы по-настоящему править таким королевством, как Брега, приводила его в ужас.

Тара. Он вновь поднял глаза на стены и крыши, постепенно встававшие вдали за холмом. Невидимый отсюда стражник уже открывал огромные главные ворота, чтобы охотничий отряд мог без остановки въехать в крепость и с внушительным грохотом промчаться по широкой главной улице, ведущей к конюшням. И, когда это случится, возглавлять кавалькаду будет он, Конлайд Уи Кенселайг. Никто не имел права ехать впереди него. Никому в голову даже прийти не могла столь крамольная мысль. И лишь отчаянно скулящие и не знающие покоя гончие могли позволить себе подобную вольность. Мысли о Таре неизбежно заставили Конлайда вспомнить о Бригит, а вместе с тем пришло и чувство вины. Если быть совсем уж откровенным, после свадьбы он не уделял ей должного внимания. Целыми днями он пропадал на охоте, а с заходом солнца возвращался вместе с другими, грязный, усталый и самодовольный, к очередному пиршеству в большом зале. И какие бы планы Конлайд ни строил, проснувшись поутру, какие бы твердые обещания себе не давал, превозмогая боль в похмельной голове, к наступлению ночи он неизбежно засыпал без чувств или на полу, или за столом. И так продолжалось вот уже целую неделю.

«Сегодня вечером я не стану пить так много, нет, не стану, — сказал он себе и почувствовал, как по щекам заструился пот, несмотря на то, что вечер ранней весны выдался прохладным. В ноздри ему лез запах лошадиного пота, собачьей шерсти, кожи, немытых мужских тел и сырой травы. — Сегодня вечером я…»

Он поспешно отогнал от себя эту мысль, поскольку додумать ее до конца было бы чересчур унизительно даже в уединении собственного разума. Он ведь еще не консумировал [20]свой брак, не возлег со своей новой женой, не породил зверя с двумя спинами или как там еще называются супружеские отношения. Не то что бы он этого не хотел. Бригит считалась самой желанной женщиной в Ирландии. Ее красота была исключительной и несравненной. А Конлайд был не из тех, кто сторонится и чурается дамского общества.

«Это все выпивка и мои навязчивые друзья…» Он опять не додумал и эту мысль, боясь, что она заведет его в неведомые дебри, и предпочел укрыться за массой смутных и разрозненных впечатлений, похожих на далекую гору, подняться на вершину которой Конлайд не осмеливался. Хотя горькая правда заключалась в том, что он боялся жены. Она была так красива… К тому же она оказалась намного умнее его, что он сообразил лишь накануне их свадьбы.

Если бы Конлайд отважился чуть повыше подняться на гору своих сомнений, то неминуемо оказался бы на опасном и отвесном обрыве. Бригит не была девственницей. Она уже была замужем за Доннхадом Уа Руайрком, тем самым, кому хватило мужества восстать против Маэлсехнайлла мак Руанайда, отца Бригит. Сам Конлайд на это никогда бы не отважился, даже если бы нашел в себе смелость хотя бы на миг задуматься над этим.

Вместо этого он предпочел выступить на стороне Маэлсехнайлла. Он видел, как Доннхад, не дрогнув, принял свою смерть от рук Маэла, и лишь едва слышно охнул, когда ему вспороли живот. Где-то в самых потаенных уголках души у Конлайда крепко засело убеждение, что любой мужчина столь отчаянной храбрости должен непременно совершать героические подвиги и в постели. Он спрашивал себя: а сможет ли он сам соперничать с таким мужчиной? И ответ наполнял его ощущением неуверенности и страха.

Главные ворота Тары распахнулись в тот самый миг, когда охотничий отряд подъехал к ним. Они ворвались в город на полном скаку, и ни самому Конлайду, ни его ри туата даже не пришло в голову хотя бы поприветствовать стражников, отчаянно боровшихся с тяжелыми створками. Вместо этого они с гоготом помчались по главной дороге, проложенной через центр крепости, направляясь в конюшни и предоставив тем, кто попадался им на пути, возможность убираться с дороги, чтобы не угодить под копыта их коней.

В конюшне они осадили своих скакунов с такой помпой и шиком, что непременно подняли бы столб пыли в те несколько дней, когда земля оставалось достаточно сухой, чтобы эта самая пыль могла образоваться. Конлайд уже широко улыбался во весь рот. Тот легкий дискомфорт и чувство неуверенности, которые он испытал, завидев Тару, вновь растаяли в волнительном экстазе их драматического въезда в крепость и в предвкушении восхитительной еды и выпивки, ожидавших их в большой зале.

Грум принял у него поводья, и он спрыгнул с седла, пытаясь успокоить разгоряченное животное. Кто-то из его спутников протянул ему бурдюк с вином, и Конлайд направил тонкую струйку себе в горло, после чего вытер потеки на подбородке рукавом туники. Руки у него были красными от засохшей крови третьего оленя, которого они загнали нынче утром. Пока что день складывался просто великолепно.

Со смехом, шутками и прибаутками, как это принято у довольных жизнью мужчин, Конлайд Уи Кенселайг и его ри туата повернулись спиной к конюшням, прошли мимо крошечной хижины старшего грума, миновали куда более внушительное здание, в котором размещались священники, и обошли кругом переднее крыльцо церкви. Оно вовсе не было их конечной целью, являясь скорее досадной помехой на пути в главный зал. Они как раз гурьбой проходили мимо, когда высокая дубовая дверь церкви скрипнула и отворилась. Мужчины ускорили шаг из опасения, что сейчас их задержит какой-нибудь надоедливый клирик.