Эскапада - де Ренье Анри. Страница 26

М-ль де Фреваль молча выслушала рассказ г-на де ла Миньер, прерывавшийся в лучших местах восклицаниями г-на де Вердло. По отъезде г-на де ла Миньер г-н де Вердло продолжал плакаться. Чего только не может приключиться с этим беднягой ла Миньером на дорогах, кишащих разбойниками! Теперь конец прогулкам верхом! Вовсе не следовало подвергать себя опасности нападения на каком-либо глухом перекрестке, достаточно истории с каретой на рэдонском подъеме! И, говоря это, г-н де Вердло смотрел на Анну-Клавдию с умоляющим видом. Потупя глаза и положив руки на колени, она сидела словно погруженная в какое-то глубокое забытье. Сумерки наполняли тенями комнату, и по мере того, как тени сгущались, Анна-Клавдия все больше растворялась в них. Г-н де Вердло замолчал. В этот момент вошел Аркнэн и внес огонь; в то время как он зажигал канделябры, Анна-Клавдия встала. Она направилась к двери, оставшейся открытой, и вышла.

Медленно миновала вестибюль. Войдя в свою комнату, она ощупью открыла ящик и вынула из него тщательно завернутый предмет, затем подошла к окну. Над прудом неслышно всходила луна, почти полная и уже серебряная. Поверхность воды блестела. Было тепло, и ночь обещала быть прекрасной…

VII

Небольшая дверь, выходившая из «старого флигеля» на двор усадьбы, тихонько приоткрылась, и Анна-Клавдия де Фреваль сделала несколько шагов по двору, тщательно закрыв за собою дверь. В этот послеполуночный час двор был пустынен. Он казался обширным в свете луны, высоко стоявшей в совершенно безоблачном небе. Замковые постройки отчетливо обрисовывались в серебристом воздухе. Все окна были темны. М-ль де Фреваль легким шагом пошла по залитому светом двору. Она была закутана в длинный плащ и надвинула на лоб треуголку с золотыми галунами. Дойдя до середины двора, она на мгновение остановилась и стала прислушиваться. Ничто не нарушало ночного молчания. Тогда она продолжила свой путь и направилась к конюшне. Войдя туда, она с минуту постояла неподвижно, чтобы освоиться с царившей там темнотой. Подле двери висел на гвозде фонарь, к которому было привязано огниво. Засветив огонь, она пошла к лошадям. Те из них, что закладывались в карету, были грузные, тучные и ленивые животные, которых редко беспокоили. Рядом с ними стояла та лошадь, на которой ездил обыкновенно Аркнэн, и гнедая кобыла, которой пользовалась Анна-Клавдия в тех случаях, когда нельзя было оседлать ее любимого рыжего жеребца, живого и с норовом, который повиновался ее маленьким ручкам, как повиновался дюжим ручищам атамана Столикого. При ее приближении рыжий повернул голову и посмотрел на нее своим умным глазом. Она поласкала его рукой и вернулась к нему, сняв со стены седло, мундштук и повод. Когда конь был оседлан и взнуздан, она привязала его к кольцу подле ворот, затем, вернувшись к двум другим верховым лошадям, по очереди перерезала им сухожилия передних ног, пользуясь вытащенным ею из-под плаща остро отточенным кинжалом. С жалобным ржанием оба животные опустились наземь, меж тем как Анна-Клавдия молча вытирала окровавленный клинок и засовывала его в ножны. Затем, немедля более ни минуты, она вывела из конюшни оседланного ею рыжего жеребца и, держась у стены постройки, подвела его к садовой калитке. Снова она прислушалась. Та же тишина окутывала спящие в лунном свете Эспиньоли.

Эспионьольский сад был окаймлен справа грабовой аллеей, которая выходила ко рву. М-ль де Фреваль пошла по этой аллее, ведя под уздцы своего коня. Сквозь густую листву Анна-Клавдия видела освещенные луной цветники. На лужайке торчало чучело, отбрасывавшее на траву причудливую тень. Вдруг Анна-Клавдия различила за чучелом согнувшегося человека, который, казалось, искал что-то на земле. Человек выпрямился, и она с удивлением узнала в нем г-на Куафара. Что делал он здесь в этот ночной час? Она не знала за ним привычки блуждать при лунном свете. Садовник он был отменный, но не доводил же он своего усердия до наблюдения за сном своих растений и семян! Не пришел ли он скорее поискать у манекена тюка табака, сложенного там украдкой, по уговору с ним, каким-нибудь продавцом контрабандного товара? Наверное Куафар держится настороже, ибо Анна-Клавдия заметила, как он озирался кругом. Неужели он услышал необычный шум? Анна-Клавдия нащупала кинжал, который она заткнула себе за пояс. Мгновение она постояла в нерешительности, затем одним прыжком вскочила в седло и тотчас же пришпорила коня. Рыжий сразу пустился галопом, в несколько прыжков достиг рва, перескочил его и оказался на той стороне. М-ль де Фреваль была за пределами досягаемости. Теперь пусть г-н Куафар бьет тревогу… Она свободна… Пусть Аркнэн рвет на себе волосы при виде перерезанных сухожилий выведенных из строя лошадей. Пусть охает Гогота, пусть разводит руками г-н де Вердло, она уже далеко от замка, и, прежде, чем пустятся в погоню за ней, она будет там, куда хочет отправиться, куда толкает ее что-то столь глубокое, столь мощное, столь неодолимое, куда влечет ее сила столь сокровенная, столь дьявольская, что она без колебания вонзила бы клинок своего кинжала в сердце всякого, кто попытался бы остановить ее… Свободна, свободна! Она была свободна идти, куда звали ее вся ее плоть и вся ее кровь, куда увлекал ее водоворот ее желания! И в залитой луной ночи, бешено галопируя вдоль пруда, в котором отражался эспиньольскии замок, дочь г-на де Шомюзи, Анна-Клавдия де Фреваль, так долго остававшаяся молчаливой, залилась смехом заносчивым, чувственным и страстным, словно смех тайного демона юности и любви.

Лишь около семи часов утра сьер Аркнэн, войдя в конюшню, обнаружил, что чья-то неизвестная рука искалечила двух верховых лошадей г-на де Вердло, и что третья лошадь – лошадь атамана – исчезла. Первой мыслью Аркнэна было предположить тут новую выходку страшного разбойника, украдкой пришедшего за своею собственностью и разрезом сухожилий двух других лошадей обезопасившего себя от всякой погони, но он был отвлечен от своих догадок пронзительными криками, доносившимися со двора, где странное зрелище открылось его глазам. М-ль Гогота Бишлон, непричесанная и полуодетая, испускала отчаянные вопли, среди которых Аркнэн уловил следующие слова:

– Барышня пропала, скрылась, барышня пропала, пропала…

Первой заботой Аркнэна было принудить м-ль Бишлон к молчанию, прежде чем не сбежались на ее вопли садовники, служанки, казачки. Лишь заставив ее замолчать, г-н Аркнэн потребовал от нее объяснений. Гогота, войдя как обычно в комнату м-ль де Фреваль, нашла ее пустой. Впрочем, никаких признаков беспорядка, постель нетронута, только туалетный столик остался открытым. Над м-ль де Фреваль не было учинено никакого насилия. Она ушла по своей собственной воле. Тут было не похищение, а добровольное бегство, нечто необъяснимое и невероятное. Как теперь сообщить об этой катастрофе г-ну де Вердло? И каким способом поймать беглянку? Чего добьешься с грузными выездными лошадьми? Бишлон разливалась в жалобах; Аркнэн чесал себе затылок, не замечая г-на Куафара, который, подойдя к ним, смотрел на них с насмешливым видом и, продолжая усмехаться, повернулся спиной, оставив их в остолбенении глядящими друг на друга.

В остолбенение впал также и г-н де Вердло, когда Аркнэн и м-ль Гогота явились сообщить ему неприятную новость, но это остолбенение вскоре сменилось у него настоящим бешенством. Единственный раз г-н де Вердло вышел из себя. Размахивая тростью, в съехавшем на бок парике, он разбил три зеркала и рассыпал по паркету фигурки из слоновой кости своих бирюлек. Своим исступлением он поверг в трепет всю усадьбу, Отодрав за уши одного из казачков, он звонко отхлестал его по щекам. Опрокинул в саду манекен, служивший мишенью, и яростно растоптал его. Велел бросить в пруд пистолеты Анны-Клавдии и изломал рапиры, которыми она фехтовала. Разве все это не послужило Анне-Клавдии подготовкой к ее необъяснимой выходке! Он хотел уже приказать закладывать карету, мчаться в Вернонс и организовать погоню за беглянкой. Разумеется, он ничего этого не сделал, потому что принадлежал к числу людей, которые деятельны только в воображении и никогда не согласуют своих поступков с принятыми решениями. Понемногу г-н де Вердло успокоился и стал чувствовать что-то вроде сожаления к этой негодяйке, которая скрыто от всех задумала то, что было осуществлено ею с редкой ловкостью, и, оказавшись достойной дочерью Шомюзи и какой-то неизвестной, пустилась прекрасной лунной ночью искать любви на большой дороге.